понедельник, 15 января 2024 г.

Эрвитт, которого хотелось обнять

 

Эрвитт, которого хотелось обнять

Ирина Мак 14 января 2024
Поделиться140
 
Твитнуть
 
Поделиться

29 ноября в Нью‑Йорке умер фотограф Эллиотт Эрвитт. Ему было 95 лет.

Ветеран прославленного агентства Magnum Photos, за 70 лет карьеры успевший запечатлеть многих великих и зафиксировать важнейшие события истории, Эллиотт Эрвитт ушел из жизни у себя дома, в квартире на Манхэттене, с видом на Центральный парк. Он жил наверху, а внизу располагалась его студия — место уединенных экспериментов и хранилище фотоархива, в котором мирно сосуществовали главы государств, селебрити, дети, прохожие, — и сюжеты из еврейской жизни, мимо которых автор не мог пройти.

Эти дорогие Эрвитту кадры известны куда меньше, чем созданные им портреты и репортажные фото с целующимися парами, отраженными в автомобильных зеркалах, или нудистами на конкурсе красоты. А чаще всего публика опознает его собак, которых на пленках фотографа было, кажется, больше, чем людей. Фото женщины с бульдогами на нью‑йоркских ступеньках — один сидит рядом, другой на коленях, закрывая мордой лицо хозяйки, так что непонятно, где ее ноги, а где собачьи, — одна из марок творчества Эрвитта, не менее известная, чем портрет Джона Кеннеди с моделью лодки PT 109, протараненной в 1943‑м японцами.

Нью‑Йорк, США. 2000

«Я думаю, что собаки — это люди с большим количеством шерсти, — шутил Эрвитт. — Собаки отзывчивы. Они готовы угодить. И они, как правило, готовы сотрудничать. У них нет корыстных целей».

Можно бы добавить «в отличие от людей», но, похоже, сам Эрвитт, при всем своем успехе и славе, такое же счастливое исключение.

«Узнав Эллиотта поближе, вам захочется его обнять, — сказал о нем немецкий фотограф Том Якоби. — Не просто так, а в ответ».

Обаяние — залог успеха любого фотографа. Чувство юмора — удел редких счастливцев вроде Эрвитта. Они помогали ему выживать и сохранять независимость — он никогда не состоял в штате какого‑либо издания. Даже отправляясь на коммерческую съемку, он брал, помимо обязательного «роллейфлекса», личную «лейку» — для себя.

Не просто мода

Чувство юмора не изменяло ему ни в Белом доме (он снимал президентов, начиная с Трумэна), ни в чикагском клубе Playboy, ни в Большом театре, где Брежнев и де Голль со свитой в царской ложе выглядят персонажами в декорациях дурного спектакля. Все помнят на снимках Эрвитта Марлен Дитрих и Альфреда Хичкока, Марлона Брандо на съемочной площадке фильма «В порту» и Мэрилин Монро на съемках «Зуда седьмого года» — с юбкой, которую раздувает теплый воздух из решетки воздуховода метро. Но если надо, он мог выжать слезу: посмотрите на Джеки Кеннеди на похоронах мужа Джона, и на ее слезу, повисшую на траурной вуали.

Самый узнаваемый кадр Эрвитта — Ричард Никсон, тычущий пальцем в грудь Никиты Хрущева, — сделан не на встрече в верхах, а на Американской выставке в Сокольниках. 1959 год, вице‑президент США приехал поддержать престиж американской промышленности и перед стендом Macy’s затеял «кухонные дебаты», доказывая советскому генсеку преимущества капитализма. Эрвитт как раз был на стенде.

Эллиотт Эрвитт. «Кухонные дебаты». Москва. 1959

Через год руководитель пресс‑службы Никсона использует это фото в президентской кампании, выставив его символом непримиримого курса Америки в холодной войне. Кампания окажется неудачной, но Эрвитт будет раздосадован не этим: он никогда не хотел работать на пропаганду.

А на модные фотосессии Эллиотт Эрвитт брал с собой велосипедный клаксон. Не терпевший постановочных съемок, он старался спровоцировать неожиданную реакцию героев, гримасу, небанальное выражение лица. Много снимал моду, для того же Vogue, куда его привел Эдвард Стайхен — один из основоположников модной фотографии и многолетний главный фотограф издательского дома Conde‑Nast. С 1938 года Стайхен отвечал за визуальный образ Vogue и Vanity Fair и стал одним из отцов Эрвитта в профессии (двумя другими были Рой Страйкер, приведший его в фотодокументалистику, и, конечно, Роберт Капа).

В Vogue, среди прочего, в 1978 году вышла забавная парижская съемка Эрвитта со свадебными нарядами: барышни в белых платьях с вуалями вереницей семенят в промзоне, а рядом, протискиваясь между моделями и глухой стеной, катит коляску с ребенком молодой отец. Мужчина этот возник случайно, но очень украсил съемку, в которой угадывается теперь что‑то смутно знакомое. Возможно, получилась аллюзия на сон Менахема‑Мендла из «Еврейского счастья» Грановского (1925) — знаменитой немой экранизации Шолом‑Алейхема. Там мы видим бесконечную вереницу невест на фоне брутального парохода, и сочиненные Бабелем титры призывают: «Женихи Соединенных Штатов, вам незачем больше лезть на стену».

Париж, Франция. 1978

Был ли фильм источником вдохновения, неизвестно. Но предположение не так уж абсурдно: картина, заказанная Грановскому американскими продюсерами (больше такого в истории США и СССР не повторилось) — они хотели получить настоящее еврейское кино, — с огромным успехом шла в американском прокате. Правда, это было еще до рождения Эрвитта, но картину снимал Тиссэ — оператор Эйзенштейна, снявший и «Броненосец “Потемкин”». А Эрвитт профессионально ориентировался в кино и сам снимал документальные фильмы. Еврейская тема в кинематографе тогда почти не возникала, и столь редкий шедевр Эрвитт вполне мог видеть. Важным для него могло оказаться и то, что снималась упомянутая сцена в Одессе, где родился его отец.

Главное — не опоздать

«Мой отец из Одессы, а мать из Москвы», — говорил о себе Эллиотт Эрвитт, родившийся 26 июля 1928 года в Париже и нареченный Элио Романо Эрвитцем.

Родители его познакомились незадолго до русской революции во время путешествия по Европе: студент‑архитектор Борис Эрвитц встретил юную Евгению, дочь московского купца. Есть сведения, что пара поженилась в Триесте. Они ненадолго вернулись в Россию, чтобы в 1917‑м эмигрировать навсегда. Сначала в Рим, оттуда в Париж, где и появился на свет их единственный сын, названный ввиду любви отца к Италии на итальянский манер. Почти сразу после его рождения семья перебралась в Милан, в 1938‑м бежала во Францию, оттуда отплыла в Нью‑Йорк.

Еще в Милане родители едва не развелись — Элио тогда было четыре года. Однако они сошлись вновь перед лицом опасности, чтобы уже в Штатах расстаться окончательно.

Не любивший говорить о себе — он и в интервью отвечал всегда односложно, — Эрвитт лишь заявлял, что Муссолини сделал его американцем. Хочется к этому добавить, что родители наградили сына редким талантом: делать все вовремя, не ожидая у моря погоды. Они подали ему хороший пример: в последний момент оставили революционную Россию, а затем и Европу. Их пароход отправился в трансатлантическое путешествие 1 сентября 1939 года, когда началась мировая война.

Потом были Нью‑Йорк, расставание родителей, долгое путешествие с отцом в Лос‑Анджелес, где Эллиотт, говоривший на трех языках — русском, французском и итальянском, начнет осваивать четвертый язык в школе. Отец оплачивал их поездку в Калифорнию, торгуя по пути часами, — и коммивояжерство не приносило особого дохода. В 1944‑м отец снова снимется с якоря и переедет в Новый Орлеан, но 16‑летний сын за ним уже не последует. Он начнет зарабатывать фотографией, торгуя перепечатанными снимками кинозвезд с их «автографами», а на свою первую камеру снимая свадьбы.

Он начал мечтать о фотографии, увидев каталог выставки Картье‑Брессона в МОМА. Учился искусству фотографии в городском колледже Лос‑Анджелеса, признавая впоследствии, что мало что там получил: «Все‑таки фотография — это не ракетостроение». Продолжил образование в Новой школе социальных исследований в Нью‑Йорке, ставшем главным в его жизни городом. В 1975 году Эрвитт опубликует ностальгический пейзаж со статуей Свободы в тумане и огромным судном, направляющимся к городу, — вроде того, на котором прибыл сюда он сам.

Лондон. 1952

Туман был вечным союзником его искусства. В густом тумане исчезает Эмпайр стейт билдинг в кадре 1955 года — четко виден только черный силуэт любующейся им девушки в шляпке. В морозном тумане возвышается громада Московского университета на Воробьевых (тогда Ленинских) горах — и снова черные силуэты, снятые, как всегда, со спины.

Это 1968 год и непонятно который по счету визит Эрвитта в СССР, откуда он всегда привозил шедевры, будь то портрет постаревшего де Голля (1966) или репортажный кадр с бракосочетания в Братске (1967). В Братск он попал ради того, чтобы снять самую большую в мире ГЭС. А фото из загса оказалось запечатленным даже в кино: в модной тогда комедии «Невероятная жизнь Уолтера Митти» оно висит над кроватью героя, заведующего фотолабораторией журнала Life. Эрвитт говорил о нем: «Я очень люблю этот снимок. Главный тут — мужчина, сидящий рядом с молодоженами. Кажется, он знает что‑то, о чем не догадываются новобрачные. Я обычно показываю это фото друзьям, которые собираются жениться или развестись».

Братск, СССР. 1967

Вся его жизнь проходила в непрерывных перемещениях по миру. Из последней поездки на Кубу 88‑летний тогда уже Эрвитт привез собаку. Из первой — хрестоматийные портреты Фиделя Кастро и Че Гевары («Кастро — интересный человек, очевидно, и очень разговорчивый»).

Впрочем, поначалу Эрвитт отправился в Париж: в 1951 году его призвали в армию, и вместо корейской войны стараниями Роберта Капы он попал помощником фотографа в части, расквартированные во Франции и Германии. Один из снимков того времени, отправленный на конкурс в Life, получил премию: наверное, это и можно было считать стартом его карьеры. Но главным стал другой, того же времени, из форта Дикс: с солдатами, которые уходят на войну, и один из них, с ослепительной улыбкой на черном лице, показывает фотографу язык.

Мир глазами персонажей

«Эллиотт, на мой взгляд, совершил чудо, — сказал в 2003‑м в интервью Guardian 95‑летний Анри Картье‑Брессон. — Успев поработать над целой серией коммерческих кампаний, он сохранил способность делать “случайные” фотографии — с изюминкой, с улыбкой своего глубинного “я”».

Сооснователь вместе с Картье‑Брессоном Magnum Photos Роберт Капа пригласил Эрвитта в агентство в 1953‑м. Оказалось, вовремя: через год сам Капа погиб в Индокитае. А Эрвитт сделал еще один исторический свой кадр: Джулия, мать Капы, оплакивает сына на его могиле в округе Вестчестер, штат Нью-Йорк. На могильном камне — дата рождения Капы (Эндре Эрне Фридмана) в Будапеште, дата гибели во Вьетнаме (он подорвался на мине) и слово שלום (шалом).

Мать Роберта Капы Джулия Армонк, штат Нью-Йорк. 1954

Но и после своей смерти Капа словно бы вел Эллиотта Эрвитта по жизни. Так, Капа снимал Бен‑Гуриона в Иерусалиме, а Эрвитт — Мартина Бубера в Тель‑Авиве. Он снимет и Эли Визеля в его кабинете, и Артура Миллера на фоне Бруклинского моста. И вслед за Капой, сделавшим вместе с Джоном Стейнбеком знаменитый «Русский дневник», Эрвитт отправится в СССР. Впервые — в 1957‑м.

Эли Визель. Нью‑Йорк. 1973
Артур Миллер на фоне Бруклинского моста. 1954

В СССР в полной мере проявится его узнаваемый почерк: мир, запечатленный словно не им самим, а глазами его персонажей, часто вызывающий улыбку. На здании Госплана СССР (ныне в нем находится Государственная дума) поднимают портрет Ленина: нос поднялся, усы еще нет. Или другой Ленин, на покосившемся портрете над школьной доской, на которой аккуратным почерком написано: «Today is the twenty‑second of Oсtober, Tuesday». И вымпел «Лучшему классу». На этом фоне — унылая учительница в дурно сшитом пиджаке, и фотограф уже не смеется: он, как и зрители, в тоске.

Портрет Ленина на здании Госплана. Москва. 1957

Селебрити, которых Эрвитт снимал без счета, нередко кажутся у него второстепенными персонажами. Фиксируя сцену с Мэрилин Монро и Монтгомери Клифтом на съемках «Неприкаянных», основное внимание он акцентирует на другом фотографе, который тут же, в кадре, прильнул к своей камере. Как будто мы видим актеров через третьи руки. Чтобы запечатлеть изящный стан Грейс Келли при ее проходе с принцем Ренье на вечеринке в отеле Waldorf Astoria, он втиснул объектив между затылками статистов из охраны. Таким образом мы смотрим на принцессу их глазами. Препятствие Эрвитт превратил в деталь, и в такую же необходимую «помеху» превратил посетителя Эрмитажа во френче и галифе, изучающего живопись на стенах: в результате нас волнуют не картины, а руки, которые этот тип сжал за спиной.

Или вот на Красной площади, на параде к 40‑летию октябрьской революции, возникает некто, «черный человек», — репортер? Или «репортер в штатском»? Никто не знает ответа, но то был парад, на котором СССР впервые предъявил миру баллистические ракеты. И человек в шляпе, отделяющий нас от смертельного оружия, становится необходимым камнем преткновения, сообщающим изображению смысл и ритм. Этот кадр, который Эрвитт проявил в своем номере в «Метрополе», в печать отправился в Хельсинки, где Life оборудовал для него лабораторию, и опубликован был не только в Life — он был везде: Эрвитт оказался единственным зарубежным фотографом на параде. И тогда же терпеливый, внимательный к деталям Эрвитт снял уборщицу со шваброй на трибуне Мавзолея: как мало порой нужно, чтобы представить жуткое смешным.

Парад на Красной площади в честь 40‑летия Октябрьской революции. Москва. 1957

Это знаменитые кадры, но приходится приложить усилия, чтобы найти другие, сделанные в те же дни 1957 года: хронику визитов Эллиотта Эрвитта в синагоги, сначала в московскую хоральную, потом в одесскую.

Эллиотт Эрвитт. Одесская синагога. 1957

Да, он таки добрался до Одессы. На вопрос, как ему это удалось, ответа нет: как иностранцу, ему нелегко было получить пропуск. С другой стороны, была «оттепель», запустили спутник, провели фестиваль молодежи и студентов. Казалось, страна на пороге нового.

Московская хоральная синагога. 1957

Эрвитт снимал юных шахматистов в одесском шахматном клубе и урок в музыкальной школе — возможно, имени Столярского. Трогательные, живые и печальные фотографии, в которых, кажется, нет ничего специально еврейского. Но как‑то сразу понятно, что автор старается показать нам еврейскую жизнь. Ту жизнь, которую Эллиотт Эрвитт, родившийся в Париже, но умевший совершенно по‑бабелевски рассмешить, понимал так же, как мы.

Московская хоральная синагога. 1957
Московская хоральная синагога. 1957

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..