«Политики поют в эхо-камерах»
Ханс-Вернер Зинн о настоящем и будущем германской экономики.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Photo by Andres Urena on Unsplash
Профессор Ханс-Вернер Зинн считается одной из ведущих фигур в германской экономике. Находящийся ныне на пенсии профессор Мюнхенского университета им. Людвига Максимилиана с 1999 по 2016 гг. был президентом Института экономических исследований ifo. Его научные работы включают многочисленные статьи по теории принятия решений в условиях неопределенности, неоклассической теории, воссоединению Германии, межгосударственной системной конкуренции, евро, изменению климата и решениям в области экономической политики. В приведенном ниже интервью профессор Зинн на эмпирической основе критикует зачастую бездумные действия политиков. Он предупреждает о грядущих конфликтах в сфере распределения и призывает покончить с дирижистской политикой «светофора» и на уровне ЕС.
– Если бы вам нужно было поставить «светофорному» правительству оценку по обычной школьной шкале за его экономическую политику, какую бы оценку вы им поставили?
– Я не хочу быть слишком политизированным в этом вопросе. Действия правительства Германии можно критиковать, но можно критиковать и действия Европейского Cоюза. Здесь действует множество факторов. В целом я очень недоволен политикой. И результаты действий политиков оставляют желать лучшего.
– Ваше недовольство – это суровая оценка. «Светофор» старался прилагать усилия, но одного этого недостаточно?
– Разве этот экономический ущерб не является целью политики? «Зеленые» говорят, что мы должны ограничить нашу свободу и отказаться от нашего процветания, чтобы выжить.
– Я бы так не говорил. Человечество должно принять определенные материальные ограничения, чтобы ограничить изменение климата. Попытки замедлить изменение климата – это правильное решение. Но односторонние меры, подобные тем, которые мы принимаем здесь, в Германии, и в Европе, вряд ли будут успешными. Я могу проиллюстрировать свою фундаментальную критику на примере запрета на двигатели внутреннего сгорания. Вводя запрет на двигатели внутреннего сгорания, на отопительные системы, работающие на мазуте, и так далее, мы хотим добиться снижения выбросов CO2. Однако невозможно гарантировать, что товарное минеральное топливо – в основном нефть, газ и каменный уголь – не будет просто поставляться в другие страны за пределами ЕС и сжигаться там.
– Но сама по себе экономия минерального топлива – это не плохо?
– Нет, но дело в том, что, несмотря на все усилия по экономии ископаемого топлива, пока не удается ни сократить объемы добычи, ни даже переломить тенденцию добычи. Это хорошо видно на примере нефти. За последние 40 лет цена на нефть то поднималась, то опускалась, то взлетала вверх, то падала вниз. Однако объемы добычи упорно следуют линейному, слегка растущему тренду без видимых колебаний. Есть только одно исключение: во время пандемии все страны одновременно оказались в кризисе и покупали меньше нефти, так что нефтяные шейхи и другие страны-производители были вынуждены сократить объемы добычи, чтобы не допустить резкого падения цен. Это показывает, что климатический клуб теоретически может работать. Однако и наоборот: прошедшее время также является доказательством бесполезности одностороннего ограничения спроса. Когда спрос на нефть в мире падал из-за рецессии, цены падали – и другие страны с радостью скупали эти объемы нефти. Так что нефть не оставалась в земле. Это эмпирический факт.
– И каковы последствия?
– Мы, европейцы, должны понять, что любой запрет на сжигание нефти только высвобождает топливо для других стран и ничего не дает для климатической политики, если только мы не будем продолжать покупать нефть и просто складировать ее, не используя. Некоторые говорят, что, даже если мы, европейцы, с нашей восьмипроцентной долей глобальных выбросов CO2, прекратим покупать нефть, газ или уголь сейчас, это лишь незначительно повлияет на выбросы CO2 человечеством в целом. Этот аргумент вводит в заблуждение. На самом деле, по крайней мере в случае с нефтью, можно доказать, что сдержанность в данном вопросе не имеет никакого эффекта.
– Нынешняя энергетическая политика Германии имеет несколько особенностей. Основной принцип – удорожание энергии, чтобы сделать ее более дефицитной и снизить потребление. Но разве цена на энергию не является сегодня одним из важнейших факторов в экономике?
– И да и нет. С экономической точки зрения самая важная цена – это цена человеческого труда, заработная плата. Земля также является важным фактором производства. Однако заработная плата и стоимость земли уже эндогенно определяются внутренними рыночными силами. Это является защитой от разрушения конкурентоспособности. Цены на торгуемые виды топлива – за исключением бурого угля – определяются на мировых рынках. Однако мы практически не имеем на них влияния. Это придает энергетике особое положение. Национальное дополнительное бремя на потребителей энергии снижает благосостояние населения страны и бессмысленно с точки зрения экологической политики, если не удастся достичь обязательных соглашений с крупнейшими странами мира, прежде всего такими, как Индия, Китай, США и Бразилия.
– С 2018 г. у нас практически самый низкий экономический рост среди стран – членов Организации экономического сотрудничества и развития. Еще ниже только Япония, у которой свои специфические проблемы. Но Япония не растет уже 30 лет. Что же произошло в 2018 г.? Был «дизельный скандал», было моральное возмущение в политике по поводу обмана автомобильных компаний путем манипуляции устройств, ограничивающих выбросы, а затем на волне возмущения возобладали определенные индустриально-политические интересы в Европарламенте.
– Что именно вы имеете в виду?
– Одни хотели проучить автомобильную промышленность, другие – создать рынок для своих электромобилей. Как это часто бывает в политике, до внешнего мира было доведено моральное решение, подкрепленное промышленной политикой. В итоге было принято решение о сокращении выбросов СО2 в атмосферу на 37,5%. В конкретном выражении это означает, что автомобиль может потреблять 2,2 л дизельного топлива на 100 км. В настоящее время благодаря программе Green Deal этот показатель снизился до 1,8 л в дизельном эквиваленте. Вы можете представить себе автомобиль, который способен проехать 100 км на 2,2 л дизельного топлива? Это невозможно! Это была бы дешевая мыльница, которая к тому же не отвечает нашим требованиям безопасности. Но таковы были спецификации. Интересно, о чем думал Европарламент? Как можно предписывать то, что технически невозможно?! Ну, они хотели заставить людей покупать электромобили. Потому что у них якобы нулевые выбросы CO2. Сегодня все знают, что это очередной большой обман, потому что выхлопная труба электромобиля находится чуть дальше: на угольной электростанции. В Европе бóльшая часть электроэнергии до сих пор вырабатывается на угле. Аккумуляторы часто производятся в Китае на угольном топливе. Так что в действительности электромобиль – это тоже угольный автомобиль.
– Германская автомобильная промышленность – сердце нашей экономики. Регулирование выбросов CO2 в сочетании с «дизельным скандалом» привело к упадку автопрома. Продажи заметно упали. Другие меры энергетической политики усугубляют ситуацию. Она приводит к чудовищным расходам: угольные электростанции приходится держать в сети, чтобы компенсировать колебания выработки электроэнергии из возобновляемых источников. Таким образом, мы платим за «зеленое» электричество дважды: во-первых, через «зеленые» станции, а во-вторых, через традиционные электростанции, без которых нестабильное «зеленое» электричество вообще не может быть использовано. С такими двойными структурами Германия выбрала особенно дорогой путь, и компании знают об этом, а потому ищут альтернативный выход, особенно в химической промышленности.
– Но химическая промышленность ссылается и на другие причины.
– Химическая промышленность в любом случае подвергается дополнительному давлению из-за ограничения количества разрешенных химических веществ. Многие исходные или промежуточные продукты запрещены, потому что они якобы очень «токсичны». Это вводит в заблуждение. Химические вещества, как правило, зачастую токсичны по своей природе, и это прежде не приводило к проблемам в Германии, поскольку для контроля и нейтрализации токсинов используются очень сложные процессы. Сейчас этот бизнес перемещается в Китай и другие новые индустриальные страны. Я сомневаюсь, что там уделяется столько же внимания контролю над токсинами, как в Германии. Можно запретить всё что угодно, но тогда в Германии не останется ни одной отрасли промышленности, особенно если это взаимодополняющие отрасли, а из сложной экономической структуры вырезаются центральные строительные блоки. Ученикам волшебников, которые ныне здесь работают, следует для начала пойти в школу.
– При всём уважении, это не новый аргумент. Его выдвигают, все пожимают плечами и продолжают, как ни в чем не бывало.
– Это происходит потому, что экономические политики не особенно заинтересованы в таких фактических аргументах. Они хотят победить на следующих выборах. Они должны ориентироваться на настроение населения, а оно подкрепляется обратной связью со СМИ. В то же время Интернет поощряет скандальные репортажи. Вместо фактической информации сообщаются мнения, что создаeт эхо-камеры для политики. Фактической информации и экспертизы становится всё меньше, и политики учатся петь в эхо-камерах, потому что именно так они достигают избирателей.
– Здесь не всё так просто, потому что значительная часть иммигрантов работают, и без них пирог был бы еще меньше. Настоящий вопрос заключается в том, вносят ли мигранты такой же вклад в социальный продукт, какой они получают. В рыночной экономике это обычно так, но не тогда, когда государство влияет на распределение доходов. Высококвалифицированные иммигранты зарабатывают много и, благодаря нашей прогрессивной налоговой системе, платят больше налогов, чем получают обратно в виде государственных расходов на инфраструктуру, оборону, полицию, социальные услуги, школы и т. д. Однако большинство иммигрантов имеют низкую квалификацию, зарабатывают ниже среднего уровня и, следовательно, платят налоги ниже среднего уровня, хотя получают от государства больше, чем среднестатистический житель страны. Квалифицированные иммигранты также обеспечивают рост благосостояния местных жителей, поскольку они совместно финансируют пенсионные фонды за счет своих социальных взносов. Взаимосвязь очень сложна. Однако верно, что нам нужен экономический рост. Рост разрешает многие конфликты распределения. Очень трудно умиротворить общество без экономического роста. Без него разгораются конфликты, а при наличии роста в жизни общества могут в определенной степени участвовать даже те, кто не так успешен.
– Можно ли уже наблюдать этот процесс?
– Да, конечно, сейчас мы имеем дело, например, с пенсионным вопросом. Это огромный распределительный конфликт между молодыми и пожилыми. Бэби-бумеры, которым сейчас 60, хотят получать пенсию от детей, которых у них нет. Это главная проблема. Не хватает молодых людей, которые имеют квалификацию и могут иметь доход, с тем чтобы финансировать пенсионные взносы. Малочисленные молодые люди должны кормить многочисленных стариков. Правительство говорит, что пенсии должны расти вместе с зарплатой. Это вряд ли возможно, если число стариков будет расти быстрее числа молодых людей.
– Мы с вами говорили о различных проблемах, с которыми сталкивается германская экономика. Но не должны ли мы оставаться оптимистами? Видите ли вы возможности для исправления ситуации?
– Каким вы видите экономический рост в ближайшие два-три года?
– Я не ясновидящий, но даже самое лучшее правительство, которое может быть создано в результате выборов, не сможет достаточно быстро переломить ситуацию. Изменения возможны, просто для этого требуются упорство и терпение.
Беседовал Роланд ТИХЫ, «Еврейская панорама»
Перевод с нем. Оригинал опубликован на сайте Tichys Einblick online
Комментариев нет:
Отправить комментарий