Железнодорожный
вокзал в Хельсинки. Марина сказала Толе Шафрану, что сейчас вернется, только переставит машину. Он
улыбнулся, ничего не ответил. Марина вернулась через пять минут, вернулась к
толпе вокруг лежащего неподвижно тела.
Потом была скорая
помощь.
-
Остановилось сердце, - сказал врач. – Делаем, что
можем.
-
Он успеет на поезд? - спрашивала Марина, все еще ничего
не понимая. – Он успеет на поезд?
Ей ничего не
ответили, но через двадцать минут сказали, что Толя умер. Умер на платформе
вокзала в Финляндии.
Он был
гражданином России и Америки. Родные люди Шафрана жили в Израиле. Там же были
похоронены его отец и мать. Близкими было решено предать земле Толю Шафрана рядом с ними.
В свое время ему, человеку, посмевшему снять
на пленку похороны Анны Ахматовой зимой 1966 года, без проволочек дали
«грин-карту» США. Чиновник в «Хеврат кадиша» не знал, кто такая Ахматова. За
место на новом кладбище в Лоде пришлось заплатить большие деньги. Только так
мертвый Толя Шафран обрел право на клочок еврейской земли.
Мы хоронили его 15 января 2003 года, в тихий, прохладный
вечер. У кладбища бродили коровы, и носились арабские мальчишки, прямо за
оградой, если верить запахам, была животноводческая ферма.
Деловитый рав медленно подвез Толю к могиле в
открытом кузове своей машины. Мы шли за ней, а у наших ног вертелась
кладбищенская кошка.Терлась о ноги, мурлыкала, будто хотела утешить идущих….
Рав прочел кадиш над засыпанной легкой землей
могилой…. Цветы, камни…
Все – не стало на земле человека, очень
хорошего и отважного человека….
После съемок похорон Анны Ахматовой его
выгнали со студии, но прежде, если кто помнит, было положено устраивать
собрания общественности для проработки. Его ругали по бумажке: «Как ты мог? Как
решился на такое?». Ругали за то, что посмел снять похороны неугодного
советской власти, великого поэта. Проклятие ЦК КПСС в адрес Анны Ахматовой было
снято только в 1988 году.
Так вот, шло собрание – суд, кто-то вскочил, и
воскликнул:
-
Скажи, по заданию какого иностранного, вражеского
центра ты совершил это преступление, и мы тебя простим.
Что мог ответить Шафран? Он знал, что ничего
нельзя изменить, да и в прощении он не нуждался. Толю сослали в Хабаровск,
потом был вновь Ленинград, Минск, Тбилиси, Америка, работа на НТВ в Москве….
- Сам Роман Кармен выступил на защиту Толи, -
рассказывает сестра Шафрана Раиса Шерешефская. – Но и он ничего не смог
сделать. Был приказ обкома партии и лично товарища Толстикова.
Да и материал, отснятый Толей, было приказано
уничтожить. Чудом удалось спасти негатив той пленки. Через двадцать с лишним
лет друг Толи – талантливейший кинорежиссер Семен Аранович использовал этот
материал в своем фильме «Анна Ахматова»».
При жизни поэта сняли на кинопленку только
однажды, в Италии, во время присуждения высшей поэтической премии «Этна
Таормина», мертвой осмелился снять ее для кино лишь Анатолий Шафран.
Но думал ли он тогда о том, что совершает
подвиг и рискует своей карьерой? Не знаю. Он был прирожденным хроникером. И
всегда, без оглядки и размышлений, снимал то, что считал нужным.
Незадолго перед смертью Толю спросили: был ли
то счастлив в этой жизни?
-
Конечно, - ответил Шафран. – У меня всегда была любимая
работа.
Не дал ему Бог
детей, семью, настоящий дом. Дал только работу и пощадил внезапной, скорой, без
мук, смертью. Счастливой смертью «на взлете».
Рассказывает друг Шафрана, кинорежиссер Петр
Мостовой - один из классиков российского документального кинематографа: « Знаю
Толю почти 40 лет. В январе 1966 года я пришел работать на Документальную
студию в Ленинграде. Каждый оператор получал место в операторской кабине,
темной комнате без окон. В каждой кабинке ютились по два человека. Вот мне и
сказали: «Ты будешь здесь вместе с Толей Шафраном».
С тех пор мы и стали с ним «жить» в этой кабинке. Он уже тогда работал
на студии несколько лет. Для Толи кинокамера был способом жизни. Снимал он
беспрерывно, и мучился в паузах, без работы. Ни от одного задания он не
отказывался: снимал сюжеты для хроники, снимал фильмы.
Помню его фильм, о том, как везли сорок пять
дней по Неве огромную гидротурбину, сделанную на Ленинградском металлическом
заводе. Снимал он и совершенно удивительную картину о питерских детях,
спасенных от голода американцами во время гражданской войны. Отличная
получилась картина. Кстати, автором ее сценария был журналист Куперман. Он
сейчас живет в Израиле, и написал книгу о той истории.
Толя много работал с Семеном Арановичем,
Леонидом Изаксоном и Лео Баградзе, а какую замечательную картину снял Шафран о
репетиции в театре Георгия Товстоногова…. В общем, фильмов было множество и
замечательных фильмов.
Он был подлинным кинохроникером. Мы все думали
о фестивалях и премиях, о полотнах полнометражных, о художественном кино. Толя
был настоящим «пахарем» с камерой. Его завораживала сама жизнь. Он любил ее без
прикрас и «оборочек». Он видел красоту в самом обыденном. Он считал, что почти
все вокруг имеет право быть запечатленным кинокамерой.
Только потом я узнал, что и у Толи была мечта:
заняться когда-нибудь художественной фотографией. Мне он никогда не говорил об
этом. Он вообще не очень любил распространяться об интимном. Никогда, например,
никому не говорил о своем здоровье. Такой был человек.
Съемка похорон Ахматовой перевернула жизнь
Толи. Сначала гроб поэта стоял в зале Союза писателей Ленинграда, там была
панихида, затем его отвезли в Никольский собор на Крюковом канале, он находился
в двух минутах ходу от Питерской студии хроники.
Я уж не помню, кому в голову пришла идея снять
отпевание Ахматовой, по-моему, Сене Арановичу, а Толя Шафран, как самый
активный, деятельный оператор и его друг, тут же схватил камеру и помчался в
этот собор.
Не поступило указание директора, никто не
выписал ему положенный наряд, но не было и времени возиться с бумажками. Толя
снимал панихиду в Союзе, затем последовал за Ахматовой в собор. Я тоже был там,
но с фотоаппаратом. Все было так необычно: свечи, полумрак, попы, дьяконы, а
тут Толя с его профилем, с подсветкой в руке и безбожно тарахтящим, как
пулемет, аппаратом «Конвас». Шафрану было все равно, где снимать. Для него и
эта церковь была обычной съемочной площадкой.
Уже к концу дня начался дикий скандал в
обкоме. Как только Толя вернулся с кладбища в Комарово, у него сразу забрали
пленку. А потом и началась вся эта экзекуция.
Так вышло, что через много лет, мы с ним
встретились снова в совместной работе над фильмом «Судья, дела и люди». Тогда
же я стал свидетелем на одной из свадеб Толи.
Кажется, в 1991 году он получил приглашение
поработать в Америке. Оставил квартиру, машину во дворе… Он думал, что скоро
вернется, но так и остался в США. Машину Толи я потом видел у дома, совершенно
прогнившую. Этот человек был равнодушен к вещам. Шафран любил людей и свою
работу.
Фантастически активный человек он никогда не
сидел на месте. Постоянно был в поиске интересных судеб, событий…. Технику
съемочную он умел добывать совершенно уникальную.
В Израиль Толя прилетал неоднократно, и каждый
раз звонил. Мы с ним встречались. Здесь жили родители Шафрана, его родная
сестра живет, ее семья. Все, что происходило у нас, Толю волновало
необыкновенно.
Я уверен: был бы у него шанс получить работу в
Израиле, он бы стал снимать и у нас. Но не было этого шанса. Его ждали с
работой везде: в Москве и Нью-Йорке, только не в Израиле.
Месяц назад звонил он мне и рассказал, что
собирается снимать какой-то детский ансамбль, и вместе с ним ехать в Москву. А
Толе уже было за семьдесят.
Знаешь, есть люди, которых совершенно
невозможно представить мертвыми. Таким был Толя. Я и сейчас не верю, что его
уже нет на свете».
Он работал в США, умер в Финляндии, был
похоронен в Израиле. Как же мал, в сущности, наш мир. Как тесно, рядом друг с
другом, живем мы, и как невосполнима каждая потеря. Особенно, если приходится
терять таких людей, как мастер кино-летописи мира нашего – Анатолий Шафран.
Но стоял я у могилы этого человека и
бесконечно повторял всего лишь одну строку моего любимого стихотворения:
«Умереть бы на бегу: в миг толчка, на самом взлете». Так умер Толя Шафран – на
взлете.
Комментариев нет:
Отправить комментарий