ПОЧЕМУ ИСЧЕЗЛИ ГЕНИИ?

 Зеленый амфитеатр. Люди сидят на траве и слушают музыку Феликса Мендельсона. Потом маленький мальчик за моей спиной спрашивает:

-         Когда жил этот композитор?

-         Давно, - отвечает отец.

-         Тогда много людей было, как теперь?

-         Нет, – отвечает отец, - гораздо меньше. Наверно, раз в двадцать.

-         А почему тогда был Мендельсон, а теперь такого нет? – спрашивает мальчик.

 Ответа не последовало. Повернулся – обычный, огненно рыжий, шалопай валялся на траве.

 Убежден, нет ничего мудрее и сложнее детских вопросов. Сплошь и рядом ответить на них совершенно невозможно. Эти заметки всего лишь попытка задать самому себе «детский вопрос» и попытаться на него ответить.

 «Каждый год рождается достаточно талантов, не меньше, чем родилось вчера и чем родится завтра. Вопрос только в том, чтобы их вырастить, выходить, не заглушить». Это Варлам Шаламов «Воспоминания». Мой компьютер подчеркивает фамилию этого талантливейшего, честнейшего прозаика и поэта красной чертой. Нет такой фамилии в его памяти. Пушкин есть, Толстой есть, Чехов есть, Пастернак, Цветаева, Бабель …. Нет Шаламова. Нет человека, полагавшего, что гармония мира в преемственности. У детей должны рождаться внуки, у внуков правнуки и  так далее. Цепь имен не имеет права прерываться. И вдруг, нет иконы, нет идола, нет образца, нет авторитета, нет планки…. Нет главного – совести и суда. Пустота. Сиротство. Крик, шум на ярмарке тщеславия, заглушающий тревожную, страшную мысль об этой пустоте.

 «Вырастить, выходить, не заглушить» - пишет Шаламов. Время сделала все, что превратить этого человека в прах, не дать ни малейшего шанса состояться. Автор «Колымских рассказов» жил и работал вопреки своему времени, а не благодаря ему.

 Из книги Исайи Берлина «История свободы». 1965 год. Этот либеральный философ разговаривает с Анной Ахматовой. И тот же мотив, что и у Шаламова. Анна Андреевна говорит о поэтах близкого будущего: « Они затмят всех нас, поверьте мне, Пастернак и я, Мандельштам и Цветаева – все мы находимся в конце долгого периода развития, начавшегося еще в девятнадцатом веке. Мои друзья и я думали, что говорим подлинными голосами двадцатого столетия. Но настоящее начало пришло лишь с этими, новыми поэтами. Пока они находятся под замком, но придет время – они вырвутся на свободу и изумят весь мир».

 Прошел 20 век. Практически никто «не вырвался на свободу» и никто «не изумил мир». Видимо миру и не нужно было это «изумление».

 Гений – подражание природе. Гений – чаще всего, сопротивление среде. Гений – единственная оппозиция злу, стоящему за человеком. Бессильная, впрочем, оппозиция, всего лишь оправдание перед Богом.

 За какие грехи? Человечество только и занято строительством броневых щитов между собой и живым миром. Похоже, двухсотлетняя война с природой выиграна окончательно. Зло в людях не исчезло, не могло исчезнуть. И сама среда приобрела  формы, сопротивляться которым бессмысленно.

 Нет места жалобе. Все обычно. Слеза искажает увиденное, размывает контуры. Время дискретно и развитие души человеческой идет по путям неведомым. Что хорошо, что плохо – не нам судить. Понять бы хоть как-то само время, наше время.

 Природа художественного творчества глубоко эгоистична. Томаса Манна спросили  о цели его работы. Манн ответил, что пишет, прежде всего, себе в радость. Честный, предельно искренний ответ.

 Но эгоизм художника имеет особый оттенок. Только тогда, когда он приносит радость автору, он способен принести радость читателю. Сюрпризы здесь практически исключены. Каждый мастер своего дела знает точно, сколько стоит его изделие. Возможны, конечно, исключения, но они только подтверждают правило.

 Обронил слово «изделие», так как убежден в утилитарной сущности конечного результата усилий художника. А. С. Пушкин и здесь был предельно точен: « Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать».

 Хороший рассказ, роман, повесть, стихотворение –  продукт мастерства изготовителя. Прекрасный столик красного дерева, ваза или дом, шедевр архитектуры – все это произведения искусства, по значению своему точно такие же, как симфония, картина или статуя.

  Природа, не опошленная человеком, всегда прекрасна. Прекрасна пустыня и лес, ледники Антарктики и горы Гималаев. Творчество людское – это всего лишь подражание природе, тайное, страстное желание слиться с ней. Вдохновение приходит к художнику, как  неожиданное соответствие его биоритмов  с окружающим миром: с накатом волны моря, с шумом листвы или песка, с голосом птицы или легкой изменчивостью облаков.

 Отто Вейнингер был не прав, отказывая женщине в гениальности по половому, «расовому» признаку. Женщина, по одному предназначению своему, ближе к природе, чем мужчина, и ей нет необходимости проявлять свою гениальность в чем –либо другом.

 Природа существует сама для себя. Не мы нужны ей, а она – нам. Думаю, тоже происходит и с искусством, если отвлечься от высокомерных, ханжеских и лицемерных толкований его сути. Искусство – вторая природа. Природа, созданная человеком.

 В живом мире, вокруг нас, все просто. Даже затхлое болото – шедевр. В мире, сотворенном нами, есть четкое разделение на предметы подлинного искусства и халтуру, пошлость. Иного разделения не существует.

 Кризис разных художеств сегодня  во всем связан, на мой взгляд, с двумя особенностями: запросами «общества потребления», поточной системой производства, и понятным крахом иллюзий идеологических, связанных с этикой бытия, мессианскими, пророческими амбициями изящных искусств.

 Массовая культура существовала всегда. Но в прежние века сито народного вкуса исправно просеивало песок безымянного творчества, оставляя только золотые крупинки. Любой народ, пусть самый безграмотный и дикий, питал свою душу отборным товаром, обеспеченным гением предков.

 Сегодня массовое искусство приобрело форму отлаженного информационного потока.  Нынче искусство для массового потребления изготовляется на фабрике, как ботинки или сосиски. Его роль воспитателя души близка к нулю. Отсюда и трагедия, как я ее называю, «гордыни большинства». Дело в том, что в понятии «большинства» всегда кроется дьявольский замысел торговли негодным, штампованным товаром.

 Большинство голосовало кровью и бумажками за ложь и насилие: за Сталина- Ленина - Гитлера – Муссолини - Мао и так далее. Точно также большинство согласилось кормиться убогой теле-жвачкой, книгами в глянцевых обложках, музыкой, без малейшего намека на музыку.

 Кстати в вечной неправоте большинства и кроется феномен юдофобии.

 За силой зла всегда стояли количественные характеристики в превосходной степени. Добру всегда хватало единиц.

 Оперируя понятиями «большинства, толпы, массы», невозможно, как мне кажется, понять тот мир, в котором мы живем, поверить в этот мир, да просто обрести желание и силу в нем жить.

 Массовая культура убила штучное производство предметов искусства. Никому нынче в голову не приходит делать по заказу у знаменитого мастера мебель. И авторитеты в художественном творчестве ныне отсутствуют совершенно.

 Недавно был в мебельных комиссионках старого Яффо. Потрясение музейное. Вот такой ломберный столик вполне мог видеть Байрон, вот этот резной книжный шкаф мог стоять в кабинете Бальзака, подобным трюмо – любоваться Ахматова.

 Исчез прекрасный мир предметов для глаза художника. Исчез и сам художник. Мир вещей вокруг нас однообразен и уродлив. Однообразно, претенциозно и уродливо его отражение.

 Впрочем, нет в этом ничего страшного и удивительного. Всю свою короткую историю «мыслящий тростник» ставит эксперименты на себе самом. Мы современники еще одной попытки построить общество без подлинных мастеров и авторитетов: общество единообразия и торжества подделок.

 Понять эту попытку можно. Настоящее искусство никого, ничему не научило и не создало мир, хотя бы, относительного покоя и счастья.

 Скажу проще, кровавый, полный несправедливости, дикости и насилия ХХ век, убил веру человека в защитные свойства подлинного искусства. Художники продолжали рождаться, но никто не звал их, не поднимал на щит, и они неизбежно уходили в тень.   

 Гордыня, халтура и пошлость одержали победу, незаметно став мерилом вещей. Кино, литература, живопись в современном мире должны, по негласным правилам рынка, приносить людям не радость, требующую сопереживания, работы души и мысли, а быстротечное, но верное удовольствие, без необходимости труда соучастия. То, что народный гений сленга, метко прозвал «кайфом»

 Искусство нынче – синоним особой формы отдыха - «отключки». Функция наркотика – одна из обязательных ее функций. И это понятно. Человек в современном мире не вправе рассчитывать на праздность. Захваченный монотонными ритмами «общества потребления» он вынужден работать так интенсивно, как не работал никогда на протяжении своей истории.

 Наслаждение подлинным искусством требует праздности, если не лени. А какая праздность может быть у всех нас, стоящих за бесконечным конвейером, видимым или невидимым.

 Есть еще одна особенность современного кризиса в искусстве – страх перед личностью человека вообще. Вполне понятный страх, после Наполеона, Гитлера, Сталина, Мао и Пол Пота.

 Развитые, так называемые цивилизованные и просвещенные страны, начинают функционировать по принципу саморегулирования. Бюрократический аппарат настолько силен и отлажен, что он  не нуждается в «мозговом центре». Им не нужны лидеры в политике. Не нужны они и в искусстве.

 Мы стоим на пороге мира скучного, но, вполне возможно, более безопасного. Человеку был дан шанс проявить свою гениальность. Увы, доверия люди не оправдали, используя Богодуховность в равной мере на добро и зло.

  Кризис в искусстве – это, прежде всего, кризис личностный. Возглас классика: « Ты царь, ты Бог! Живи один» нынче совершенно фальшив, даже смешон, невозможен по своему звучанию.

 Однако, исчезли гении, но не принципы подлинного искусства…. Скажем так, мораль самого искусства осталась, как и его природа, оставленная нам мастерами прежних веков.

 Марк Твен обмолвился в своих записных книжках, что никогда и не  помышлял о подлинной, творческой свободе. Если бы он начал писать то, что думал о человеке и человечестве, он бы не заработал ни строчки.

 Думаю, здесь дело не только в писательских гонорарах. Жить ненавистью и презрением Марк Твен не смог бы. Все верно: « Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». Но живущий и мыслящий таким образом честный талант в итоге себя начинает презирать гораздо больше, чем человечество, а это – верный путь к суициду.

 Настоящий мастер живет вынужденной любовью к человеку. И дело тут не в той банальности, что без любви творчество, созидание невозможно. Дело в другом.

 Живая жизнь не терпит презрения к самой себе, а потому этике подлинного творчества противно все, что выходит за рамки любви, терпимости и гуманизма.

 Один из лучших поэтов ХХ века Иосиф Бродский сказал об этом с исчерпывающей точностью: « Концентрация на зле – это ловушка дьявола».

 Зло притягивает нас, прельщает, подманивает, порой, ангельскими голосами, но послушаться его зова – это обречь себя на гибель.

 Игры со злом были еще возможны 70-100 лет назад. Сегодня они немыслимы для художника. Возможно, и по этой причине он и не торопиться заявить о себе.     В современном мире, насквозь пропитанном миазмами зла, нет даже возможности на борьбу с этим злом. Есть только одна возможность –  з л о м  не   б ы т ь.  В этом, как мне кажется, единственная возможность сопротивления всему тому в мире, что не является подлинным искусством: гордыне, халтуре и пошлости. Но это, как раз, задача для человека непосильная.

 Со временем научился более всего ценить один-единственный, уникальный талант: талант быть просто хорошим человеком.

 Кстати, мир, который собирались построить фашисты и коммунисты, и был таким миром, миром зла, миром  гордыни, халтуры и пошлости. Миром плохих людей. Или миром востребованности зла в человеке.

 Время вызывает из небытия подлинного мастера. Нынче зова такого не слышно. Время купается в самодовольстве «общества потребления». Не могу взять на себя смелость оценить ту эпоху, в которой  приходится жить. Ее ценность покажет время. Думаю, она также сложна, прекрасна и глубоко порочна, как и все периоды в истории человечества.

 Одно ясно, у нашего времени на все есть своя цена. И здесь настоящее искусство выпадает из всеобщего ценника. На искусство подлинное нет естественного спроса, хотя бы потому, что оно бесценно. Можно устраивать бесчисленные аукционы, где по спекулятивным ценам торговать классическими произведениями искусства, но этот торг та же профанация, игра с виртуальной цифирью, свойственная любому рынку.

 Ван Гог писал свои «Подсолнухи», как и Томас Манн романы, для радости. И наша радость, радость зрителя - цена произведения искусства. Все остальное самообман. Не станет «обратной», ответной радости, исчезнут «Подсолнухи», сгорят, испарятся.

 «Мой зритель умер» - сказал Феллини. Он не боялся своей смерти. Великого кинорежиссера пугала смерть зрителя.

 У Рея Бредебери есть гениальный рассказ – «Улыбка». Многие его помнят и любят. В коротком рассказе люди уничтожают все, что связывает их с проклятым временем, вызвавшим чуму всеобщего уничтожения. Были найдены последние произведения живописи и устроен гигантский костер.

 Малыш зачем-то бросился в огонь и спас от пламени обрывок полотна. Ночью, в пещере, в свете чадящей головни, он раскрыл кулак и увидел на ладони улыбку Моны Лизы.

 Возможно, так оно и случится, и так начнется новый поворот человека к подлинным ценностям, к подлинной культуре, к подлинному искусству.  Впрочем, как все это случится и случится ли вообще, нам знать не дано.

  Есть у меня диск с музыкой Мендельсона – Бартольди. Слушаю Концерт для скрипки с оркестром. Слушаю в сотый раз….Я не знаю, как ответить на вопрос того, рыжего мальчишки на бесплатном концерте классической музыки.