«Очень силен стереотип: евреи как смиренная нация, не способная на бунт» Константин Хабенский — о фильме «Собибор», МХТ имени Чехова и патриотизме
Сергей Пивоваров / Sputnik / Scanpix / LETA
В российский прокат 3 мая выходит фильм «Собибор» — режиссерский дебют Константина Хабенского, рассказывающий о польском лагере смерти, где в 1943 произошло восстание заключенных. Главную роль в картине — лейтенанта Красной армии Александр Печерского, организовавшего восстание, — исполнил сам Хабенский. Кинокритик Антон Долин поговорил с актером и режиссером — об ответственности, теме холокоста в российском кинематографе и предложении возглавить МХТ имени Чехова.
— Когда известный актер берется за режиссуру, понятно, что фильм должен быть чем-то очень личным, персонально для него важным. Потому что иначе вообще непонятно, зачем этот груз на себя взваливать. «Собибор» — такой случай?
— Это не личная моя история. В отличие от моих коллег, которые некоторыми дебютами пытались рассказать личную историю, я сначала получил предложение актерское, а потом уже мне предложили возглавить этот проект. Мне показалось, что территория подобных событий в кино настолько еще мало исследована…
— Особенно в российском кино.
— …Особенно в российском кино, что у меня есть возможность сказать что-то свое и так, как я это понимаю, как я это чувствую. И так, как, я думаю, надо показывать подобные вещи: не с холодным носом, а эмоционально. Иногда с перебором зрительских эмоций.
— «Собибор» явно задумывался продюсерами как большое кино, даже скажу страшное слово — блокбастер. Интимная и болезненная тема картины не очень сочетается с таким масштабом и размахом. Сложно было уравновешивать одно с другим?
— Этот баланс, наверное, зависит от воспитания и от внутреннего вкуса. Приходилось именно балансировать, чтобы не свалиться в то, что проще всего: показывать насилие, мертвые тела, кровь. Я постарался максимально убрать это из фильма, оставить только там, где надо. Основной акцент — на актерской игре, и это очень важно. Мы, как ни крути, русская драматическая школа, и нужно пользоваться теми козырями, которые у нас сегодня есть.
«Собибор». Трейлер (осторожно, трейлер содержит сцены убийства)
iVideos
— Русская драматическая, но проект-то международный, и актеры — со всего мира. Кристофер Ламберт, например.
— Не было никаких различий, потому что все актеры так или иначе начинают с системы Станиславского. Мне повезло, что за редким исключением практически 99% актеров в фильме — блестящие. Я их открыл для себя и наслаждался общением. Даже пришлось некоторым чуть-чуть удлинить киножизнь.
— Кастинг был твой или это было совместное с продюсерами решение?
— Естественно, частично отбор актеров определялся решением продюсеров, которые учитывали европейский прокат и другие обстоятельства. Естественно, я это поддержал. Фильм должен был стать многоязыковой историей, историей вавилонского побега. А продюсеры и прокатчики поддержали мою идею оставить в фильме многоязыковость, не дублировать диалоги на других языках. В этом, наверное, есть и новаторство, и дерзость для нашего рынка.
— Сложно было одновременно пробовать себя в режиссерской профессии и играть центральную роль?
— Я, когда бегал с площадки к монитору и обратно, иногда на достаточно большие дистанции, мысленно вспоминал Никиту Сергеевича Михалкова, его первый большой фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих». И понимал, что немножко завидую: у него было на тот момент чуть больше времени на подготовку, своя команда, с которой он говорил на одном языке… Тем не менее, сжав зубы и скрипя ботинками, я бегал и работал.
— А как этого добиться — понять про самого себя, что находишься на нужной волне, не фальшивишь?
— Не сфальшивить — да, это важно. Очень не хотелось в этой истории псевдоправды. Существование актеров — я сейчас не про себя говорю, а про всех, — все-таки тут не бытовое. Я просил их иногда делать вещи парадоксальные, может быть, немножко неудобные в их понимании той же европейской школы актерской игры. Недавно я с поляками разговаривал на премьере в Варшаве, они мне признались уже на премьере, что мы делали вещи не совсем им свойственные и привычные, они так не привыкли работать. Это такой сочащийся внутренний трагизм, который нужно было совместить с элементарными физическими действиями и ощущениями.
— То есть, почти гротеск?
— Почти гротеск, абсолютно верно. Что касается себя, то, конечно же, я как режиссер уделил актеру Хабенскому намного меньше времени и внимания, чем можно было бы это сделать. Наверное, больших открытий как актер я в этом фильме не сделал. Но, по-моему, не испортил, что тоже очень важно.
— Нельзя сказать, что «Собибор» — фильм про подвиг Александра Печерского, поднявшего восстание в лагере смерти. Твой герой — лишь один из равноправных персонажей картины.
— Главный герой — это лагерь смерти. А все остальные — эпизоды в жизни главного героя. Я старался уделять одинаковое внимание всем эпизодам, сколько бы экранного времени ни было. Предположим, Михалина Ольшанска появляется в самом начале, и тут же, к ужасу многих любителей красивых женщин на экране, попадает в газовую камеру. Или история ювелира, который сходит с ума, его сыграл замечательный голландский актер… все-таки это эпизоды. В конце фильма я попытался сделать акцент на рождении нового героя. Это мальчик Шломик. Я придумал, и мне удалось это снять в самый последний день, его пробег, его дыхание. С ним рождается новый кровавый герой-мститель.
«Каропрокат»
«Каропрокат»
«Каропрокат»
— Фильмов о восстании в Собиборе было достаточно много — и игровых, и документальных. Недавний «Сын Саула» тоже затрагивал эту тему. Зачем нам сегодня еще один «Собибор»? Ты нашел для себя ответ на этот вопрос?
— Скажу очень просто: если фильм производит на зрителя эмоциональное воздействие, если люди, приходящие в кинотеатр, начинают чувствовать и сопереживать, значит, наверное, этот фильм не проходной, не история освоения бюджета. Такие фильмы имеют право быть наряду со всеми остальными — спортивными драмами, комедиями, фантастическими триллерами. А то огромное количество хихик и хахак на киноэкранах вместе с телевизором куда-то чуть-чуть нас в другую сторону уводят.
— У тебя есть свой ответ на вопрос о том, почему в России до сих пор снимается так много фильмов о войне и так мало — о холокосте? Понятно, что тема была табуированной в советское время, а сейчас? Или никто просто не решается пойти наперекор советским традициям?
— Я думаю, что советские традиции еще живы и продолжают по инерции работать. Они в нас все равно сидят. Надо отдать должное смелости продюсера. Эльмира Айнулова взяла эту тему и сделала ставку на меня, на мою дебютную работу: это отчаянная смелость для продюсера. Ведь люди этой профессии в последнее время больше заняты зарабатыванием денег. Дело только в бизнесе: тема считается рискованной.
— Пресловутых советских традиций в «Собиборе» практически не чувствуется. Во всяком случае, это точно не история мужественного советского офицера, который пришел на помощь несчастным узникам лагеря и всех их спас.
— Я меньше всего хотел показать детективную историю о том, как строились планы и создавались подкопы. Само восстание мы оттянули на самый финал: оно вообще не очень нас интересовало. Интересовало эмоциональное накопление и взрыв, который привел к восстанию. Если бы не было этого накопления, боли, страданий и даже любви в этом совершенно не подходящем для любви месте, никакого бы взрыва не произошло.
— Ты задавался неизбежным вопросом, почему восстание было только в Собиборе и больше ни в одном лагере?
— Восстание — да, оно было единственным. Был еще один массовый побег из лагеря, но без разоружения и убийства офицеров… Очень силен стереотип: евреи как смиренная нация, не способная на бунт. У меня есть еврейская кровь, и я позволял себе какие-то шутки на эту тему — «нормальный еврейский подход», «еврейский бунт». Фильмом я попробовал ответить на вопрос, почему восстание было только в этом лагере. В том числе, попытался понять — но не оправдать — людей с другой стороны. Они ежедневно, как на работу, приходили убивать других: что с ними произошло? Их трансформация — одна из причин того, что в итоге произошел взрыв. Но я могу размышлять только при помощи своих инструментов. Все остальное — вопрос к историкам.
— Для тебя важно было в себе вспомнить и ощутить еврея, когда ты делал эту картину?
— Печерский в фильме — собирательный образ. Мой герой — это советский человек, который в какой-то момент становится просто человеком. В чем советскость? Советские люди больше обеспокоены и заняты общественными, коллективными вещами, какими-то большими стройками и работами, и не замечают порой ни себя, ни людей, которые рядом. В какой-то момент у Печерского произошел перелом, и он впервые нашел корявые слова, чтобы признаться в любви той девочке, которая стучится к нему в сердце. Нашел и перевоплотился. Может быть, это помогло ему. Думая о Печерском, я попытался держать в памяти своего отца. А внучка Печерского на премьере в Ростове подошла ко мне и сказала: «Вы знаете, я иногда во время фильма видела дедушку».
— Мы видим в фильме, как из рядового узника лагеря рождается лидер. Он, можно сказать, вынужден им стать. Ты чувствовал, как лидер рождается в тебе? Ведь режиссура — это лидерство и ответственность.
— Я понимал, что на меня смотрят и от меня ждут решения. Например, я решил, что изменю финал, который предполагался по сценарию, и что мы будем снимать новый. Подобные вопросы возникали практически каждый день, и мне приходилось отвечать на них в режиме блица.
«Собибор». Фрагмент фильма
Meduza
— Себе в том числе, наверное?
— Себе в первую очередь.
— Тогда другой вопрос о лидерстве. Действительно ли после смерти Олега Табакова возникла идея предложить тебе место худрука? Как это случилось, как ты к этому отнесся?
— Да, поступило такое предложение — выставить кандидатуру от театра для рассмотрения в Министерстве культуры. Когда мне это рассказали, я, конечно же, был в шоке. Ничего такого не предполагал, думал, скорее, о тех, кто был учениками Олега Павловича. Но предложили выдвинуть меня. Я сказал: «Ваше желание. Если труппа поддержит, то попробую думать в этом направлении. Ничего не обещаю, не знаю, как это и что это, но давайте попробуем подумать». Потом был сбор труппы, где многие люди высказывали свое мнение. Попросили меня о чем-то сказать, я сказал, что думаю и чувствую на сегодняшний день. Потом пошли обсуждения. Но кто что говорил, я не знаю, потому что ушел репетировать детский спектакль.
— Ты был разочарован или почувствовал облегчение, когда худруком не стал?
— Мне было любопытно, что я услышу в свой адрес. Наверное, я из породы людей, которым нужно сначала потрогать, пощупать, убедиться во всем самому. Посмотреть на реакцию. Реагировали по-разному. Но это было интересно. По-еврейски отвечу — те люди, которых я уважал, я их продолжаю уважать, те люди, в которых я сомневался…
— Перестал сомневаться?
— Нет, не перестал. Я больше стал доверять собственному первому ощущению от встречи с людьми.
Режиссера Сергея Женовача представляют труппе МХТ имени Чехова
Вячеслав Прокофьев / ТАСС / Scanpix / LETA
— Тогда про Сергея Женовача нового художественного руководителя МХТ. Ты как актер с ним работал. Как тебе кажется, чего сегодня ждать МХТ, как может сложиться альянс театра с этим худруком?
— Мне самому чертовски любопытно. Я не был, к сожалению, на сборе труппы, когда Сергей Васильевич был представлен, потому что был на премьере в Варшаве. Но мне нужно будет лично встретиться с человеком, который возглавил художественное руководство МХТ, чтобы ответить на этот вопрос. Я Сергея Васильевича давно не видел, мы репетировали в последний раз больше десяти лет назад. Потом общались по телефону, когда что-то я у него спрашивал или приглашал на премьеры. Теперь опять необходимо личное общение, чтобы что-то сказать и понять.
— Вернемся к «Собибору». Сегодня считается, что исторический фильм о войне — априори патриотический. Хотя само это слово начинает терять свой смысл.
— Почему, это правильное и хорошее слово.
— Изначально — да, конечно. Но патриотизм — любовь к родине, а здесь говорится о других чувствах, общечеловеческих. Скорее, «Собибор» — космополитический фильм, разве нет?
— Я называю патриотическим фильм, если он направлен на созидание. Патриотический фильм — про людей, про человеков, который кому-то непременно напомнит либо себя, либо близкого. Он наполнен детальками и маленькими нюансами. Мне очень важно было уйти от красного кумача с любой эмблемой на этом красном. Не снять фильм, где не люди, а функции ходят. Бывают картины, где затрагиваются серьезные темы, а у меня никаких воспоминаний, никаких подробностей в памяти от них не остается. Поэтому я и старался по максимуму наполнить картину деталями, понятными и запоминающимися. Может быть, еще и благодаря этому «Собибор» понятен всем.
— Будешь еще режиссировать?
— Я сейчас надеюсь, что осенью в Московском художественном театре я как режиссер и актер выпущу спектакль «Поколение Маугли, или Чудак на букву М». Это моя фикс-идея, я начинал еще с детьми, со студийцами, и сейчас надеюсь, что спектакль найдет свою пристань в МХТ со студентами колледжа Табакова и с актерами МХТ. Это еще и проект, задуманный для обучения будущих актеров практике большой сцены. Думаю, что подуспокоюсь я на эту тему и займусь своими прямыми обязанностями, которые у меня записаны в дипломе: актер театра и кино.
Комментариев нет:
Отправить комментарий