"Топонимическая комиссия Петербурга единогласно проголосовала за присвоение имени братьев Стругацких безымянной площади в Московском районе Петербурга".
Светлой памяти, большой писатель Борис Натанович Стругацкий, за десять лет до смерти, решил рассказать о своем еврействе по отцу и написал статью «Больной вопрос». В статье этой, среди многих точных слов и сомнительных пассажей, есть одно типичное признание русского интеллигента: «Однако, не могу не заметить, что по законам еврейского государства Израиль, евреем может считаться только тот человек, мать которого является еврейкой. Так что, с точки зрения законопослушного израильтянина, я – типичный гой, то есть кто угодно, но не еврей».
Борис Натанович даже не догадывался, что «с точки зрения законопослушного израильтянина» он вовсе не «типичный гой», а самый настоящий израильтянин, то есть имеет полное право на репатриацию, израильское гражданство и все льготы и привилегии, связанные с ним. Мало того, отсутствие в документах указания «еврей» никак не скажется на его положении в обществе. Просто законы государства Израиль ставят новоприбывшего перед свободным выбором: ты можешь остаться русским, французом, китайцем, чукчей, «гражданином мира» и так далее или стать евреем по Галахе – пройдя экзамен - гиюр. Вот и вся проблема. Повторю, от решения которой не зависит успешность или неудачи вашей жизни в Еврейском государстве.
Получается одним «больным вопросом» меньше, о чем, к сожалению, не догадывался убежденный атеист Борис Стругацкий. Впрочем и другие вопросы, которые он сам себе задал в этой статье – это вопросы больной России, а никак не «сомнительного» происхождения отличного писателя – Бориса Стругацкого.
Далее, Стругацкий рассказал, что в школе, под нажимом юдофобской среды, он обозначил себя Николаевичем, а не Натановичем, за что получил выволочку от русской мамы.
«Я плохо помню, что говорила мне тогда мама. Кажется, она рассказывала, каким замечательным человеком был мой отец; как хорошо, что он был именно евреем – евреи замечательные люди, умные, добрые, честные; какое это красивое имя – Натан! – какое оно необычное, редкое, не то что Николай, который встречается на каждом шагу... Бедная моя мама. Иногда мне кажется, что именно в этот вечер – сорок пять лет назад – я получил спасительно болезненную и неописуемо горькую прививку от предательства. На всю жизнь».
Моя дочь прошла гиюр – и стала еврейкой, мой сын, успешный компьютерщик, по каким-то своим причинам, не стал этого делать. Моей дочери не приходит в голову, что она предала свою русскую маму, а сын и не думает, что предал еврея-отца. Оказывается, достаточно пересечь границу России и больной вопрос превращается в здоровый.
«Я – русский, я всю свою жизнь прожил в России, - писал дальше Борис Стругацкий, - и умру в России, и я не знаю никакого языка, кроме русского, и никакая культура не близка мне так, как русская, но. Но! Если кто-то назовет меня евреем, имея намерение оскорбить, унизить, запугать, я приму это имя и буду носить его с честью, пока это будет в человеческих силах».
Спасибо, конечно, Борису Стругацкому, но «больной вопрос» заключался для этого человека в том, что у него не было выбора и слово «если» выглядит наивным. Писатель соглашался быть евреем «перед лицом антисемита», как писал замечательный историк Марк Блок, но то, что «лицо» это принадлежит целой стране – Стругацкий не уточняет. Увы, у Бориса Натановича на родине не было выбора, несмотря на набор русских качеств, в России он был приговорен быть евреем.
В начале своего эссе Стругацкий - либерал и атеист - открещивался от всяческого национализма. Он считает, что «голоса крови» нет, и он, этот голос, ничего не значит. Но он же писал: «Когда сейчас, спустя полвека, я пытаюсь вспомнить и проанализировать свое тогдашнее, детское, отношение к еврейскому вопросу, я нахожу его, это свое отношение, вполне рептильным. Мне не нравилось считаться евреем. Я не хотел быть евреем. Я ничего не имел против евреев, – точно так же, как ничего я не имел против армян, русских, татар и белорусов, – но я не чувствовал себя евреем, я не находил в себе ничего еврейского, и мне казалось несправедливым расплачиваться за грех, в коем я не был повинен. Все вокруг были русские, и я хотел быть как все».
Хотел быть Стругацкий «как все» - не хотел – это не играло никакой роли и тогда, когда он стал взрослым. Голос крови привел его туда, куда и должен был привести – он стал человеком «отдельным, штучным», совсем не таким «как все». Следовательно, и здесь никак не смог уйти от своего еврейства.
В нашем, с Дмитрием Светозаровым, фильме «Псы» есть такой эпизод: один из героев говорит другому: «Ненавижу вас – жидов». «Я не еврей» - отвечает объект ненависти. «Какая разница!» - отмахивается ненавидящий. Увы, «больной вопрос» России в том, что каждый в этой стране, кто не похож на серую, тупую массу – еврей. «Ненавистным жидом» был бы в России и писатель Стругацкий, даже в том случае, если бы русская мама родила его от русского отца.
«Я, между прочим, и до сих пор не знаю, что это, все-таки, значит – «чувствовать себя евреем», - пишет далее Струргацкий, - У меня сложилось определенное впечатление (в том числе и из разговоров со многими евреями), что «чувствовать себя евреем» – значит: жить в ожидании, что тебя в любой момент могут оскорбить и унизить без всякой на то причины или повода. Я не знаю также, и что значит «чувствовать себя русским». Иногда мне кажется, это означает просто радоваться при мысли, что ты не еврей».
Вот это уже не «больной вопрос», а полная шизофрения. Я всегда чувствовал себя евреем, потому что евреем родился, рос в большой еврейской семье добрых и честных людей. Жить в ожидании, что тебя оскорбят или унизить – это обречь себя же на постоянный страх жалкого неудачника, которому просто не повезло родиться русским. Какие-то странные евреи попадались на пути Бориса Натановича. Русские, впрочем, тоже не совсем понятные, убогие люди, которым ничего не оставалось в этой жизни, кроме своей титульной национальности.
Далее, Борис Стругацкий описывает разные обиды и неудачи по той причине, что его считали евреем. Вот даже в Союз писателей не хотели принять по этой причине.
«Я привел здесь эти маленькие неприятности из личной жизни именно потому, что они были маленькие, кончились благополучно и не допускают однозначного истолкования, - пишет Струргацкий. - Мне (да и любому гражданину СССР) приходилось слышать десятки историй, гораздо более страшных, унизительных, горьких и безнадежных. Ломались судьбы, обращались в прах идеалы, сами жизни людские шли под откос...»
Но разве подобное – не «больной вопрос» страны, которая, в итоге, не досчиталась тысяч ученых, инженеров, врачей?… Разве не «больной вопрос» России выгнал из страны сотни тысяч евреев, далеко не худшую категорию граждан, причем не обязательно потомков Иакова – просто «жидов» - людей достойных, честных и талантливых.
Дальше Борис Стругацкий занимается ликбезом по истории антисемитизма в России. При этом забывает, что юдофобией его родина больна так же давно, как и другими пороками. Стругацкий пробует найти причины болезни, тем самым делает ее легитимной. При этом великолепный фантаст должен знать, и знает, что абсурд и безумие рода людского - анализу не поддаются.
Впрочем, финал государственного антисемитизма Стругацкий охарактеризовал точно: «И вот болото – взорвалось. Туман рассеялся. Лопнули все трубы, и все перегородки пали. Тайное стало явным. Мы давно уже догадывались, что разница между сионистом и евреем примерно та же самая, что между евреем и жидом, – так оно и оказалось! Бурный поток нацистских нечистот хлынул на улицы, площади и заборы, и – ничего не произошло! Никакой Короленко не возвысил своего голоса против новой Черной Сотни, но, правда, – тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – и Черная Сотня оказалась вполне совковой: чудище огромно, стозевно, лаяй, но – пока – не более того».
Мешает словечко «пока», но анализ обострившегося в народе опасного психоза – верный. Иной раз кажется: уж лучше бы в России сохранился государственный, то есть контролируемый антисемитизм, чем нынешняя стихийная и непредсказуемая юдофобия. Вот с этим, как раз, Стругацкий спорит: «Кто-то сказал: антисемитизм умрет только вместе с евреями. Уже сегодня ясно, что это ошибка: антисемитизм умрет гораздо раньше. Два-три поколения в условиях достатка, свободы и процветания – и на Руси забудут про еврейский вопрос…. Самое страшное, что может случиться с нами, – это возрождение государственного нацизма (любого прицела, оттенка, акцента). Возрождение это зоологические антисемиты встретят восторженным ревом, рациональные – обоснуют теоретически в сотнях статей и речей, а бытовые – молчаливо примут к сведению, готовые исполнять любые распоряжения начальства... Но все это сделается возможным только лишь с возвратом тоталитаризма, который провозгласит Империю и приоритет государства над личностью, уничтожит свободу слова, совести, информации и вновь пойдет громоздить тысячи тонн чугуна, стали, проката на душу населения. И вот тогда наступит ночь...»
Эссе «Больной вопрос» написано в голодной, нищей России 1992 года. Народ, за 11 лет нефтедолларов, отъелся и даже застрял в автомобильных пробках, но бытовая юдофобия, в спайке с расизмом ,только окрепла. Похоже, именно она стала диктовать Кремлю необходимость возврата к тоталитаризму, которого так боялся Борис Натанович в год написания эссе, просто потому, что на 2-3 поколения нефти и долларов, наверняка, не хватит. Антисемитизм – болезнь, поражающая не только мозг или душу нации, – она убивает все тело народное. Проблема еще и в том, что у этого тела есть палец, и пальцу этому доступна ядерная кнопка. Вот почему то, что происходит сегодня в России, касается далеко не одних евреев. Нацизм в России, наряду с джихадом ислама, - это и есть те «больные вопросы», от решения которых и зависит сохранение жизни человеческой на Земле.
Комментариев нет:
Отправить комментарий