ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ОТРИЦАНИЕ ШЕКСПИРА

«Жизнь человечества совершенствуется только вследствие уяснения религиозного сознания (единственного начала, прочно соединяющего людей между собою). Уяснение религиозного сознания людей совершается всеми сторонами духовной деятельности человеческой. Одна из сторон этой деятельности есть искусство. Одна из частей искусства, едва ли не самая влиятельная, есть драма. И потому драма для того, чтобы иметь значение, которое ей приписывается, должна служить уяснению религиозного сознания. Такою была драма всегда и такою же была и в христианском мире. Но при появлении протестантства в самом широком смысле, то есть появлении нового понимания христианства как учения жизни, драматическое искусство не нашло формы, соответствующей новому пониманию христианства, и люди Возрождения увлеклись подражанием классическому искусству. Явление это было самое естественное, но увлечение это должно было пройти, и искусство должно было найти, как оно и начинает находить теперь, свою новую форму, соответствующую совершившемуся изменению понимания христианства». Лев Толстой «О Шекспире и о драме»

 Строгий реалист Толстой не захотел принять и понять язык сцены, язык условностей. Ну, не мог король Лир не знать, как на самом деле относятся к нему дочери. Не понятно, зачем устроил скучный и неправдоподобный фарс с выяснением отношений, а в результате лишил самую честную и любящую дочь наследства. Чушь! Так не бывает. Сам Лев Николаевич прекрасно знал, как относятся к нему самому его дети. Толстой не раз перечитал все пьесы Шекспира, причем на разных языках и убедился, что драмы другого классика «скучны и вредны».

Правда, попытка автора «Анны Карениной» написать полезные  и занимательные пьесы оказалась неудачной. Поединок Толстого с Шекспиром  завершился полной победой англичанина. Самое время, объяснить критику автора «Гамлета» завистью. Комплексом неполноценности Толстого. Лев Николаевич, кстати, и поэтическим языком не владел. И здесь автор бессмертных сонетов оказался победителем.

 Казалось бы, всё просто и можно за тем же Димой Быковым обвинить Льва Николаевича ещё и в глупости и закрыть дискуссионный клуб, но, на самом деле всё здесь гораздо интересней и сложней, чем может показаться.

Дело, как мне кажется, не в решительной, бескомпромиссной, негативной оценке Толстым драматического творчества Шекспира. (Лев Николаевич, на старости лет, и свою гениальную прозу ни во что не ставил). Дело в оценке всего направления творческих усилий рода людского после возникновения монотеизма. Толстой – старик – решительно озаглавил основную задачу искусства так: УЯСНЕНИЕ РЕЛИГИОЗНОГО СОЗНАНИЯ. Вполне возможно, классик догадывался, что именно этим занимался иудаизм на протяжении 40 веков своего существования, что сам свод священных для евреев книг поставил перед человеком и человечеством те проблемы, которые казались Толстому наиважнейшими. Отсюда и особый интерес Толстого к Торе и Талмуду.

И он, почти как фанатичный приверженец «веры Моисеевой» больше всего страшится «подражания классическому искусству», то есть искусству язычников. Именно в нем Толстой увидел особую, исключительную безнравственность, которой не должно быть в современном искусстве. Ренессанс Толстой поставил рядом с протестантизмом – «учением жизни»: чем-то, с его точки зрения, приземленным, оторванном от теодиции. Тем самым, враг церкви и реформатор самого христианства, Лев Николаевич остается человеком православным, не желающим примериться с той, простейшей мыслью, что жизненная сила РЕЛИГИОЗНОГО СОЗНАНИЯ неотрывна от самой жизни, с её греховной сутью, с богоборчеством, с неизбежным набором страстей человеческих, в которых так блистательно разобрался ненавидимый им драматург, «потрясающий копьем».

И здесь пути иудаизма и Льва  Толстого расходятся. Именно на этой неотрывности всегда стояла вера потомков Иакова, а потому  всегда иудаизм был народен, честен, мудр и ясен. И по этой причине он  не оказался преградой на пути прогресса, творческих способностей потомков Адама и Евы. Видимо, 5-7 веков тому прекрасно поняли это художники ренессанса и реформаторы католичества. И именно на подобном слове и деле была основана современная, иудео-христианская, цивилизация.

Мало того, драматургия Торы гораздо ближе к Шекспиру, чем к Толстому. Внезапные, неожиданные, казалось, совсем случайные, неправдоподобные повороты, трагические развязки и счастливые финалы, глубины характеров героев Книги - все это подобно блистательному учебнику драмы, написанному гениальным пером. 

 И здесь, почти на каждой странице Торы, Толстой мог бы воскликнуть: "Так в жизни не бывает!". Однако, в случае с Библией, он был согласен, что небывалое ближе к самой жизни в своей притчевой, сказочной основе, чем самый реалистичный рассказ.

И всём же, беспощадная критика Толстым Шекспира – это критика великим писателем всего того мира, в котором он оказался. Доживи Лев Николаевич до конца ХХ века, он бы с полным правом мог бы сказать: «Я вас предупреждал!»

Но беда в том, что принципами того же, толстовского, «религиозного сознания» воспользовались большевики, как религиозные фанатики марксизма-атеизма. Именно они начали борьбу за НОВОГО человека в НОВОМ мире, о котором так мечтал Лев Толстой. Именно они, наравне с фашизмом, затопили мир морем крови и поставили человечество перед возможностью массового самоубийства.

Русский гений Толстого искал ответы на вопросы бытия и занимался этим не только он один. Шекспир ответы не искал. Он не верил, что они, ответы эти, существуют. Классик века 16-го определил, что есть добро и как выглядит зло и счел это достаточным. Классик века 19-го двинулся дальше, и оказался в тупике неразрешимых вопросов.

Всё чаще начинаю думать о всех проявлениях искусства, на которые издревле и сегодня способен человек, как о  комментариях к Торе, чем, по сути, занимались и Шекспир, и Толстой. Занимались исследованием и спором, что же такое, на самом деле, это самое ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ: без Бога и с Богом, обращенное к Земле или к Небу, греховное или святое…

 Дана ли еще какая-либо возможность стратегического мышления человеку или достаточно  тактического послушания Закону Божьему?

Человек стоит перед зеркалом, силясь понять характер и смысл  изображения, которое на него смотрит. Этим он был занят и тогда, когда и зеркал-то никаких не было, а свое косматое, дикое отображение он мог увидеть только на неподвижной, водной глади.

Видимо, только в этом и суть любых искусств, рожденных «мыслящим тростником». Один бесконечный процесс СОЗНИЯ СОЗНАНИЯ – и ничего кроме, как бы того не хотелось гению Льва Николаевича Толстого.