У моего деда были сёстры: Фира и Нина. Вернее, сестра у деда была всего одна, и звали её Эся, но, так как сложная схема родственных связей дедовой семьи покоилась на дне Ямы Минского гетто, вместе с тремя десятками представителей этой семьи, то нескольких выживших родственниц, приходящихся деду то ли двоюродными сёстрами, то ли троюродными племянницами, дед после войны стал называть сестрами.
Несмотря на то, что Фира и Нина были родными сёстрами, у них были разные фамилии (что легко можно объяснить фамилиями мужей), разные отчества (что объяснить гораздо тяжелее), а главное - разные национальности (что объяснять даже не пытались): Фира была еврейкой, Нина - русской. Как ни странно, этот феномен нас в детстве абсолютно не удивлял. Вообще, в окружении наших дедушек и бабушек встречалось много удивительных явлений: родные братья с разными отчествами, дети и родители с разными фамилиями, разные даты рождения у одного и того же человека: "по паспорту", "по жизни", и "как записали в партизанском отряде". Взрослые отмахивались от наших робких попыток что-то выяснить и отвечали односложно: "Война была". О войне не говорил никто: ни муж Фиры - гвардии капитан Иосиф Каганович, ни муж Нины - гвардии майор Александр Венчиков. Какие-то отрывочные сведения о том, что произошло с Фирой и Ниной и с их семьями в оккупированном Минске, мне полушёпотом рассказала бабушка.
И только в 2006 году, когда мы уже жили в Израиле, и мои родители гостили в Минске, Нина передала с ними несколько листочков, исписанных ровным каллиграфическим почерком, и попросила отнести эти листочки в Яд-Вашем*.
"Я, Нина Константиновна Венчикова, урождённая Лиза Самуиловна Бронь", - было написано на первом листочке, - "1921 года рождения...свидетельствую...", - а дальше - длинный список убитых родственников: родители, дяди, тёти, сёстры, племянники...даты и обстоятельства смерти (кого, как, в какой акции и в каком погроме убили), и короткий сухой рассказ о её спасении. Лиза с Фирой бежали из гетто после погрома 7 ноября 1941 года - страшного погрома, в котором, вместе с другими 10 тысячами евреев был убит их отец Шмуэль. Неделю, пока по городу шли облавы, сестёр прятала белорусская семья Поликарпович. Когда немцы пришли с проверкой, дочь Поликарповичей Валентина вышла к "гостям" и на хорошем немецком языке прочла поэму - то ли Гёте, то ли Шиллера. Немцы улыбнулись и ушли, не став проводить обыск (в 1997 году Петру и Лидии Поликарпович и их дочерям Татьяне и Валентине было присуждено звание Праведников Народов Мира). Пётр Поликарпович добыл для Лизы паспорт на имя русской девушки Нины. Для Фиры документов не нашли и решили, что она будет представляться Нининой сестрой Ирой (блондинка, не очень похожая на еврейку - авось сойдёт, другого выхода всё равно не было). Когда ситуация в городе немного успокоилась, Татьяна Поликарпович вывела новоявленных Иру и Нину на московскую дорогу, и девушки пошли на восток, надеясь перейти линию фронта. Ни до какого фронта они, конечно, не дошли. Немцы задержали их по дороге и отправили на принудительные работы сначала в Смоленск, а потом, вместе с другими "остенарбайтерами" в Германию, где до прихода Красной Армии они работали прислугой в немецкой семье.
Там же, в маленьком немецком городке, Нину случайно увидел советский майор Саша Венчиков. Увидел - и влюбился без памяти (Я помню тётю Нину уже 60-65-летней, и я очень хорошо понимаю майора Венчикова). У Саши где-то в Казахстане оставалась семья. Но, встретив Нину, к семье он уже не вернулся. Саша и Нина поженились и решили начать новую жизнь в Минске, где Нина рассчитывала найти хоть каких-то уцелевших родственников. В Минск должен был вернуться с фронта муж Фиры Иосиф. Я не знаю (и никто не знает и уже не узнает), какие чувства испытывала Нина к Саше. Что это было: любовь или просто благодарность за освобождение, за то, что Саша защитил их с сестрой от домогательств солдат-освободителей, за то, что помог вернуться домой, что, дав свою фамилию и статус официальной жены, уберег от допросов в НКВД? Судя по всему, Фира и Нина, привыкшие за годы войны никому не доверять, не рассказали Саше всю свою историю (может, опасались, что он не поверит). Нина даже не открыла мужу своё настоящее имя. Решили, что, когда доберутся до дома, Саша сам всё узнает.
И вот в освобождённом разрушенном Минске собрались вернувшиеся из эвакуации и с фронта осколки некогда огромной семьи, с трудом размещавшейся на праздники в большом дворе. Сейчас вся семья расселась за небольшим столом в чём-то чудом уцелевшем доме (дом моего деда тоже не был разрушен, но, когда вернувшийся из эвакуации дед пришёл к себе домой, на крыльцо вышел мужик с топором и сказал: "Как, разве не всех жи..ов немцы убили? Убирайся, теперь я тут живу". И дед с бабушкой ушли жить в 6-метровую комнату, в которой через 2 года родилась моя мама). Отмечали какой-то праздник: то ли Песах, то ли Новый Год, то ли 7 Ноября.
Дальше пересказываю со слов моей бабушки: "Все сидят за столом, разговаривают, есть не начинают, ждут только Нину с мужем. И тут открывается дверь, заходит Нина - красивая, стройная, улыбающаяся, а с ней - высокий солидный гой в офицерской форме". Разговоры на идиш смолкли. Перешли на русский, но беседа всё равно не клеится. Все, не стесняясь, разглядывают Нининого мужа. Он тоже по-фронтовому осматривается, изучая обстановку.
И тогда своего места поднялся дядя Гриша, ставший волею судьбы, волею немецкой зондеркоманды и литовских полицейских, старейшиной того, что осталось от большого рода (На самом деле, Гришу звали Файвл. Во время войны он работал санитаром в госпитале. Однажды какой-то раненый спросил его: "Ты, что, еврей?". "Еврей", - ответил Файвл. "У меня друг был еврей, погиб под Сталинградом", - сказал раненый, - "Друга Гриша звали. Я тебя тоже Гришей звать буду". Так Файвл на всю оставшуюся жизнь стал Гришей).
- Идн*, давайте выпьем, - предложил Гриша и наполнил свой стакан.
За что могут пить люди, чудом уцелевшие в самой страшной войне 20-го века? За что могут пить люди, похоронившие почти всех близких, и вернувшиеся в разрушенный, теперь уже чужой город? За что могут пить люди со страшным прошлым и непонятным будущим? Конечно, за жизнь!!
- Лехаим!, - скомандовал дядя Гриша
- Лехаим!, - ответили все присутствующие и посмотрели на Сашу. В этот момент Саша понял всё: и нежелание Нины рассказывать о своём прошлом, и уклончивые ответы её сестры. И понял он, что сейчас он должен принять решение: не рисковать успешной карьерой и партбилетом, не связываться с этим странным, недобитым, вечно преследуемым народом, спокойно вернуться домой и изредка вспоминать фронтовой роман с красивой еврейской девушкой; или пойти, не оглядываясь, за своей любовью и остаться. И Саша решил.
- Лехайм?, - повторил дядя Гриша, на этот раз вопросительным тоном
Саша встал, обвел присутствующих неторопливым взглядом, поправил китель, блеснув орденами Красной Звезды, Отечественной войны и несколькими медалями и, решительно махнув рукой, гаркнул: "За Хайма - так за Хайма!". И остался. На всю жизнь...
Нина Венчикова (она так и осталась Ниной Константиновной) закончила медицинский институт и лет 50 проработала детским врачом. Они с Сашей прожили долгую и, наверное, счастливую жизнь. Саша дружил со всей Нининой еврейской роднёй. Встречались по весёлым и по грустным поводам, вместе отмечали праздники. И всегда первый тост поднимали "За Хайма".
Давно ушли из жизни и Саша Венчиков, и Фира, и её муж Иосиф, и мои бабушка с дедушкой. Дети, внуки и правнуки людей, сидевших за тем минским столом 1945-го года, живут, в основном, в Израиле и в Америке. А в Минске по прежнему живёт Нина, которая недавно отпраздновала свой 100-летний юбилей. Моя мама звонила Нине, поздравляла её с днём рождения. Нина в полном рассудке, не жалуется ни на зрение, ни на слух, много читает. Благодарила за поздравления и передавала привет всем израильским родственникам, "всему народу Израиля, и, вообще, всем хорошим людям".
Так что, хорошие люди! (раз тётя Нина назвала вас "хорошими", значит такими вам и быть). Вам привет от Нины Константиновны Венчиковой - Лизы Самуиловны Бронь! Здоровья вам, счастья, и, чтобы не было войны. И давайте мы пожелаем Нине Константиновне крепкого здоровья и долголетия.
И, как говорят у нас в семье уже больше 70 лет: "Лехайм! За Хайма - так за Хайма!"
___________________
* Яд-Вашем - Музей Холокоста
* Идн - евреи (идиш)
Комментариев нет:
Отправить комментарий