БЕН ГУРИОН И "ДОКТОР ЖИВАГО"

Почему Бен-Гуриону не понравился «Доктор Живаго»?

06.10.2014

Роман «Доктор Живаго» — крупнейшее прозаическое произведение Бориса Пастернака, созданию которого писатель посвятил более 30 лет. Книга рисует широкое полотно жизни российской интеллигенции на фоне драматического периода от Первой русской революции до Великой Отечественной войны сквозь призму биографии доктора-поэта Юрия Живаго. Роман затрагивает тайну жизни и смерти, проблемы русской истории, интеллигенции и революции, христианства и еврейства.

Книга, законченная в период хрущевской оттепели, была отвергнута советскими издательствами. Не надеясь на скорую публикацию романа на родине, Пастернак через знакомого западного журналиста передал рукопись итальянскому издателю. Публикация книги сначала в итальянском, а затем в английском переводе стала сенсацией на Западе. К рекламной кампании книги приложило руку ЦРУ, и роман произвел в США и Европе эффект разорвавшейся бомбы. Истории публикации романа в западных странах и тому, как он был встречен местной критикой посвятили свою новую книгу The Zhivago Affair («Дело Живаго») журналист The Washington Post Петер Финн и голландский литературовед-славист Петра Куве, долго работавшая в качестве приглашенного преподавателя в Московском и Санкт-Петербургском университетах и занимающаяся переводом на нидерландский язык русской литературы. 

В своей работе Финн и Куве отмечают, что ЦРУ организовало раздачу издания романа на русском языке участникам советской делегации на Всемирной выставке 1958 года в Брюсселе. Обосновывая целесообразность этого шага, ЦРУ выпустило сообщение для внутреннего распространения, в котором, в частности, было сказано: «Эта книга имеет огромную пропагандистскую ценность не только благодаря ее важному содержанию и свойству побуждать к размышлениям, но и благодаря обстоятельствам ее издания: у нас есть шанс заставить советских граждан призадуматься, что не в порядке с их правительством, если литературный шедевр человека, который слывет величайшим из ныне живущих русских писателей, не могут достать, чтобы прочесть на языке оригинала, его собственные соотечественники на его собственной родине». 

Авторы литературного исследования отмечают, что советские власти хотя и не подвергли Пастернака репрессиям, но рассматривали его как весьма сомнительную с точки зрения лояльности господствующему режиму личность. Они цитируют фрагмент из собранного КГБ досье на Пастернака, датируемый 1956 годом:«Пастернак — еврей, беспартийный, творчество которого, по его собственному признанию, характеризуется отчужденностью от жизни советского общества».

Однако некоторыми читателями романа отчужденность Пастернака от советской жизни была как раз воспринята положительно. Критическое же отношение вызвала отчужденность писателя от еврейской идентичности. Пастернак был убежден в том, что единственным решением еврейского вопроса может быть полная ассимиляция. Описание кровавой сцены еврейского погрома во время Гражданской войны Пастернак завершает такой сентенцией: «В чьих выгодах это добровольное мученичество, кому нужно, чтобы веками покрывалось осмеянием и истекало кровью столько ни в чем не повинных стариков, женщин и детей, таких тонких и способных к добру и сердечному общению! Отчего так лениво-бездарны пишущие народолюбцы всех народностей? Отчего властители дум этого народа не пошли дальше слишком легко дающихся форм мировой скорби и иронизирующей мудрости? Отчего, рискуя разорваться от неотменимости своего долга, как рвутся от давления паровые котлы, не распустили они этого, неизвестно за что борющегося и за что избиваемого отряда? Отчего не сказали: “Опомнитесь. Довольно. Больше не надо. Не называйтесь, как раньше. Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь. Будьте со всеми. Вы первые и лучшие христиане мира. Вы именно то, чему вас противопоставляли самые худшие и слабые из вас”». 

Подобный взгляд на еврейский вопрос вызвал резкую критику со стороны тогдашнего премьер-министра Израиля Давида Бен-Гуриона, отмечает издание Forward. В 1959 году в интервью Еврейскому телеграфному агентству Бен-Гурион заявил: «”Живаго” принадлежит к числу наиболее презираемых мной книг, написанных о евреях литератором еврейского происхождения. Об этом тем более приходится сожалеть, что роман написан человеком, имеющим достаточно мужества, чтобы пойти против своего правительства». Особенно израильскому премьеру не понравился образ Миши Гордона, друга Юрия Живаго, который задается вопросом, почему же евреи никак не могут до сих пор ассимилироваться. 

Многих современников удивлял горячий русский патриотизм Пастернака и его нежелание вспоминать о своих корнях. Об этом пишет, в частности, известный английский мыслитель русско-еврейского происхождения Исайя Берлин, служивший в 1945 году в британском посольстве в Москве: «Пастернак считал себя истинным патриотом, для него, бесспорно, было важно ощущать связь со страной, свою историческую причастность. Он неоднократно повторял мне, как он рад, что может проводить летние месяцы в деревне писателей Переделкино, поскольку в прошлом она находилась во владении известного славянофила Юрия Самарина. Страстное, чуть ли не болезненное стремление Пастернака называться истинно русским писателем с русской душой явно проявлялось в негативном отношении к его собственным еврейским корням. Он избегал разговоров на эту тему, хоть и прямо от них не отказывался. Пастернак считал, что евреи должны ассимилироваться, исчезнуть как народ. Он говорил со мной с позиции убежденного верующего христианина. Это не мешало поэту восхищаться некоторыми еврейскими писателями, в том числе Гейне и Германом Когеном (своим неокантианским ментором в Марбурге), чьи идеи, прежде всего философские и исторические, он считал основательными и убедительными. Но если в разговоре с Пастернаком речь заходила о палестинских евреях, то на его лице появлялось выражение истинного страдания. Насколько я знаю, отец поэта — художник — взглядов сына не разделял. Однажды я спросил Ахматову, так же ли болезненно относятся к этому предмету ее другие близкие друзья еврейской национальности: Мандельштам, Жирмунский, Эмма Герштейн. Ахматова ответила, что те, хоть и не придают большого значения своему происхождению, далеки от позиции Пастернака и не пытаются подобно ему всячески сторониться еврейской темы».

Роман Пастернака продолжал будоражить умы и спустя десятилетия после первой публикации. В интервью 1995 года Иосиф Бродский отмечает, что «Доктор Живаго» «вызвал в советском обществе волну крещений, причем в первую очередь этой моде оказались подвержены представители еврейской интеллигенции». 

Монография Финна и Куве базируется на изучении солидной источниковой базы и рассказывает историю публикации одного из крупнейших произведений русской и мировой литературы XX века, чьи художественные достоинства остались в значительной степени недооцененными, поскольку их заслонило обсуждение гражданской позиции автора.

Материал подготовил Николай Лебедев