Латвийский режиссер Давис Симанис снял фильм "Отец Ночь" о латвийском праведнике мира Жанисе (Янисе) Липке. Рижский докер с тремя классами образования и бывший красный стрелок вместе с семьей спас от смерти во время немецкой оккупации Риги более 50 евреев, пряча их в погребе под собственным домом, располагавшимся на острове Кипсала на реке Даугава, а затем переправляя в более надежные укрытия. Осознав свою миссию, он устроился работать на склады Люфтваффе и получил право использовать труд рабочих из Рижского гетто. В основу фильма под названием "Отец Ночь", снятого кинокомпанией Mistrus Media, лег роман Инесе Зандере "Мальчик с собакой. Рассказ о сохраненной тайне". Роль Жаниса Липке сыграл популярный латвийский актер Артур Скрастиньш. Корреспондент Радио Свобода побеседовала с Дависом Симанисом о герое фильма и его реальном прототипе.
– Чем вас привлекла история Жаниса Липке?
– Во-первых, он самый значимый латыш, который спасал евреев во время войны. Он и является главным героем того времени. А во-вторых, каждый режиссер мечтает о герое, который необъясним, который дает повод для мыслительных упражнений, попыток разгадать его секрет. Мы знаем про него многое, но в то же время не так уж и много. И для кино это всегда интересная территория. Мы погружаемся в мистификацию, но в то же время говорим об истории.
– Фильм обрывается без ясного финала. Начинается война, человек спасает, спасает евреев. В его истории было много выразительных "точек". Почему вы выбрали открытый финал?
Он превратился в каком-то смысле в другую личность по сравнению с тем, каким был перед войной
– В его жизни очень много чего происходило во время Второй мировой войны, а мы касаемся каких-то отдельных эпизодов, ситуаций, в которых он участвовал. Мне было важно показать, что он превратился в каком-то смысле в другую личность по сравнению с тем, каким был перед войной. Этот рассказ обрывается здесь, но в то же время где-то продолжается. Все свои поступки он будет опять и опять совершать. После просмотра фильма мы можем представить себе, что происходило дальше, и, таким образом, начать мыслить об истории. Мне было важно, чтобы зритель, покидая зрительный зал, продолжал находиться в этом историческом пространстве.
– Начинается война. Мы видим крупным планом совмещение советской символики и "еврейской звезды", могендовида. Вы следовали исторической фактуре или для вас это символически тоже что-то значило?
– Это исторический факт: евреев обвинили в том, что они связаны с советской властью, в том, что людей выслали в Сибирь. Немецкая пропаганда доказывала, что евреи и советская власть – это одно и то же, и это якобы объясняло, почему их задерживают, почему их отправляют в гетто и убивают в конце концов. Эта символика взята со старых фотографий, которые во время войны были сделаны в Риге, в Латвии.
– Вы практически все время показываете Жаниса Липке наедине с евреями, которых он спасает. И очень мало – латышей, которые его окружают в обычной жизни. Что вы оставили за кадром? Какие отношения?
– Его семья постепенно рушится, в то время как он помогает другим людям выжить. Для меня это и было самым главным – его внутреннее противопоставление этих двух реальностей. Люди вокруг Жаниса наверняка очень важны. Во-первых, это латыши, которые помогали ему в его миссии.
– Там же была сеть в несколько десятков человек!
– Да, но механика спасания евреев – это не то, чем занимается кино. Кино старается найти какую-то драму внутри каких-то вещей, событий. Как кто-то кого-то спасает – это часть фильма. Но показывать каждого человека, который участвовал в этой миссии Жаниса Липке, – это уже было бы документальное кино.
– Действительно ли он пожертвовал семьей ради спасения евреев, или это вымышленный конфликт? Насколько известно, его домашние помогали ему в этом деле.
Он делал невероятные вещи, спасая евреев
– Его взрослый сын вынужден был пойти служить в немецкую армию, потому что если бы он не ушел, немцы пришли бы к ним домой, искали бы его и нашли бы погреб, в котором прячутся евреи. Исторические факты указывают, что структура семьи меняется вследствие готовности спасать людей. Они все в этом участвуют: и взрослый сын, и жена – даже, может быть, больше, чем сам Жанис, потому что она практически одна делает всю работу по дому, чтобы эти люди могли бы выжить там. И она это делает, не предъявляя никаких претензий, не возражая. Она тоже видит в этом миссию. И в Яд Вашем, в котором растет дерево, посаженное Жанисом Липке, мы видим, что титул праведника мира они получили оба – и Жанис, и Йоханна. И если для Жаниса это была в каком-то смысле авантюра, он делал невероятные вещи, спасая евреев, то будничное спасение – это дело Йоханны. Но даже после войны и до конца жизни, в конце 80-х, она говорила, что не знала, что можно было поступать как-то по-другому. Что ты можешь остаться человеком, только когда ты поступаешь как человек.
– Среди людей, которые ничего не делали для спасения евреев, нашелся такой герой, который вдруг стал что-то делать, сильно рискуя и семьей, и собой. Как вы думаете, почему это стало возможным в его случае?
Жанис не был связан с советской властью как таковой. Власть для него – это нечто ненавистное
– Может быть, людей, которые готовы были бы спасать, было и больше. Я не думаю, что в обществе мало хороших людей. Но просто быть хорошим человеком не значит иметь возможность спасать людей во время войны, в ситуации, когда их убивают и тебя могут убить, если ты проявишь участие. В отличие от других знаменитых спасителей евреев – Шиндлера, который был промышленником, или Валленберга, который был дипломатом, у Липке таких возможностей не было. Но он был контрабандистом. Это значило, что он уже обладал какими-то приемами, навыками прятать что-то, товар например, и все время секретничать и совершать невероятные поступки, даже пренебрегая реальностью. Привычкой к риску и даже цинизмом в каких-то ситуациях, несмотря на то что его могли просто убить. Это одно. Другое – это уровень его гуманизма, уникальный даже для той ситуации. Он никогда о себе не думал как о герое. "Я это должен делать, я работаю, делаю дело". А по поводу того, что это дело является гуманистическим актом, он не рефлексировал.
– В его биографии был еще один момент: он был красным стрелком. Его дочь ушла с русскими, она была комсомолкой. Таким образом – не знаю, считаете ли вы так, – между ним и нацистами был непримиримый конфликт, они объявили его врагом.
Он так странно себя вел, что ему все сходило с рук
– Подобные его акции начались еще при Ульманисе, в межвоенное время в независимой Латвии, когда он прятал нескольких социал-демократов. Понятно, что он был лево-мыслящим человеком. Но сам Жанис не был связан с советской властью как таковой. Власть для него – это нечто ненавистное. Это было время, когда каждая власть была плоха, потому что устанавливала авторитарный, тоталитарный порядок. А для него это было неприемлемо. Понятно, что немцы, может быть, в большей степени были его врагами. Но в то же время он старался помогать людям, которых должны были выслать в Сибирь. Я не возьмусь судить, каковы были истинные отношения между ним и дочерью, но известно, что он не очень одобрял ее активное участие в построении нового советского строя в 1940 году и начале 1941-го. Он вообще был против власти, и это помогало ему настроиться на то, что людям надо помогать. А когда кончилась немецкая власть и началась советская, он вывозил легионеров из Курляндского котла, латышей, которые сложили оружие. Видно, что он все время просто находит людей, которые нуждаются в помощи, и он знает, как им можно помочь.
– В фильме очень впечатляет сцена: Жанис видит, как из Рижского гетто выводят евреев и ведут в Румбульский лес на расстрел. Он действительно видел это или это кинематографический образ?
– Видел, и сам описал это даже более ярко, чем это показано в фильме. В фильме он продолжает с ними путь до Румбульского леса, но мы этого не знаем, мы можем только представить себе, что это могло бы случиться. Однако факт, что он видел колонну и следил за ней в городе.
– Каким образом он спасал, опишите приемы, может быть, какие-то захватывающие моменты?
Это происходило настолько дерзко, что, я думаю, немцы сами не верили, что это возможно
– Это самое интересное: мы все знаем, что он спасал, но очень мало знаем как. Понятно, что это были очень дерзкие вылазки. Он приходил туда, где работала какая-то еврейская группа, и если он понимал, что немец, который ее охраняет, не знает латышский язык, он начинал грозно кричать на евреев: "Иди со мной, ты должен работать на меня!" Он притворялся, что ему самому нужны рабочие-евреи, и просто уводил их к себе домой. В какие-то моменты это происходило настолько дерзко, что, я думаю, немцы сами не верили, что это возможно.
– То есть на самом деле у него не было разрешения от немецкого командования использовать евреев для работы?
– Несколько раз он брал группу, к примеру, из десяти человек, для работы на немецкую армию в какой-то мастерской. Он увозил этих рабочих из гетто, а когда возвращал, переодевал несколько латышей в евреев, и они шли внутрь гетто. Там их пересчитывали, а потом латыши выходили из гетто как люди, которые эту группу сопровождали. Это могло бы обернуться очень плохо, потому что охранники могли заметить латышей в колонне. Он подходил к задаче спасения людей очень творчески. Например, насмотрелся кино, нарядился шпионом и пошел в гетто. Он был там такой один, все остальные выглядели по-другому, но он так странно себя вел, что ему все сходило с рук. До сих пор мне кажется удивительным, как он всегда уходил невредимым.
– Как мы знаем, практически все евреи в Латвии были уничтожены уже зимой 1941 года. Ваш фильм кончается именно на этом?
– Предпоследний эпизод – это еще зима 1941-го, а потом уже весна 1942-го, но это может быть и зима 1943-го: Жанис едет на машине, вокруг деревья, и мы понимаем, что в машине где-то прячутся евреи, он смог как-то вывезти их из города, и его миссия будет продолжена. После акции в Румбуле, когда почти все евреи были убиты, небольшое число было оставлено для работы, этих он и спасал. У Жаниса были друзья, которые ему помогали связываться с ними и сообщали, как и куда нужно идти. 1941 год – самый страшный год в истории Латвии. Часть общества увезли в Сибирь, где люди, по большому счету, все и умерли, и в этом же году другая большая часть общества была просто убита. Какая-то внешняя власть, не наша, повлияла на то, как эта страна, это общество будет развиваться в будущем. Это очень страшно, и я старался, чтобы это чувство отразилось в фильме: вокруг тебя темнота, и ты должен найти свет в самом себе.
– В вашем фильме звучит как немецкий язык – немца играет немецкий актер, –так и идиш. В Латвии сейчас, наверное, никто не говорит на идиш.
Есть люди, которые боятся правды о том, что латыши не только спасали, но и убивали евреев
– У нас был переводчик, диалоги между евреями в бункере мы переводили и старались произносить их так, как они должны звучать. Понятно, что с идиш сейчас проблемы, даже в Израиле немного настоящих специалистов по идиш, но в Латвии их почти нет, несколько человек всего, мы и воспользовались их помощью. Но мне было очень важно дать понять, что, во-первых, все эти люди говорили по-латышски и были латышами, потому что они были частью Латвии, но в то же время у них была и своя культура, религия, обычаи, и идиш – важная часть, нам было важно, чтобы он был слышен, хотя бы немного.
– В Литве автор книги об уничтожении евреев Рута Ванагайте вступила в конфронтацию с литовским обществом. Случалось ли вам сталкиваться с неприятием в Латвии?
– В каком-то смысле да. Может быть, не было явной конфронтации, никто не утверждал, что латыши не участвовали в этом вовсе. Но есть люди, которые боятся правды о том, что латыши не только спасали, но и убивали евреев. Я думаю, найдутся люди, которые упрекнут меня в том, что мы показали шуцманов в латышских униформах, которые ловят или убивают евреев. Некоторые люди воспринимают историю как прославление какого-то народа. Но я, в общем, готов к этому. Правда на нашей стороне. Те, кто говорит, что Холокоста не было или что это все происходило не так страшно, как описывается или показывается, – это темные люди, им надо показывать правду, и может быть, через какое-то время и они поймут. Я не надеюсь на то, что фильм станет хитом, что все побегут в кино его смотреть. Но в то же время надеюсь, найдется довольно много людей, которые готовы смотреть тяжелое кино, готовы смотреть истории в глаза, смотреть биографический фильм про человека, который просто проявляет свою человечность.
Можно ли считать такой фильм отдельного латыша покаянием латышского народа?
ОтветитьУдалитьПолагаю, что, увы, нет ...