Всеволод Абдулов родился 29 декабря 1942 года в Москве в семье народного артиста РСФСР Осипа Наумовича Абдулова и Елизаветы Моисеевны Метельской (Шехтман).
Актер
Любовь к театру Всеволоду привил отец - соратник Завадского, Раневской, Плятта и Марецкой. Осип Наумович много работал на радио, участвовал в радиопостановках пьес, а репетиции спектаклей часто проходили у него дома.
По поводу профессии у самого Всеволода Абдулова раздумий не было - он с детства мечтал стать актером, и его самой большой мечтой была работа во МХАТе. В 1960 году Всеволод сдал документы во все театральные институты, в результате чего его приняли в ГИТИС и в Вахтанговскую школу, а вот со МХАТом были проблемы. Но на одной из консультаций он познакомился с Владимиром Высоцким, и тот, будучи студентом-старшекурсником, учил Абдулова тонкостям актерского искусства. В результате Абдулов был принят в Школу-студию МХАТ.
Ранняя юность актера совпала с хрущевской оттепелью. Студент Абдулов выходил на площадь около памятника Маяковского, и читал вслух стихи тогда полузапрещенных поэтов - Пастернака, Цветаевой, Гумилева и Самойлова. У Всеволода Абдулова были особенные друзья. Владимир Буковский жил у него на даче, а Владимир Высоцкий посвящал Абдулову стихи. О том, как они были близки, говорит записка Высоцкого "Ты самый близкий мне человек... Я не предполагал, что друг может быть так необходим…". Эту записку Абдулов позже хранил всю жизнь.
Учась в школе-студии МХАТа, Абдулов был приглашен в театр-студию при клубе МВД, который был организован сокурсниками Владимира Высоцкого.
На первом курсе Всеволод Абдулов женился, у него родилась дочь, но семейная жизнь продолжалась недолго: Абдулов увлекся одной из молодых актрис. Однако отношений с дочерью он не порвал, и она часто бывала у отца, подолгу жила у него, ездила с ним на съемки. Впоследствии она окончила факультет иностранных языков и переводила книгу Марины Влади.
Абдулов, как сам он признавался, был женат пять или шесть раз, утверждая, что официальный или не официальный брак - для него ничем не отличается. Деликатность по отношению к близким вообще была его отличительной чертой. Так в беседах с журналистами он практически ничего не рассказывал о своих бывших женах, не называл их имен. "Я вообще стараюсь сохранять теплые отношениями со своими женщинами, практически ни с кем не расставался со скандалом," - говорил актер.
После окончания учёбы Всеволод Абдулов играл в Московском театре на Таганке. Играл он и на сцене Московского Художественного театра, где молодому Абдулову посчастливилось выходить на сцену вместе со знаменитыми мхатовскими стариками Андровской, Яншиным, Грибовым и Прудкиным. Во МХАТе он сыграл в "Соло для часов с боем" и совершенно блестяще - Раздватриса в "Трех толстяках".
До прихода в Московский художественный академический Театр главным режиссером Олега Ефремова Абдулов был на виду, но потом ушёл в тень. А после раздела театра он оказался во МХАТе имени Горького, но и там работать не смог: слишком сложные отношения были в коллективе.
Всеволод Осипович мастерски читал Пастернака, Ахматову и Цветаеву. Его записи хранятся в фондах отечественного радио. На Всесоюзной фирме грамзаписи «Мелодия» выходили диски, содержащие радиоспектакли с участием Абдулова, а также стихи различных поэтов в его исполнении.
В кино Всеволод Абдулов сыграл не так много ролей, хотя сниматься начал еще в середине 1960-х годов. На его счету работы в таких фильмах, как детектив Станислава Говорухина "Контрабанда", приключенческая лента Владимира Вайнштока "Вооружен и очень опасен", политический памфлет Павла Любимова "Гол в Спасские ворота".
Однако гораздо более заметные роли актеру довелось сыграть в телевизионных фильмах - в "Приключениях Тома Сойера и Гекльберри Финна", поставленном Станиславом Говорухиным по произведениям Марка Твена, в комедийном мюзикле Александра Павловского "Трест, который лопнул".
В 1979 году Абдулов снялся в легендарном телесериале "Место встречи изменить нельзя": он сыграл милиционера Соловьева, который струсил и отпустил Фокса.
Его порекомендовал Владимир Высоцкий, и эта роль для актера была своеобразным возрождением после аварии. А произошло это так. Осенью 1977 года Всеволод Абдулов возвращался на своей машине из Баку со съемок. Под городом Ефремовым взорвалось переднее колесо, и машина перевернулась 6 раз. Актер попал в больницу и 21 день не приходил в сознание. Его возили по разным больницам, а врачи говорили: "Неперспективный". Инициатором перевоза из больницы города Ефремова больного друга в тульскую больницу был Высоцкий. Он же посвятил Абдулову песню, которую назвал "Баллада и гипсе".
Когда Абдулова привезли в больницу на вертолете, мама Всеволода Елизавета Моисеевна Абдулова-Метельская, узнав о несчастье, повторяла: "Он выживет, мой мальчик. Не может быть, чтобы я потеряла и третьего сына".
К весне Абдулов пошел на поправку, и в это время к нему в палату приехали Высоцкий и Говорухин. Они привезли 5 томов сценария фильма "Место встречи изменить нельзя" и предложили на выбор любую роль. Со сценарием фильма Сева был знаком еще до катастрофы.
Посмотрев внимательно на посетителей, он сказал:
– А если не поправлюсь к началу съемок...
– Не имеешь права, – почти серьезно заметил Высоцкий.
Во время съемок Высоцкий все время был рядом, поддерживал его, помогал работать. И Абдулов смог преодолеть последствия травм.
Спустя время, когда Севу выписали из больницы и во МХАТе отмечали 50-летний юбилей Олега Ефремова, счастливо закончившаяся автокатастрофа стала поводом для строк в стихотворении, посвященным Высоцким Ефремову, и спетом на юбилее:
Здесь режиссер в актере умирает,
И вот вам парадокс и перегиб:
Абдулов Сева – Севу каждый знает –
В Ефремове чуть было не погиб...
Всеволод Абдулов много занимался озвучанием. Также он исполнил роль Понтия Пилата в русской версии рок-оперы Уэббера "Иисус - Христос Суперзвезда".
В жизни Абдулов был молчалив и скрытен - считал свою персону не интересной для прессы. "Я не умею давать интервью, да и рассказывать мне не о чем: в скандальную хронику я не попадал, в публичных местах не очень-то люблю появляться. Я и в артисты пошел не за аплодисментами и признанием, а чтобы получить удовольствие от лицедейства," - признавался Абдулов.
Случившаяся авария сильно сказалась на жизни актёра: он уже не мог играть в театре с прежней интенсивностью и всё меньше снимался в кино.
Матвей Гейзер, друг Всеволода Абдулова рассказывал: "В конце лета 1991 года я узнал, что Севу увезли в больницу в очень тяжелом состоянии. Одни говорили – инфаркт, другие – инсульт... Звонил я ему многократно, однако телефон несколько дней молчал. А позже, в конце августа, трубку снял... сам "умирающий". По голосу уловил – Сева был навеселе:
– Разве мог я оставаться там, в больнице, когда в Москве эта мразь решила совершить переворот?"
Я как "старший" – Сева моложе меня на полтора года – пытался урезонить его, на что услышал:
– Если вправду желаешь мне добра, приезжай. Полечимся вместе.
Тогда в августе 1991 года он остался жив. А умер, как все истинные праведники, быстро знойным, жарким летом нынешнего года.
Его любили все, кто ценит в человеке бескорыстность и доброту, честность и великодушие. В одной популярной московской газете некролог по Всеволоду Абдулову был озаглавлен: "Остался только голос"...
Не так это, не так! В коротких заметках, посвященных его памяти, я не буду подробно останавливаться ни на вечерах в доме Абдуловых, ни на творчестве Всеволода Осиповича в театре (он с юности был актером МХАТа); ни на его работе в кинематографе (последние годы, правда, не на экране, а "за ним", – и в этой области он оставил заметный след). Здесь уместно вспомнить мою давнишнюю беседу с Зиновием Ефимовичем Гердтом. Я спросил его однажды, есть ли у него среди сыгранных им ролей в кино самая любимая. На что он со свойственной только ему скромностью сказал:
– Не могу ответить на ваш вопрос... Любимая моя роль? От автора – в ромовском фильме "9 дней одного года". И вообще иногда за экраном можно сказать гораздо больше, чем "с экрана".
Так вот, последние годы Всеволод Абдулов был чаще "за экраном", чем "на экране". Но работал так же вдохновенно, добросовестно, как и в пору, когда снимался в кино.
В памяти тех, кто знал Всеволода Абдулова, кто общался с ним, навсегда останется его обаяние, лучащаяся доброта – все это помогало людям, с ним общавшимся, как говорится, и в радости, и в горе. И еще – в памяти тех, кто хоть раз видел улыбку Всеволода Абдулова, она останется навсегда».
Последние годы жизни актёра память стала совсем плоха. Абдулов отказывался сниматься, понимал, что может подвести. Он полностью посвятил себя радио дубляжу в кино. Его голосом говорили Албус Дамблдор в "Гарри Поттере", Барлиман во "Властелине колец", мистер Бин, Эдди Валиант в "Кто подставил кролика Роджера?". Абдулов озвучил огромное количество анимационных персонажей в мультсериалах "Алладин", "Черный плащ", "Приключения мишек Гамми" и "Черепашки-ниндзя".
Вспоминала Ольга - последняя женщина в жизни актера: "Если бы Сева не встретился со мной, то, возможно, этих последних двух лет жизни у него просто не было бы. Сева привык ничего не есть, раз в три дня отварит пельмени, заправит их уксусом и посыплет перцем - готова закуска… Он был застенчив и одинок. Он никому не был нужен. Дочка Юля от первого брака позвонит раз в три месяца, поинтересуется: "Как себя папа чувствует?.." - и снова исчезнет".
25 июля 2002 года Всеволод Абдулов присутствовал на дне памяти Владимира Высоцкого, но чувствовал себя плохо. Обычно он никогда не давал интервью о Владимире - швырял телефонную трубку, едва журналисты приставали к нему с вопросами об этом. Но "МК" удалось разыскать уникальную запись Всеволода Абдулова о его дружбе с великим актером и поэтом.
Две кассеты, записанные исследователем творчества Высоцкого Игорем Роговым 12 декабря 1989 года, и в 1994 году, с припиской "конфиденциально", словно для служебного пользования, и стопка листов, отпечатанных на пишущей машинке, были найдены в архиве ушедшего из жизни Давида Карапетяна, переводчика с итальянского и тоже друга Владимира Высоцкого.
Текст был расшифрован и литературно обработан Екатериной Сажневой.
80-й год, 67-й, 60-й…
Знакомство
Всеволод Абдулов: Свою первую песню Володя написал осенью 60-го. Помню, появился в квартире на 3-й Мещанской племянник мамы Нины Максимовны, откуда-то из Сибири приехал — он там отсиживал срок. И они с Володей "схлестнулись" дней на десять. Застолья, невероятные рассказы. После чего Володя разразился первым блоком уличных песен.
А вот знаменитая "Нинка" — это, мне кажется, год 63-й уже. Она была создана в Москве, на Пушкинской улице.
Никакого повода — хорошая пьянка и все. Мы сидели у Баранкина, замечательного скрипача, в коммунальной квартире. Пили-пили-пили, три часа ночи, кончилась водка, а в тот момент — это было начало 60-х, на радость всем работало кафе "Арарат". Стучишься тук-тук-тук — два швейцара с благородными лицами открывают дверь: "Сколько?".
И по пять рублей идет бутылка водки. А официально тогда 3,07 продавалась "Столичная". И мы с Володей, значит, чтобы "дозаправиться", пошли в "Арарат" через Георгиевский переулок, остановились около автоматов с газированной водой. А у Володи тогда возникла зависть ко мне, потому что многие автоматы — в них кладешь три копейки, а они говорят "кх-х-х-х!" — и не выдают ничего. Но я лупил эту бездушную машину кулаком — и все, она послушно выдавала газировку. Володька тщетно пытался понять — как же это так у меня ловко получается. И вдруг, во время моих манипуляций с автоматом, он отошел в сторону и произнес: "Постой, чудак, она ж наводчица, а мне еще сильнее хочется…".
— Устное творчество. А когда же он эту песню записал?
— Минут через 15. Едва вернулись домой аж с пятью бутылками. Листок беленький был. Но вот в линейку или в клетку он — я не помню. А чернила — синенькие. Еще у меня в записной книжке, среди всех телефонов, Володиной рукой выведен отрывок из “Четыре четверти пути”. Не тот, что мы привыкли слушать, — другой.
— Расскажи о своей первой встрече с Володей. Где? Как? Когда?
— Все очень просто. Поскольку я ничего толком не помню, то и выдумывать не надо. Было это в начале июня 1960 года. Я приехал в Москву со съемок фильма “Ждите писем” на похороны Пастернака. После этого поступил в школу-студию МХАТ, а Володя, он ее уже заканчивал, при всей своей загруженности — госы, спектакли — прибегал посмотреть на новеньких абитуриентов. Ему было интересно: кто придет на его курс. Углядел меня, наверное, на первой консультации, подошел, пытался помочь. А я успел посмотреть его дипломные спектакли и видел Володю в “На дне”, в чеховской “Свадьбе”, в “Бубнове”. 22-летний Володя играл Бубнова так, что я обалдел. Ты знаешь, Бубнов был неожиданно похожим на его последующие работы, те, которые мы знаем. Поражала силища, непонятно откуда идущая.
— Внутренняя?
— Мощная. Есть такой термин в актерском деле, эффект присутствия. Это у Володи было в высшей степени. Он появлялся, и оторваться от него было просто невозможно. Показательный спектакль — последняя роль. Не видел?
— Нет.
— “Преступление и наказание”, Свидригайлов. Значит, распахнутая сцена, ни кулис — ничего, голая, раздвинутая до кирпичной стены, и по ней люди бегают. Главный герой — двухметрового роста. С интересом за ним наблюдаешь. И вдруг появляется маленькая фигурка, Володя ведь маленький был.
— 165, наверное.
— Нет, ровно 170. И вдруг возникает она и сразу занимает все пространство. Двухметрового больше не видишь. Карлики вокруг. И ты начинаешь тянуться туда, где Володя. Такой магнит, такая сила. Давай выпьем.
— Но это будет потом. А что произошло после того, как вы в коридорах школы-студии столкнулись?
— Дальше Володя поступил на службу в театр, а я поступил учиться.
Он приходил ко мне, я — к нему. Вскоре мы начали затевать свой театр — в клубе имени Дзержинского, клубе милиции. Там встречались, репетировали, и пять лет нашей разницы в возрасте не замечались никем. Я не хочу сказать, что сразу стал его главным товарищем, постепенно это произошло.
Дружба
— Почему он все же выбрал тебя?
— Не знаю, не мне судить. Мы совпали. Потом, уже в следующей жизни, выяснилось, что Козероги и Водолеи могут очень хорошо дружить.
— Сева, так у тебя все жены были Водолеи — и что…
— Так одно дело дружить, а другое — жить. Я тебе так скажу: с рождения я жил с верой в крепкую мужскую дружбу. И с Володей было так же, я полюбил его сразу. Никакой специалист по медицине или по психологии не объяснит — что нас свело. Хотя, когда мы ругались, это было страшно. Остальные под стол залезали, выскакивали в другую комнату, чтобы не слышать криков. Но мы никогда друг перед другом не качали права — кто главней. Иногда — чаще! — Володя был главным, а иногда я говорил: “Володь, сократись”. А году в 62-м, наверное, он написал мне на бумажке — не в лицо сказал, сказать в лицо хорошие слова ему было трудно. Он написал, что я самый близкий человек, и извинился.
— За что?
— Ну, у нас уже была постоянная тема, что так пить нельзя, что надо приходить в чувство, хорошо себя вести.
Как-то ложусь спать, слышу звонок в дверь — стоит Володька. Побитый, несчастный. Где-то в районе сада “Эрмитаж” его от… метелили. Я предоставил ему кровать, сел в кресло и читал нравоучения. А он сквозь сон бормотал: да-да-да. Утром я убежал в школу-студию, он — на репетицию в театр, а когда вечером я вернулся — увидел записку с извинениями.
— Он тогда уже пил, насколько я понимаю, и по части кино получил даже “волчий билет”?
— На съемки “Завтрашней улицы” его утвердили, дали самую сортирную роль — бригадира строительного участка. Сценарий Помещикова — кошмарный, этот человек делал самые страшные из советских фильмов сталинских времен. А начальник актерского отдела “Мосфильма”, про которого говорили: хорошего человека Адольфом не назовут, пообещал, что если Высоцкий сорвется — а сорвется обязательно, то не будет больше сниматься нигде и никогда. Я поднял наших ребят и объяснил им, что мы должны достать этот сценарий, дописать в нем для себя роли, чтобы поехать вместе с Володей. Чтобы его на краю пропасти удержать. Так мы и сделали. Жили в палатках, в лесу. В футбол играли по воскресеньям. Причем, когда просто товарищескую встречу, то проигрывали со счетом 15:0, а когда сражались на интерес — по бутылке с человека, то обыгрывали всех к едрене фене.
— А как же съемки?
— Так два дня оставалось выходных. На них мотались в Ригу. Я, Высоцкий, Крамаров Савва, другие. Как-то по дороге избрали свое правительство — королевой-матерью назначили Савву Крамарова, Володю — министром обороны, меня — МВД и финансов. Пользуясь своим положением, я совершил правительственный переворот, вероломно свергнул королеву…
Да что говорить, все были молодые, перла энергия, талант. Гуляли на полную катушку, кидали бокалы в окно, познакомились с каким-то мастером спорта по боксу, так он нас ночью еще и ограбил. Дальше — не помню, меня несли до берега моря, потому что я не мог сам встать. Положили головой к воде, и я заснул. Подошел Володя: “Сев, я играл в преферанс и проиграл половину наших оставшихся после ограбления денег из заначки!” Я мигом очухиваюсь: что? где? Окунулся в море и пошел отыгрываться. А в глазах все плыло-плыло-плыло. К тому времени мы уже опаздывали на съемку, и если бы мы не вернулись вовремя, то грозил большой штраф за ее срыв — 4500 рублей.
Мы выскочили на шоссе, но никто не подобрал, и тогда мы побежали — 60 километров. И вот я несусь последним, почти умираю, слышу, кто-то догоняет сзади, оборачиваюсь — огромная собака. Говорю ей: “Ты что, тоже на съемку опаздываешь?”. А она в ответ: “Ага-ага!” Кстати, именно в этом путешествии Володя написал “Все срока уже закончены”, вот так.
Марина
— Встреча с Мариной Влади. Ты помнишь, как это у них закрутилось?
— Мы были в Одессе, летом 67-го года. Володя поехал в Москву играть спектакль. Московский фестиваль был в самом разгаре. Возвращается Высоцкий с совершенно горящими глазами: познакомился с Мариной. Очевидно, это произошло в момент, когда Макс Леон привел Влади на спектакль, и потом они поехали всей компанией, по-моему, в ВТО, а оттуда к Леону.
— У Высоцкого уже были планы в отношении Влади? Он всерьез собирался уходить от супруги, от детей?
— Я боюсь говорить, в особенности, когда стоит эта черная штучка, которая записывает… Я боюсь ошибиться… Я очень любил, люблю и буду любить Люсю Абрамову, Володину вторую жену. Как замечательную женщину, как интересного и умного человека. Но, мне кажется, что к моменту знакомства с Мариной у Володи с Люсей многие точки уже были поставлены — так же, как и у Люси в отношениях с Володей. Говорить, что это был уход от одной женщины к другой, — в корне неправильно. По-моему, обоюдное охлаждение Володи и Люси произошло раньше.
— И все же французская кинозвезда уже тогда была в его планах и мечтах?
— Он высматривал Марину в киножурналах типа “Новости дня”, мы вместе бегали на них. Шли киносборники о жизни фестиваля, где отслеживались главные культурные мероприятия, просмотры фильмов, пресс-конференции, прогулки на теплоходе и все такое. Мы сидели с Володей в темном кинозале, и периодически он вскрикивал: “Вот она! Вот!”.
— Но начало их романа пришлось, кажется, на осень 67-го года?
— Это было уже после Одессы. Володя опять уехал в Москву. Я дал ему ключ от своей квартиры. А Марина как раз снималась в фильме “Сюжет для небольшого рассказа”. Я говорю: Володь, вот тебе ключи, давай, действуй.
Только я тебя очень прошу, послезавтра последним рейсом я прилетаю. Будь добр, чтобы мне не к закрытой двери вернуться. Я усталый, умотанный после дикой съемки прилетаю в Москву. Закрыто. Мне так стало обидно, хоть плачь. Хорошо, что была пожарная лестница, и я, рискуя жизнью, выбивал, значит, с этой лестницы форточку, выдавливал верхнее окошко, прыгал вперед, делал кульбит, проклиная на чем свет стоит Володю.
— Наш человек.
— Да, я все умел. Но главное — обида, как другу я ему сказал, что послезавтра буду, жди. А его нет. Кончен мир. Мне 25 лет, я еще весь такой… Принципиальный. Выпить дома нечего, принял снотворное. Ложусь, засыпаю.
Слышу какие-то голоса через сон: “Ой, Севка, извини. У нас гости. Знакомься, это Марина”. Я бормочу: “Сейчас”. Выхожу в соседнюю комнату, а там — Она.
— Это была ваша первая настоящая встреча?
— Да. Еще пришли Вася Аксенов, Толя Гладилин, Андрей Михалков, Ира Купченко.
— Ты всех сразу запомнил?
— Да. У меня со снотворного было обостренное восприятие. Володя взял гитару. Я смотрел на эту компанию и понимал, что люблю этих людей. Люблю Васю за то, как он слушал Володю. Люблю Марину. И в этом составе мы просидели до утра. Сон я быстро вымыл алкоголем. Деталей беседы не помню. В основном, конечно, я наблюдал за Мариной и Володей. И видел двух абсолютно счастливых людей, и очень радовался их счастью.
Потом мы наконец проводили всех гостей, и я пошел досыпать в мамину комнату, а утром меня разбудил телефонным звонком Аксенов, который, оказывается, уходя, надел мой финский плащ цвета маренго.
— Потом ты часто встречался с Мариной? Твоя мама однажды рассказывала, как она ее впервые увидела — при выходе из ванной, обнаженной, кожа светится — богиня!
— Этого я не помню. Но Марину мама любила.
Катастрофы
— …какой он был? Не знаю. Невероятный, человек настроения. Кроме всего еще и невероятный человек сиюминутности, конкретности сегодняшней. Поэтому сложно какие-то поправки внести — почему именно в тот момент Володя выглядел таким, предпочитал общаться близко с тем-то и тем-то.
— А настоящие друзья у него еще были? В той же Таганке?
— Появлялись. Кто-то становился ближе в определенный момент, потом отходил на задний план, появлялся новый товарищ. Его нельзя в чем-то обвинить. Достаточно долгие и нежные были отношения с Ваней Дыховичным. Затем сближение с Валерием Золотухиным — этим был определен “Хозяин тайги” и “Интервенция”. Три года это сближение длилось.
— Однажды в анкете на вопрос: кто твой друг — Высоцкий ответил: “Золотухин”. Это было серьезно или так, чтобы отвязались?
— Мне трудно об этом говорить. Я вообще странно отношусь к этой анкете. Просто, может быть, в этот момент вошел со сцены Золотухин — вот он и написал. Вот с Веней Смеховым никогда не было близких отношений. Были совместные выступления, работа общая — не больше. Просто Высоцкий изначально к людям относился хорошо.
— Так за что его любили люди?
— За то, что невероятно живой, живее, чем мы все, вместе взятые. Поэтому, может быть, у него были такие перепады настроения. Поэтому невероятно важно, как написаны его стихи. Хотя все, что в результате Володей написано, не сиюминутно, но произрастает это из этого жизненного сора.
Читать и смотреть далее:
Любовь к театру Всеволоду привил отец - соратник Завадского, Раневской, Плятта и Марецкой. Осип Наумович много работал на радио, участвовал в радиопостановках пьес, а репетиции спектаклей часто проходили у него дома.
По поводу профессии у самого Всеволода Абдулова раздумий не было - он с детства мечтал стать актером, и его самой большой мечтой была работа во МХАТе. В 1960 году Всеволод сдал документы во все театральные институты, в результате чего его приняли в ГИТИС и в Вахтанговскую школу, а вот со МХАТом были проблемы. Но на одной из консультаций он познакомился с Владимиром Высоцким, и тот, будучи студентом-старшекурсником, учил Абдулова тонкостям актерского искусства. В результате Абдулов был принят в Школу-студию МХАТ.
Ранняя юность актера совпала с хрущевской оттепелью. Студент Абдулов выходил на площадь около памятника Маяковского, и читал вслух стихи тогда полузапрещенных поэтов - Пастернака, Цветаевой, Гумилева и Самойлова. У Всеволода Абдулова были особенные друзья. Владимир Буковский жил у него на даче, а Владимир Высоцкий посвящал Абдулову стихи. О том, как они были близки, говорит записка Высоцкого "Ты самый близкий мне человек... Я не предполагал, что друг может быть так необходим…". Эту записку Абдулов позже хранил всю жизнь.
Учась в школе-студии МХАТа, Абдулов был приглашен в театр-студию при клубе МВД, который был организован сокурсниками Владимира Высоцкого.
На первом курсе Всеволод Абдулов женился, у него родилась дочь, но семейная жизнь продолжалась недолго: Абдулов увлекся одной из молодых актрис. Однако отношений с дочерью он не порвал, и она часто бывала у отца, подолгу жила у него, ездила с ним на съемки. Впоследствии она окончила факультет иностранных языков и переводила книгу Марины Влади.
Абдулов, как сам он признавался, был женат пять или шесть раз, утверждая, что официальный или не официальный брак - для него ничем не отличается. Деликатность по отношению к близким вообще была его отличительной чертой. Так в беседах с журналистами он практически ничего не рассказывал о своих бывших женах, не называл их имен. "Я вообще стараюсь сохранять теплые отношениями со своими женщинами, практически ни с кем не расставался со скандалом," - говорил актер.
После окончания учёбы Всеволод Абдулов играл в Московском театре на Таганке. Играл он и на сцене Московского Художественного театра, где молодому Абдулову посчастливилось выходить на сцену вместе со знаменитыми мхатовскими стариками Андровской, Яншиным, Грибовым и Прудкиным. Во МХАТе он сыграл в "Соло для часов с боем" и совершенно блестяще - Раздватриса в "Трех толстяках".
До прихода в Московский художественный академический Театр главным режиссером Олега Ефремова Абдулов был на виду, но потом ушёл в тень. А после раздела театра он оказался во МХАТе имени Горького, но и там работать не смог: слишком сложные отношения были в коллективе.
Всеволод Осипович мастерски читал Пастернака, Ахматову и Цветаеву. Его записи хранятся в фондах отечественного радио. На Всесоюзной фирме грамзаписи «Мелодия» выходили диски, содержащие радиоспектакли с участием Абдулова, а также стихи различных поэтов в его исполнении.
В кино Всеволод Абдулов сыграл не так много ролей, хотя сниматься начал еще в середине 1960-х годов. На его счету работы в таких фильмах, как детектив Станислава Говорухина "Контрабанда", приключенческая лента Владимира Вайнштока "Вооружен и очень опасен", политический памфлет Павла Любимова "Гол в Спасские ворота".
Однако гораздо более заметные роли актеру довелось сыграть в телевизионных фильмах - в "Приключениях Тома Сойера и Гекльберри Финна", поставленном Станиславом Говорухиным по произведениям Марка Твена, в комедийном мюзикле Александра Павловского "Трест, который лопнул".
В 1979 году Абдулов снялся в легендарном телесериале "Место встречи изменить нельзя": он сыграл милиционера Соловьева, который струсил и отпустил Фокса.
Его порекомендовал Владимир Высоцкий, и эта роль для актера была своеобразным возрождением после аварии. А произошло это так. Осенью 1977 года Всеволод Абдулов возвращался на своей машине из Баку со съемок. Под городом Ефремовым взорвалось переднее колесо, и машина перевернулась 6 раз. Актер попал в больницу и 21 день не приходил в сознание. Его возили по разным больницам, а врачи говорили: "Неперспективный". Инициатором перевоза из больницы города Ефремова больного друга в тульскую больницу был Высоцкий. Он же посвятил Абдулову песню, которую назвал "Баллада и гипсе".
Когда Абдулова привезли в больницу на вертолете, мама Всеволода Елизавета Моисеевна Абдулова-Метельская, узнав о несчастье, повторяла: "Он выживет, мой мальчик. Не может быть, чтобы я потеряла и третьего сына".
К весне Абдулов пошел на поправку, и в это время к нему в палату приехали Высоцкий и Говорухин. Они привезли 5 томов сценария фильма "Место встречи изменить нельзя" и предложили на выбор любую роль. Со сценарием фильма Сева был знаком еще до катастрофы.
Посмотрев внимательно на посетителей, он сказал:
– А если не поправлюсь к началу съемок...
– Не имеешь права, – почти серьезно заметил Высоцкий.
Во время съемок Высоцкий все время был рядом, поддерживал его, помогал работать. И Абдулов смог преодолеть последствия травм.
Спустя время, когда Севу выписали из больницы и во МХАТе отмечали 50-летний юбилей Олега Ефремова, счастливо закончившаяся автокатастрофа стала поводом для строк в стихотворении, посвященным Высоцким Ефремову, и спетом на юбилее:
Здесь режиссер в актере умирает,
И вот вам парадокс и перегиб:
Абдулов Сева – Севу каждый знает –
В Ефремове чуть было не погиб...
Всеволод Абдулов много занимался озвучанием. Также он исполнил роль Понтия Пилата в русской версии рок-оперы Уэббера "Иисус - Христос Суперзвезда".
В жизни Абдулов был молчалив и скрытен - считал свою персону не интересной для прессы. "Я не умею давать интервью, да и рассказывать мне не о чем: в скандальную хронику я не попадал, в публичных местах не очень-то люблю появляться. Я и в артисты пошел не за аплодисментами и признанием, а чтобы получить удовольствие от лицедейства," - признавался Абдулов.
Случившаяся авария сильно сказалась на жизни актёра: он уже не мог играть в театре с прежней интенсивностью и всё меньше снимался в кино.
Матвей Гейзер, друг Всеволода Абдулова рассказывал: "В конце лета 1991 года я узнал, что Севу увезли в больницу в очень тяжелом состоянии. Одни говорили – инфаркт, другие – инсульт... Звонил я ему многократно, однако телефон несколько дней молчал. А позже, в конце августа, трубку снял... сам "умирающий". По голосу уловил – Сева был навеселе:
– Разве мог я оставаться там, в больнице, когда в Москве эта мразь решила совершить переворот?"
Я как "старший" – Сева моложе меня на полтора года – пытался урезонить его, на что услышал:
– Если вправду желаешь мне добра, приезжай. Полечимся вместе.
Тогда в августе 1991 года он остался жив. А умер, как все истинные праведники, быстро знойным, жарким летом нынешнего года.
Его любили все, кто ценит в человеке бескорыстность и доброту, честность и великодушие. В одной популярной московской газете некролог по Всеволоду Абдулову был озаглавлен: "Остался только голос"...
Не так это, не так! В коротких заметках, посвященных его памяти, я не буду подробно останавливаться ни на вечерах в доме Абдуловых, ни на творчестве Всеволода Осиповича в театре (он с юности был актером МХАТа); ни на его работе в кинематографе (последние годы, правда, не на экране, а "за ним", – и в этой области он оставил заметный след). Здесь уместно вспомнить мою давнишнюю беседу с Зиновием Ефимовичем Гердтом. Я спросил его однажды, есть ли у него среди сыгранных им ролей в кино самая любимая. На что он со свойственной только ему скромностью сказал:
– Не могу ответить на ваш вопрос... Любимая моя роль? От автора – в ромовском фильме "9 дней одного года". И вообще иногда за экраном можно сказать гораздо больше, чем "с экрана".
Так вот, последние годы Всеволод Абдулов был чаще "за экраном", чем "на экране". Но работал так же вдохновенно, добросовестно, как и в пору, когда снимался в кино.
В памяти тех, кто знал Всеволода Абдулова, кто общался с ним, навсегда останется его обаяние, лучащаяся доброта – все это помогало людям, с ним общавшимся, как говорится, и в радости, и в горе. И еще – в памяти тех, кто хоть раз видел улыбку Всеволода Абдулова, она останется навсегда».
Последние годы жизни актёра память стала совсем плоха. Абдулов отказывался сниматься, понимал, что может подвести. Он полностью посвятил себя радио дубляжу в кино. Его голосом говорили Албус Дамблдор в "Гарри Поттере", Барлиман во "Властелине колец", мистер Бин, Эдди Валиант в "Кто подставил кролика Роджера?". Абдулов озвучил огромное количество анимационных персонажей в мультсериалах "Алладин", "Черный плащ", "Приключения мишек Гамми" и "Черепашки-ниндзя".
Вспоминала Ольга - последняя женщина в жизни актера: "Если бы Сева не встретился со мной, то, возможно, этих последних двух лет жизни у него просто не было бы. Сева привык ничего не есть, раз в три дня отварит пельмени, заправит их уксусом и посыплет перцем - готова закуска… Он был застенчив и одинок. Он никому не был нужен. Дочка Юля от первого брака позвонит раз в три месяца, поинтересуется: "Как себя папа чувствует?.." - и снова исчезнет".
25 июля 2002 года Всеволод Абдулов присутствовал на дне памяти Владимира Высоцкого, но чувствовал себя плохо. Обычно он никогда не давал интервью о Владимире - швырял телефонную трубку, едва журналисты приставали к нему с вопросами об этом. Но "МК" удалось разыскать уникальную запись Всеволода Абдулова о его дружбе с великим актером и поэтом.
Две кассеты, записанные исследователем творчества Высоцкого Игорем Роговым 12 декабря 1989 года, и в 1994 году, с припиской "конфиденциально", словно для служебного пользования, и стопка листов, отпечатанных на пишущей машинке, были найдены в архиве ушедшего из жизни Давида Карапетяна, переводчика с итальянского и тоже друга Владимира Высоцкого.
Текст был расшифрован и литературно обработан Екатериной Сажневой.
80-й год, 67-й, 60-й…
Знакомство
Всеволод Абдулов: Свою первую песню Володя написал осенью 60-го. Помню, появился в квартире на 3-й Мещанской племянник мамы Нины Максимовны, откуда-то из Сибири приехал — он там отсиживал срок. И они с Володей "схлестнулись" дней на десять. Застолья, невероятные рассказы. После чего Володя разразился первым блоком уличных песен.
А вот знаменитая "Нинка" — это, мне кажется, год 63-й уже. Она была создана в Москве, на Пушкинской улице.
Никакого повода — хорошая пьянка и все. Мы сидели у Баранкина, замечательного скрипача, в коммунальной квартире. Пили-пили-пили, три часа ночи, кончилась водка, а в тот момент — это было начало 60-х, на радость всем работало кафе "Арарат". Стучишься тук-тук-тук — два швейцара с благородными лицами открывают дверь: "Сколько?".
И по пять рублей идет бутылка водки. А официально тогда 3,07 продавалась "Столичная". И мы с Володей, значит, чтобы "дозаправиться", пошли в "Арарат" через Георгиевский переулок, остановились около автоматов с газированной водой. А у Володи тогда возникла зависть ко мне, потому что многие автоматы — в них кладешь три копейки, а они говорят "кх-х-х-х!" — и не выдают ничего. Но я лупил эту бездушную машину кулаком — и все, она послушно выдавала газировку. Володька тщетно пытался понять — как же это так у меня ловко получается. И вдруг, во время моих манипуляций с автоматом, он отошел в сторону и произнес: "Постой, чудак, она ж наводчица, а мне еще сильнее хочется…".
— Устное творчество. А когда же он эту песню записал?
— Минут через 15. Едва вернулись домой аж с пятью бутылками. Листок беленький был. Но вот в линейку или в клетку он — я не помню. А чернила — синенькие. Еще у меня в записной книжке, среди всех телефонов, Володиной рукой выведен отрывок из “Четыре четверти пути”. Не тот, что мы привыкли слушать, — другой.
— Расскажи о своей первой встрече с Володей. Где? Как? Когда?
— Все очень просто. Поскольку я ничего толком не помню, то и выдумывать не надо. Было это в начале июня 1960 года. Я приехал в Москву со съемок фильма “Ждите писем” на похороны Пастернака. После этого поступил в школу-студию МХАТ, а Володя, он ее уже заканчивал, при всей своей загруженности — госы, спектакли — прибегал посмотреть на новеньких абитуриентов. Ему было интересно: кто придет на его курс. Углядел меня, наверное, на первой консультации, подошел, пытался помочь. А я успел посмотреть его дипломные спектакли и видел Володю в “На дне”, в чеховской “Свадьбе”, в “Бубнове”. 22-летний Володя играл Бубнова так, что я обалдел. Ты знаешь, Бубнов был неожиданно похожим на его последующие работы, те, которые мы знаем. Поражала силища, непонятно откуда идущая.
— Внутренняя?
— Мощная. Есть такой термин в актерском деле, эффект присутствия. Это у Володи было в высшей степени. Он появлялся, и оторваться от него было просто невозможно. Показательный спектакль — последняя роль. Не видел?
— Нет.
— “Преступление и наказание”, Свидригайлов. Значит, распахнутая сцена, ни кулис — ничего, голая, раздвинутая до кирпичной стены, и по ней люди бегают. Главный герой — двухметрового роста. С интересом за ним наблюдаешь. И вдруг появляется маленькая фигурка, Володя ведь маленький был.
— 165, наверное.
— Нет, ровно 170. И вдруг возникает она и сразу занимает все пространство. Двухметрового больше не видишь. Карлики вокруг. И ты начинаешь тянуться туда, где Володя. Такой магнит, такая сила. Давай выпьем.
— Но это будет потом. А что произошло после того, как вы в коридорах школы-студии столкнулись?
— Дальше Володя поступил на службу в театр, а я поступил учиться.
Он приходил ко мне, я — к нему. Вскоре мы начали затевать свой театр — в клубе имени Дзержинского, клубе милиции. Там встречались, репетировали, и пять лет нашей разницы в возрасте не замечались никем. Я не хочу сказать, что сразу стал его главным товарищем, постепенно это произошло.
Дружба
— Почему он все же выбрал тебя?
— Не знаю, не мне судить. Мы совпали. Потом, уже в следующей жизни, выяснилось, что Козероги и Водолеи могут очень хорошо дружить.
— Сева, так у тебя все жены были Водолеи — и что…
— Так одно дело дружить, а другое — жить. Я тебе так скажу: с рождения я жил с верой в крепкую мужскую дружбу. И с Володей было так же, я полюбил его сразу. Никакой специалист по медицине или по психологии не объяснит — что нас свело. Хотя, когда мы ругались, это было страшно. Остальные под стол залезали, выскакивали в другую комнату, чтобы не слышать криков. Но мы никогда друг перед другом не качали права — кто главней. Иногда — чаще! — Володя был главным, а иногда я говорил: “Володь, сократись”. А году в 62-м, наверное, он написал мне на бумажке — не в лицо сказал, сказать в лицо хорошие слова ему было трудно. Он написал, что я самый близкий человек, и извинился.
— За что?
— Ну, у нас уже была постоянная тема, что так пить нельзя, что надо приходить в чувство, хорошо себя вести.
Как-то ложусь спать, слышу звонок в дверь — стоит Володька. Побитый, несчастный. Где-то в районе сада “Эрмитаж” его от… метелили. Я предоставил ему кровать, сел в кресло и читал нравоучения. А он сквозь сон бормотал: да-да-да. Утром я убежал в школу-студию, он — на репетицию в театр, а когда вечером я вернулся — увидел записку с извинениями.
— Он тогда уже пил, насколько я понимаю, и по части кино получил даже “волчий билет”?
— На съемки “Завтрашней улицы” его утвердили, дали самую сортирную роль — бригадира строительного участка. Сценарий Помещикова — кошмарный, этот человек делал самые страшные из советских фильмов сталинских времен. А начальник актерского отдела “Мосфильма”, про которого говорили: хорошего человека Адольфом не назовут, пообещал, что если Высоцкий сорвется — а сорвется обязательно, то не будет больше сниматься нигде и никогда. Я поднял наших ребят и объяснил им, что мы должны достать этот сценарий, дописать в нем для себя роли, чтобы поехать вместе с Володей. Чтобы его на краю пропасти удержать. Так мы и сделали. Жили в палатках, в лесу. В футбол играли по воскресеньям. Причем, когда просто товарищескую встречу, то проигрывали со счетом 15:0, а когда сражались на интерес — по бутылке с человека, то обыгрывали всех к едрене фене.
— А как же съемки?
— Так два дня оставалось выходных. На них мотались в Ригу. Я, Высоцкий, Крамаров Савва, другие. Как-то по дороге избрали свое правительство — королевой-матерью назначили Савву Крамарова, Володю — министром обороны, меня — МВД и финансов. Пользуясь своим положением, я совершил правительственный переворот, вероломно свергнул королеву…
Да что говорить, все были молодые, перла энергия, талант. Гуляли на полную катушку, кидали бокалы в окно, познакомились с каким-то мастером спорта по боксу, так он нас ночью еще и ограбил. Дальше — не помню, меня несли до берега моря, потому что я не мог сам встать. Положили головой к воде, и я заснул. Подошел Володя: “Сев, я играл в преферанс и проиграл половину наших оставшихся после ограбления денег из заначки!” Я мигом очухиваюсь: что? где? Окунулся в море и пошел отыгрываться. А в глазах все плыло-плыло-плыло. К тому времени мы уже опаздывали на съемку, и если бы мы не вернулись вовремя, то грозил большой штраф за ее срыв — 4500 рублей.
Мы выскочили на шоссе, но никто не подобрал, и тогда мы побежали — 60 километров. И вот я несусь последним, почти умираю, слышу, кто-то догоняет сзади, оборачиваюсь — огромная собака. Говорю ей: “Ты что, тоже на съемку опаздываешь?”. А она в ответ: “Ага-ага!” Кстати, именно в этом путешествии Володя написал “Все срока уже закончены”, вот так.
Марина
— Встреча с Мариной Влади. Ты помнишь, как это у них закрутилось?
— Мы были в Одессе, летом 67-го года. Володя поехал в Москву играть спектакль. Московский фестиваль был в самом разгаре. Возвращается Высоцкий с совершенно горящими глазами: познакомился с Мариной. Очевидно, это произошло в момент, когда Макс Леон привел Влади на спектакль, и потом они поехали всей компанией, по-моему, в ВТО, а оттуда к Леону.
— У Высоцкого уже были планы в отношении Влади? Он всерьез собирался уходить от супруги, от детей?
— Я боюсь говорить, в особенности, когда стоит эта черная штучка, которая записывает… Я боюсь ошибиться… Я очень любил, люблю и буду любить Люсю Абрамову, Володину вторую жену. Как замечательную женщину, как интересного и умного человека. Но, мне кажется, что к моменту знакомства с Мариной у Володи с Люсей многие точки уже были поставлены — так же, как и у Люси в отношениях с Володей. Говорить, что это был уход от одной женщины к другой, — в корне неправильно. По-моему, обоюдное охлаждение Володи и Люси произошло раньше.
— И все же французская кинозвезда уже тогда была в его планах и мечтах?
— Он высматривал Марину в киножурналах типа “Новости дня”, мы вместе бегали на них. Шли киносборники о жизни фестиваля, где отслеживались главные культурные мероприятия, просмотры фильмов, пресс-конференции, прогулки на теплоходе и все такое. Мы сидели с Володей в темном кинозале, и периодически он вскрикивал: “Вот она! Вот!”.
— Но начало их романа пришлось, кажется, на осень 67-го года?
— Это было уже после Одессы. Володя опять уехал в Москву. Я дал ему ключ от своей квартиры. А Марина как раз снималась в фильме “Сюжет для небольшого рассказа”. Я говорю: Володь, вот тебе ключи, давай, действуй.
Только я тебя очень прошу, послезавтра последним рейсом я прилетаю. Будь добр, чтобы мне не к закрытой двери вернуться. Я усталый, умотанный после дикой съемки прилетаю в Москву. Закрыто. Мне так стало обидно, хоть плачь. Хорошо, что была пожарная лестница, и я, рискуя жизнью, выбивал, значит, с этой лестницы форточку, выдавливал верхнее окошко, прыгал вперед, делал кульбит, проклиная на чем свет стоит Володю.
— Наш человек.
— Да, я все умел. Но главное — обида, как другу я ему сказал, что послезавтра буду, жди. А его нет. Кончен мир. Мне 25 лет, я еще весь такой… Принципиальный. Выпить дома нечего, принял снотворное. Ложусь, засыпаю.
Слышу какие-то голоса через сон: “Ой, Севка, извини. У нас гости. Знакомься, это Марина”. Я бормочу: “Сейчас”. Выхожу в соседнюю комнату, а там — Она.
— Это была ваша первая настоящая встреча?
— Да. Еще пришли Вася Аксенов, Толя Гладилин, Андрей Михалков, Ира Купченко.
— Ты всех сразу запомнил?
— Да. У меня со снотворного было обостренное восприятие. Володя взял гитару. Я смотрел на эту компанию и понимал, что люблю этих людей. Люблю Васю за то, как он слушал Володю. Люблю Марину. И в этом составе мы просидели до утра. Сон я быстро вымыл алкоголем. Деталей беседы не помню. В основном, конечно, я наблюдал за Мариной и Володей. И видел двух абсолютно счастливых людей, и очень радовался их счастью.
Потом мы наконец проводили всех гостей, и я пошел досыпать в мамину комнату, а утром меня разбудил телефонным звонком Аксенов, который, оказывается, уходя, надел мой финский плащ цвета маренго.
— Потом ты часто встречался с Мариной? Твоя мама однажды рассказывала, как она ее впервые увидела — при выходе из ванной, обнаженной, кожа светится — богиня!
— Этого я не помню. Но Марину мама любила.
Катастрофы
— …какой он был? Не знаю. Невероятный, человек настроения. Кроме всего еще и невероятный человек сиюминутности, конкретности сегодняшней. Поэтому сложно какие-то поправки внести — почему именно в тот момент Володя выглядел таким, предпочитал общаться близко с тем-то и тем-то.
— А настоящие друзья у него еще были? В той же Таганке?
— Появлялись. Кто-то становился ближе в определенный момент, потом отходил на задний план, появлялся новый товарищ. Его нельзя в чем-то обвинить. Достаточно долгие и нежные были отношения с Ваней Дыховичным. Затем сближение с Валерием Золотухиным — этим был определен “Хозяин тайги” и “Интервенция”. Три года это сближение длилось.
— Однажды в анкете на вопрос: кто твой друг — Высоцкий ответил: “Золотухин”. Это было серьезно или так, чтобы отвязались?
— Мне трудно об этом говорить. Я вообще странно отношусь к этой анкете. Просто, может быть, в этот момент вошел со сцены Золотухин — вот он и написал. Вот с Веней Смеховым никогда не было близких отношений. Были совместные выступления, работа общая — не больше. Просто Высоцкий изначально к людям относился хорошо.
— Так за что его любили люди?
— За то, что невероятно живой, живее, чем мы все, вместе взятые. Поэтому, может быть, у него были такие перепады настроения. Поэтому невероятно важно, как написаны его стихи. Хотя все, что в результате Володей написано, не сиюминутно, но произрастает это из этого жизненного сора.
Читать и смотреть далее:
Комментариев нет:
Отправить комментарий