Кино для миллионера
1.
Безучастные глаза. Такие глаза бывают у людей, которых что–то мучает в душе. То ли неразделённая любовь, то ли тяжёлая ностальгия, от которой – не отцепиться.
Лео Шнэуру было 76 лет. Он был миллионер. Говорили, что он мультимиллионер. У него была вилла, три автомобиля и жена Джоан, которая была младше его на 20 лет и по–прежнему красива. Впрочем, и самого Лео трудно было назвать стариком. Скорее – элегантный пожилой джентльмен. В прежние годы он делал большие дела на бирже. Теперь этим занимался его сын Боб. Не хуже, чем отец.
Джоан позвонила Бобу:
– С папой что–то происходит – уже несколько дней. Его перестали интересовать друзья, яхта, рыбалка. Приезжай. Надо поговорить. Срочно!
Через час Боб приехал на виллу. Горничная накрыла стол на террасе.
– Лео, – сказала Джоан, – я позвала Боба, потому что у меня кончилось терпение. Что с тобой происходит? Ты уже и со мной почти не разговариваешь. Я встревожена.
– Я хочу в Бердичев, – ответил Лео.
– Куда?! – не понял Боб.
– Я сказал – в Бердичев! Но я туда не поеду. Там теперь все другое. Боюсь, что сердце не выдержит переживаний. Нет, я туда не поеду.
– А где это? – спросил Боб.
– У тебя плохая память! – недовольно произнёс отец. – Ты даже не помнишь, где родился твой отец!
– Ах, Бердичев! – сказал Боб. – Россия?
– Украина! Ты слышал про город Киев? От Киева туда едут поездом. Но я в Киеве никогда не был. Мы уезжали пароходом из Одессы. На днях я начал писать мемуары, но кончил их на первой странице. Я понял, что ничего не помню о Бердичеве. Почти ничего. А ведь это – часть моей жизни. Как бы я хотел это опять увидеть и вспомнить себя ребёнком!
– Если ты не против, я возьму эту страницу, – сказал Боб. – Я попробую понять, в чем дело.
– Бери, – пожал плечами отец. – Она мне уже не нужна.
2.
Вечером, у себя дома, Боб сел в кресло и стал внимательно читать эту страницу:
«Я с трудом помню Бердичев. Я там родился в 1920 году. Мой отец был рабочим на кожевенном заводе. Мама была модистка, она брала заказы на дом. Мы уехали в Америку, когда мне было шесть лет.
Что еще я помню про Бердичев? Две улицы – Белопольская и Махновская. На Белопольской стояли большие магазины. А в начале Махновской – синагога. Где–то рядом с площадью. Помню старую крепость и рядом – Пески, там жила бабушка, а внизу была река. А мы жили тоже у реки, но это были кварталы Качановки. Я запомнил такой момент: мама полоскала белье в реке. Я был босиком, в матроске. Я окликнул маму. Она оглянулась и засмеялась: «Левэню, майн гликэлэ!» Я помню, как сейчас её смех и ее улыбку. На ней было тёмное, длинное платье, подобранное до колен. У неё были полные, белые ноги. Ее тёмные распущенные волосы лежали на плечах.
Больше я ничего не помню о Бердичеве – о моей маленькой родине. Это приводит меня в отчаяние! Черт возьми!»
В самом деле – черт возьми, подумал Боб. Но такое, наверное, бывает у старых людей. Чем старше человек, тем пронзительнее для него эти воспоминания. Особенно – детство: самая безоблачная часть жизни. Корни! Да, корни.
Боб не был сентиментальным человеком. Но он был деловым человеком. У него мелькнула мысль о психотерапевте, однако он отбросил эту мысль: нет, это бесполезно. Он любил отца и знал, скольким ему обязан. Он подумал, прикинул несколько вариантов и остановился на одном. Он позвонил отцу:
– Папа, займись пока опять яхтой. Это свежий воздух и азарт. А Бердичев у тебя скоро будет. С доставкой на дом.
3.
На другой день у него состоялась встреча с Джозефом Мильманом. Это был молодой человек лет тридцати.
– Мне вас рекомендовали, – сказал Боб. – Вы кинооператор и режиссёр. Ваши дела идут… средне?
– Средне, – согласился Мильман. – Но месяца через три у меня опять будет работа.
– Это прекрасно, – сказал Боб. – Настоящий художник – это вечный поиск. Как давно вы в Штатах?
– Восемнадцать лет. Мне было 12 лет, когда мы сюда эмигрировали из Киева.
– Вы не забыли русский?
– Нет. С родителями я говорю только на русском. А моя жена родом из Петербурга, она тут всего четыре года. Мы общаемся с ней тоже на русском.
– Моего отца в детстве называли Лева. А вас?
– Ося.
– Ося, – повторил Боб. – Хорошо, Ося. Пожалуйста, прочтите этот текст. Это начало мемуаров моего отца.
Боб ждал, пока Ося читал. Затем тот спросил:
– А при чём тут я?
– Я предлагаю вам съездить в Бердичев и снять там фильм для моего отца. На хороших условиях.
– О чём?
– По этой странице текста. О Бердичеве.
– Но это – не сценарий! – сказал Ося.
– Вы отказываетесь? – поднял брови Боб.
– Нет, я согласен! – быстро ответил Ося. – Но это недёшево, мистер Шнэур. Съёмки, ассистент, монтаж фильма. Плюс поездка туда, куда мирные люди не очень–то любят ездить. Там красивая природа, но бандитов там больше, чем листьев на деревьях.
– Все расходы я оплачу. Проезд, отель, суточные по 200 долларов плюс 10 тысяч на непредвиденные расходы. А как вы оцениваете свой личный гонорар?
– Пятьдесят тысяч.
– А не много ли? – прищурился Боб.
– Можно дешевле! – раздражённо ответил Ося. – Например, закажите этот фильм кому–нибудь в Киеве. Они тоже умеют работать.
– У меня нет времени на переговоры с Киевом, – улыбнулся Боб. – Я очень занят. Да и дело это – интимное. Поэтому – работайте, Ося. Вы мне понравились. У меня есть чутье на талантливых людей.
4.
Ассистента звали Стив. По–русски он знал одно слово: спа–си–ба.
– Как называется этот город? – спросил он в самолёте у Оси.
– Бердичев.
– Нас там не ограбят?
– А чёрт их знает, – сказал Ося.
В Киеве они взяли такси и поехали в Бердичев. Номера в гостинице были заказаны. Ося позвонил в синагогу: нет ли у них старого–старого еврея на роль экскурсовода? Ему ответили: найдём, приезжайте через час.
В синагоге их ждал сухой старик в соломенной шляпе. Он смотрелся бодро.
– Сколько вам лет? – спросил Ося.
– А что? – спросил старик.
– А именно? – спросил Ося.
– Восемьдесят три. Это бесплатно или я надеюсь на премию?
– Сколько вы хотите?
– Сто долларов.
– Будете работать хорошо – дам вам двести. Вам знакома фамилия Шнэур?
– Митя Шнэур, композитор, у него есть свой ансамбль, они ездят на гастроли. Митя написал парочку песен про Бердичев.
– А из двадцатых годов? Шнэуры с Качановки?
– Которые фуранули в Америку?
– Да.
– Которые жили на Качановке?
– Да!
– А что? – спросил старик.
– Так вы знали этих Шнэуров или нет?! – вскипел Ося.
– У них был сын?
– Да!
– Лева?
– Да!
– Это будет еще сто долларов, – сказал старик. – Я один, кто это помнит. Итого – двести. Деньги вперёд!
– Какая у вас память! – восхитился Ося и дал старику двести долларов. – А что вы помните про этого Леву?
– Э, это был засраный шмындрик. Я был старше и раза два топил его в речке. Жаль, что не утопил. Но его папу я помню лучше. Он у нас бывал на Песках, там жила его мать. Этот папа тоже был засранец, а мама – стерва.
– Будем работать! – сказал Ося. – Дедушка, вы золотое дно!
Ох, не надо было Осе это говорить. Комплимент в Бердичеве – это повышение цены.
– Я счастлив с вами работать! – вдруг прослезился старик. – Дайте мне за моё счастье еще 100 долларов!
Ося нахмурился, но выхода не было, и он дал сто долларов.
– А кто теперь этот Лёвка Шнэур? – спросил старик. – Зять Рокфеллера?
– Не–ет, – сказал Ося. – Это бедный пенсионер. Ни семьи, ни квартиры. Живёт на мусорной свалке.
– Так ему и надо! – сказал старик.
– Стив! – сказал Ося по–английски. – Этот старый хрыч меня доконает! Если бы он знал, для кого мы делаем этот фильм, то у сына Шнэура не хватило бы миллионов, чтобы это оплатить!
– Евреи – это деловые люди, – с одобрением сказал Стив.
Сделали план: где снимать и кого снимать.
– Без меня вы тут ничего не сделаете, – сказал старик. – Но я старый коммунист. Я не люблю западные фокусы. Запад, – вдруг закричал он, – это прогнившее общество плюс империализм! Поэтому в конце работы я требую еще 300 долларов. А иначе я сделаю скандал. С прокурором!
– Не надо прокурора! – ответил Ося. – Под конец вы получите еще триста долларов.
Он подумал и добавил с улыбкой по–английски:
– Чтоб ты сдох, старый грабитель!
5.
Работали сильно.
Старик был в самом деле – золотое дно. Он знал все старые дома, построенные до революции. Он помнил все и всех. Заодно он потребовал для себя отдельное такси и каждый день – обед в ресторане.
Ося снимал синагогу и старые дома на Белопольской, Махновской, на Песках. Снимал крепость, речку и кварталы бывшего гетто – там в 41–м году была семья с фамилией Шнэур. Записал рассказы старых евреев про Качановку, но Леву Шнэура эти старики не помнили. На всякий случай Ося снял даже тюрьму – она тоже была построена до революции. Конечно, он снял конезавод.
Но Осю мучила Качановка. Он не знал, как ее снимать.
А Стив жил – хорошо. Каждый вечер он спускался в ресторан, а потом приводил к себе в номер женщину. Каждый раз – новую. У Стива был полный восторг.
– Шеф! – говорил он Осе. – Как жаль, что ты не изменяешь жене! О, если б ты знал, какие это страстные женщины! А какие у них груди! А какие попы! А какие они бесплатные! А как они любят американцев! Они все хотят за меня замуж!
– Ну, так женись, – отвечал Ося.
– Но их столько, что мои глаза уже смотрят в разные стороны! О, как бы я хотел тут остаться… но при этом получать американскую зарплату!
Погода была хорошая. Осю это радовало. Он сказал старику:
– Дедушка! Сегодня мы запишем ваши лирические воспоминания про Леву Шнэура и его родителей.
Старик принял умилённый вид и сказал, глядя в камеру:
– Лёвочка Шнэур! Я помню этого красивого мальчика, он жил на Качановке. Я был старше, но я с ним дружил и всегда его слушал. Этого мальчика любил весь город. Его до сих пор тут помнит каждая собака! Мой папа работал с его папой на конезаводе. Что у него был за папа – загляденье! Ему надо поставить памятник в центре Бердичева – как Ленину с Качановки. А Лёвочкина мама?! Она была – ангел! С такими добрыми глазами! И если Лёвочка пришлёт мне, свидетелю его беспримерного, героического советского детства хотя бы тысячу баксов, то я буду помнить его ещё сто лет!
– Спасибо, – сказал Ося. – Вы просто артист. А теперь я знаю, что нам делать на Качановке. Дедушка, найдите мне молодую, красивую еврейку с длинными темными волосами и мальчика лет пяти–шести.
– Зачем искать? – сказал старик. – Они уже есть! Это моя внучка и мой правнук. Сколько вы им дадите?
– А сколько? – спросил Ося.
– А что? – спросил старик.
– А именно? – спросил Ося.
– По пятьсот каждому. Ося, детей надо любить!
– Надо, – согласился Ося. – Но не так сильно! По сто – каждому. Нет – найдём других.
– Этот Левка Шнэур – большое дерьмо! – сказал старик. – Жаль, что я его тогда не утопил в речке. Я сразу понял, что это не бедный пенсионер. Для пенсионеров такое кино не делают. По триста – это моя последняя уступка!
– О’кэй, – сказал Ося. – А теперь договоримся об одежде.
– За одежду – еще по сто каждому!
Ося вздохнул. Кивнул. И сказал по–английски:
– Дедушка, чтоб ты сдох, я тебя уже никогда–никогда не забуду!
6.
Вскоре Лео Шнэур смотрел фильм, который снял для него Ося. Рядом сидели Джоана и Боб. Фильм был в английском переводе.
– Папа, кто этот старик в шляпе? – спросил Боб. – Ты его помнишь?
– Нет, ответил отец. – Наверное, какой–то мелкий авантюрист.
Его лицо было – безучастным. Боб с тревогой смотрел на отца. Неужели фильм не получился?
Вдруг на экране появилась река и старые домики на берегу. К реке шла молодая женщина с бельём. На ней было длинное тёмное платье. На ее плечах лежали тёмные волосы. Она подоткнула подол и стала полоскать белье.
– Ох! – произнёс Лео.
Потом он увидел мальчика лет пяти. Тот был босиком и в матроске. Мальчик окликнул женщину:
– Мама!
Та оглянулась и радостно засмеялась:
– Лёвэню, майн гликэлэ!
Она обняла мальчика мокрыми руками и поцеловала его. Это был конец фильма.
Лео сидел неподвижно.
– Папа, тебе понравился фильм? – спросил Боб.
Лео помолчал, потом спросил:
– Сколько ты дал ему за этот фильм?
– Пятьдесят тысяч.
– Хорошая работа, – сказал отец. – Спасибо, Боб. Ты мне подарил еще десять лет жизни – как минимум.
…Ося и Стив получили гонорар и пошли отметить это в ресторан.
– Шеф, – сказал Стив, – я не могу забыть Бердичев. Не открыть ли нам турагентство – только для мужчин? Будем возить их туда группами по сто человек. Они вернутся в Америку сумасшедшими от счастья! Таких женщин, как в Бердичеве, больше нигде нет. Мы заработаем кучу денег!
– О, нет! – сказал Ося. – Меня туда больше не тянет. Я до сих пор не могу забыть этого старика.
– Он обошёлся тебе всего в 600 долларов!
– Плюс 800 – на внучку и правнука вместе с одеждой. Плюс пять тысяч – опять на этого бандита.
– Как, еще пять тысяч? – удивился Стив. – За что?
– За то, что меня там не убили.
— Да–а?!
– Он сказал мне так: «Если ты хочешь уехать отсюда живым – одолжи мне хотя бы пять тысяч. Иначе я наведу на тебя недисциплинированных мальчиков. Это будет через пять минут!»
– И ты дал?
– Дал, – вздохнул Ося. – Я сразу понял, что этот еврейский прадедушка никогда не бросает слов на ветер.
Ося отхлебнул глоток вина из фужера. Помолчал и с наслаждением добавил по–русски:
– Чтоб ты сдох, старый хулиган!..
Комментариев нет:
Отправить комментарий