Елена Цвелик | История за каждым фото

Опубликовано: 14.07.2020

Люблю от бабушки московской

Я слушать толки о родне,

Об отдаленной старине…

А.С. Пушкин, ”Езерский”

Дом Радбилей еще ждет своего летописца, и я втайне надеюсь, что когда-нибудь к нему вернется былая слава, а пока хочу поведать о самой близкой моему семейству ветви его – винницкой.

Читатель, видел ли ты когда-нибудь завещание своей прапрабабушки? Если да, то, наверное, испытал необычайное волнение. И я открывала его с замиранием сердца! Ведь моя прабабушка Этл родилась почти двести лет назад и пережила трех царей! И было у нее три дочери и три сына, и множество внуков, правнуков и праправнуков. Я помню о ней по рассказам бабушки Беллы, которую все звали Бузя, мир праху ее. Как же печалилась она при воспоминаниях о последних днях Этл, когда та слегла, простудившись перед Пасхой! Почему-то мне с детства казалось, что Бузя была любимицей Этл. Наверное, это близко к истине, ведь именно ее отцу Шмилу получила Этл распорядиться имуществом семьи и позаботиться о своих братьях и сестрах.

Фрагмент духовного завещания Этл Красноштейн (1835–1904). Из архива автора.

Семью родителей Бузи я описала подробно в повести ”Семейный Альбом”, которая вошла в первую книгу дилогии ”Eвpeйская Атлантида”. В тексте повести есть несколько фотографий, к одной из которых я недавно вернулась, и вот почему. У бабушки был таинственный родственник по фамилии Радбиль. Семейное предание о нем держалось на трех китах: ”дядя Радбиль”, ”эсер”, ”жил в Средней Азии” (невзначай упоминалось что-то и об Одессе, но не часто). Бабушка предпочитала об опальном эсере не распространяться, родители им не особенно интересовались, а мне в юные годы было и вовсе не до того.

Прошло много лет. В один прекрасный день на портале ”Заметки по eвpeйской истории” появились мемуары Самуила Ортенберга, где упоминался некто Радбиль, адвокат из Винницы. Интуиция подсказала мне, что это та самая нить, которая рано или поздно поможет размотать весь клубок. Как Вы, наверно, догадываетесь, винницким адвокатом оказался депутат Рады, гласный Думы, издатель и публицист Хаим Радбиль (1888–1956). Женат он был дважды: студентом на одесситке Доре Левковой, которая родила ему дочь Надю, а в зрелые годы на винничанке Рашель Сапир, матери его младшей дочери Эллы. Родителями Хаима были Бенюмин Шмулевич Радбиль, почтенный винницкий коммерсант родом из Литина, и брацлавчанка Эйда Ароновна Красноштейн, сестра моего прадеда Шмила. Помимо младшего – Хаима – у Эйды и Бенюмина было еще три сына: Самуил-Зельман, Аврум и Мойше.

Не стану описывать все перипетии поиска, но отмечу, что поработать пришлось на славу: десятки увесистых архивных дел, масса справочников и статей по российской и украинской истории были мною проштудированы. И, конечно, тексты стихов и прозы Радбиля, которые удалось разыскать.

Итак, свой чемодан книг я проглотила.

Потом, находясь в Израиле, я поехала в Центральный архив истории eвpeйского народа (CAHJP), где состоялось наше знакомство с Вениамином Марковичем Лукиным, автором книги ”Сто eвpeйских местечек Подолии”, и провела там неделю. Именно в CAHJP мне удалось найти недостающие фрагменты паззла и представить картину в целом. Вернувшись домой, я завершила исследования, и через несколько месяцев держала в руках сигнальный экземпляр второго тома дилогии.

Казалось бы, можно было поставить точку.

И все же одно обстоятельство не давала мне покоя: Александр, внук Радбиля, в прошлом адвокат, говорил о том, что в годы перестройки в Ленинградской юридической коллегии ему выдали личное дело деда, которое он передал Элле. Оказалось, что Элла умерла в 2003 году, и координаты ее наследников утрачены (телефон зятя Эллы, которым снабдил меня Александр Борисович, не отвечал, a фамилии внуков и правнуков Радбиля он не знал). Оставалось надеяться на чудо.

И оно случилось!

В один прекрасный день меня разыскал внук Эллы Павел Коваленко и передал искомое дело. Помимо этого, он любезно поделился со мной коллекцией фотографий из альбома прадеда и авторизованным переводом с идиша одного из лучших стихотворений Давида Гофштейна ”На русских полях”, сделанным Радбилем.

Альбом Радбиля. Обложка украшена бронзовой накладкой в стиле Арт Нуво. Из архива Павла Коваленко.

Дело из юрколлегии оказалось содержательным, подтвердившим обнаруженные ранее детали биографии моего троюродного деда; более того, там хранилась копия записи о браке Хаима Радбиля с Рашелью Сапир, исчезнувшая из недр Винницкого архива. Старинные фотографии выглядели загадочно, но прежде, чем Вы увидите их, я позволю себе небольшое лирическое отступление.

Те, кто читал роман Жаботинского ”Пятеро”, конечно, помнят братьев Абрама Моисеевича и Бориса Маврикиевича, одесских ”хлебников” старой школы, которые скептически воспринимали веянья времени и называли новых биржевиков и экспортеров ”хеврой куцего смитья”, прибавляя при этот уничижительное ”штаны с бахромою, и то дядькины”. Как тонко и проницательно подметил автор: ”Когда те три «хлебника», уставши от вечной игры в очко и в шестьдесят шесть, клали локти на стол и начинали пересуживать свои биржевые дела, я невольно заслушивался, и мне на час открывался весь Божий мир, и чем он живет.”

И далее: ”По тысячам дорог Украины скрипят телеги, хохлы кричат на волов «цоб-цобе» — это везут зерно со всех сторон к пристаням кормильца Днепра, и жизнь сорока миллионов зависит от того, какие будут в этом сезоне отмечены в бюллетене одесского гофмаклера ставки на ульку или сандомирку. Но и эти ставки зависят от того, оправдаются ли тревожные слухи, будто султан хочет опять закрыть Дарданеллы; а слухи пошли из-за каких-то событий в Индии или в Персии, и как-то связаны с этим и Франц-Иосиф, и императрица Мария Федоровна, и французский премьер Комб, и еще, и еще. Обо всем этом они говорили не вчуже, не просто как читатели газет, а запальчиво, как о деталях собственного кровного предприятия; одних царей одобряли, других ругали и о тех и других как будто что-то знали такое, чего нигде не вычитаешь.”

Так вот, старший брат Хаима Самуил-Зельман Радбиль – потомок купцов брацлавских и литинских – тоже был ”хлебником”! Семья Радбилей занималась в конце XIX зерновыми операциями в Виннице, и женившись на дочери коммерсанта Гершко Карка, Самуил-Зельман продолжил свой бизнес в Южной Пальмире. Дела первой гильдии купца Радбиля шли в гору, компания имела неплохой рейтинг, но… homo proponit, sed Deus disponit (человек предполагает, а Бог располагает), и 3 марта 1907 года в газете ”Киевлянин” появилось сообщение о том, что на хлебного экспортера Радбиля совершено вооруженное нападение. ”Грабители произвели в Радбиля выстрел, тяжело ранили, сделали попытку ограбления, расстегнув пальто, но служащие конторы заметили и поспешили на помощь.” Разумеется, грабители скрылись…Контора Самуила-Зельмана в те годы располагалась на Ремесленной, 10, в старинном двухэтажном здании, принадлежавшем в начале XX века одесскому первой гильдии купцу Бейришу Шварцу (теперь это памятник архитектуры и градостроительства местного значения).

Дом Шварца, Одесса, угол улицы Осипова, 10 (бывшей Ремесленной) и Троицкой, 16.

В годы первой русской революции подобные ограбления вошли в моду, их даже окрестили ”эксами” (от слова ”экспроприация”). Занимались ”эксами” как профессиональные революционеры, так и обычные одесские уголовники. Кто именно пытался свести счеты с преуспевающим ”хлебником”, неизвестно, но с тех пор, как прогремел тот злополучный выстрел, Самуил-Зельман начал подумывать о перемене места жительства. Обладая деловой сметкой и авантюрным характером, он пошел на риск и преступил закон. Читатели ”Русского слова”, раскрыв газету 17 июля 1910 года, увидели сенсационное сообщением о том, что ”из Одессы скрылся крупный хлебный экспортер Радбиль, получивший громадные ссуды под фальшивые коносаменты. Пострадало несколько банков, выдавших ссуды, особенно Северный. Пока установлено получение Радбилем по фальшивым документам до трехсот тысяч рублей.” Газета проинформировала читателей также и о том, что экспортер скрылся за границу.

Технически провести подобную операцию было несложно: по словам ”хлебника” Абрама Моисеевича, персонажа романа ”Пятеро”, для этого требовалось подкупить приемщика векселей в банке, получить у него погашенные коносаменты, смыть печати фотоженом и действовать. Хотя афера Радбиля и не обрушила одесское отделение Северного банка, она нанесла ему значительный ущерб. Как оказалось позже, стоимость фальшивых ценных бумаг составила не менее пятисот тысяч рублей. Кем стал исчезнувший из Одессы опальный ”хлебник”? Владельцем заводов, домов, пароходов? Люди осведомленные знали, что он щедро вознаградил одесского пристава, князя Георгия Херхеулидзе, благодаря чему делу не дали ходу; во всяком случае, никто из родных Радбиля не пострадал.

Эта афера имела резонанс не только в Одессе, но и в столице. В середине июля 1913 года на стол министра внутренних дел Маклакова легло письмо из Южной Пальмиры. Автор его, пожелавший остаться неизвестным, отчаянно пытался привлечь внимание министра к творящимся в Одессе безобразиям. Особенно досталось от него градоначальнику Толмачеву и одесской полиции – шайкe “грабителей, взяточников, вымогателей и государственных преступников”. Не поздоровилось и шефу сыскного отделения, князю Георгию Херхеулидзе, по которому, как выразился аноним, “плачет каторга”.

По словам неизвестного, Херхеулидзе, приехавший с градоначальником Толмачевым в Одессу без панталон, успел за три года накопить капитала тысяч в шестьдесят, и “за взятку в десять тысяч рублей дал возможность скрыться из Одессы мошеннику авантюристу жиду Радбилю. Об этом знала вся Одесса, не знал лишь градоначальник Толмачев. Если бы в Одессу назначили Сенаторскую ревизию, это было бы величайшее благодеяние; за государственную измену и вымогательство взяток пришлось бы посадить поголовно всю полицию – ту, которая служит, и ту, которая отслужила.”

Всю полицию, конечно, наказать не удалось, хотя Херхеулидзе и перевели в Перекоп; судьба же неуловимого Самуила-Зельмана Радбиля до сих пор остается неизвестной.

А теперь давайте взглянем на фотографию нашего героя. В альбоме Радбиля она не подписана, но вклеена на той же странице, что и его собственное фото студенческих лет.

Неизвестные, предположительно, Самуил Зельман Радбиль и его супруга Тауба (урожденная Карк). Одесса, 1910. Из архива Павла Коваленко.

Эта пара, безусловно имела отношение к владельцу альбома. Следует отметить, что в старые времена люди, как правило, бережно хранили карточки близких: родителей, детей, братьев и сестер; фотографии кузенов и кузин встречались реже, соучеников и коллег – тем более. Взглянув на фото незнакомой пары, я определила возраст супругов – каждому из них было около сорока лет. Детали туалета мужчины (форма лацканов сюртука, воротник рубашки) и женщины (высокий воротник – стойка) указывали на конец девятисотых/начало девятьсот десятых годов. Прическа дамы (высоко взбитые и уложенные назад волосы) и усы мужчины в стиле ”хэндлбар”, подстриженные у дорогого парикмахера, тоже были в моде в те времена. В ушах дамы поблескивали неброские, но изящные бриллиантовые серьги, джентльмен выглядел уверенным в себе деловым человеком.

Кто эти люди? Полагаю, что не друзья или соученики студента Императорского Новороссийского Университета Хаима Радбиля. Из близких родственников это могли быть только его старший брат Самуил-Зельман с женой Таубой, проживавшие в девятисотые годы в Одессе. К такому выводу можно прийти, опираясь на данные записи о браке этой пары в метрической книге Винницкого раввината от 28 июля 1894 года. Если фотография этих двоих снята в 1910 году, незадолго до совершения дерзкой финансовой аферы, значит перед нами Самуил-Зельман с Таубой.

А что еще подсказали архивы? В картотеке ГАРФа обнаружились карточки на два дела “хлебника” Радбиля, одно из которых – “Радбиль Эйда Ароновна и Радбиль Самуил-Зельман Бенционович”– не сохранилось, а в материалах второго – “Радбиль Самуил-Зельман Бенционович” – фамилия фигуранта даже не значилась. В описи Одесского архива упоминалось дело сына Самуила-Зельмана – Матуса Радбиля, студента училища Файга, однако и оно исчезло. История весьма таинственная: как будто чья-то невидимая рука извлекла из архивной пыли все лишнее и ненужное для посторонних глаз…

А теперь вернемся к завещанию прапрабабушки Этл, о которое упоминалось в начале нашей истории. Читатель помнит, что речь шла о распоряжении наследством, порученном ее сыну Шмилу. Согласно завещанию, ему следовало выплачивать содержание братьям и сестрам, старшей из которых была Эйда Радбиль – то есть именно та дама, материалы о которой отсутствовали в ГАРФе. О том, что Эйда могла быть матерью Хаима Радбиля, мы предполагали и раньше, ведь младшую дочь он назвал Эллой (согласно eвpeйским традициям наречения такое или почти такое имя было у ее бабушки). То, что Эйда – сестрa моего прадеда, стало известно позже – из переписи 1858 года, а вот фамилия мужа Эйды подтвердилась только из завещания ее матери.

Казалось, что Самуил-Зельман бежал за границу с женой и детьми, но после просмотра семейного альбома у меня появились некоторые сомнения. На дачном фото рядом с моей юной бабушкой и ее молодым человеком был снят незнакомец с характерными радбилевскими чертами. В первой книге дилогии я назвала его Радбилем-младшим, подразумевая, что это брат или кузен Хаима Радбиля, но кем незнакомец был на самом деле, нам теперь предстояло уточнить.

На обороте фотографии столетней давности (см. ниже) стояла надпись, сделанная рукой моей юной бабушки: ”во время моего проживания на даче для воспоминаний о весело проведенном дне именин”. Для ее интерпретации мне нужно было о датировать место и время съемки. К счастью, у меня сохранилось несколько фотографий юной бабушки и ее поклонника, часть из которых имела датировку, поэтому найти искомое оказалось нетрудно. Я сделала коллаж по каждой персоналии, и убедилась, что фото с вышеупомянутой надписью снято в 1913 году в Одессе. Бабушке тогда было 19 лет, ее поклоннику Давиду Ульяницкому 18, a сколько же лет ”Радбилю-младшему”?

На фото слева направо: Давид Ульяницкий, предположительно, Матус Радбиль и Бузя Красноштейн. Ателье П.Б. Розвал, Одесса, 1913 год. Из архива автора. (”Eвpeйская Атлантида”, книга первая, стр. 24)

На фотографии, сделанной в день именин, моя юная бабушка по-свойски опирается на колено незнакомца, в то время, как ее молодой человек стоить чуть поодаль (этикет в те годы не позволял молодой девушке и ее поклоннику фамильярных жестов во время съемок), опираясь на трость. Значит, незнакомец – родственник Бузи. Кем же он ей приходится: братом, кузеном? Но родные братья бабушки были значительно моложе его, двоюродные – значительно старше или намного моложе, а вот у одесского кузена Бузи – Самуила-Зельмана Радбиля – был сын именно такого возраста, как незнакомец. Звали его Матусом, родился он в 1896 году, проживал в Одессе и заканчивал в 1913 году Одесское коммерческое училище Файга. Как я уже упоминала, у Матуса были выраженные радбилевские черты, что подтвердилось, когда я сравнила его изображение на групповой фотографии, с фото юного Хаима Радбиля. Несомненное сходство обнаружилось и на фотографиях братьев Самуила-Зельмана и Хаима Радбилей в зрелые годы (см. ниже). Фото последнего я сканировала с большой семейной фотографии, о которой расскажу чуть позже.

Хаим Радбиль (1888–1956), выпускник Винницкого реального училища. Ателье Герша Бамы, Винница, 1906 год. Фото из его студенческого дела.

Слева на фотографии Самуил-Зельман Радбиль, справа – его брат Хаим. Из архива Павла Коваленко.

Матус был очень похож на своего дядю в юности, поэтому почти не вызывает сомнений то, что на фотографии, снятой в день именин, рядом с Бузей Красноштейн и Давидом Ульяницким изображен именно он. Итак, Матус Радбиль оставался в России и проживал в Одессе, но у его родителей были еще дети: Адольф, Ривка и Иосиф. Не младший ли брат Матуса Адольф, 1897 года рождения, запечатлен рядом с моей юной бабушкой на фото, сделанном в ее любимом ателье Розвал? Когда-нибудь, надеюсь, мы это выясним.

Бузя Красноштейн, предположительно, с племянником Адольфом Радбилем. Ателье П.Б.Розвал, Одесса. 11 апреля 1911 года. Фото из архива автора.

А теперь перейдем к большой семейной фотографии, сделанной в 1928 году в Виннице в день похорон Эйды Ароновны Радбиль. Почтить память усопшей собрались близкие люди: в центре на скамейке сидит вдовец – Бенюмин Шмулевич Радбиль, за ним в верхнем ряду стоит младший сын, успешный адвокат Хаим, который придерживает за талию дочь Надю. Слева от Нади – предположительно, брат Хаима Аврум; справа от Хаима – его вторая жена Рашель, правее Рашели – предположительно, брат Хаима Мойше. Справа от патриарха Бенюмина сидит прадед автора, младший брат покойной Эйды – Шмил Аронович Красноштейн. На ковре разместился Нахман Волькович Красноштейн, племянник прадеда, слева от него сидит Дора Левкова, первая жена Хаима Радбиля, левее Доры – дочь Аврума; за ней во втором ряду сидит ее мать, а левее матери – домработница Радбилей. Крайняя справа дама на скамье – сестра жены Аврума.

Последнее, дошедшее до нас, семейное фото Радбилей. Винница, 1928 год. Из архива Павла Коваленко.

То, что эти люди собрались в день похорон, видно по строгим темным костюмам мужчин и скромной, преимущественно темных или неброских тонов одежде дам, на каждой из которых минимум украшений. Жены хозяина дома на фото нет, и лица присутствующих, увы, не озарены улыбками. Детали гардероба родственников и гостей, их прически и украшения безошибочно указывают на то, что фото было снято в конце двадцатых годов. И еще одно обстоятельство, которое позволило мне датировать снимок: Бенюмин Радбиль и его покойная жена Эйда были в течение многих лет прихожанами Немировской синагоги Винницы, но, начиная с 1928 года, имя Эйды Ароновны уже не встречалось в списках членов общины, а с 1929 года там не обнаруживалось и имени Бенюмина Шмулевича. Таким образом, печальное событие могло произойти не раньше начала, но и не позднее конца 1928 года; видимо, убитый горем вдовец ненадолго пережил жену.

******

Несколько слов о найденном архиве Хаима Радбиля в Санкт-Петербурге. Среди бумаг Хаима Бенюминовича обнаружена тетрадь его переводов с идиша стихотворений Давида Гофштейна, с которым он дружил еще со времен работы в Культурлиге. Вот она:

На обложке тетради едва различимая надпись: ”Переводы с eвpeйского Давида Гофштейна”, затем заглавие ”Давид Гофштейн” и в скобках – ”авторизован”, а внизу указано имя автора перевода и его адрес: Е.Б. Радбиль, ул. Слуцкого, 27, кв.5. Инициалы Е.В. происходят от имени ”Ефим Вениаминович”, русифицированной версии подлинного имени переводчика, а адрес автора совпадает с данными о его месте жительства в адресных книгах Ленинграда.

Итак, Давид Гофштейн был арестован в 1948 году и расстрелян в 1952-oм; Радбиля исключили из членов Ленинградской юридической коллегии и уволили с работы в 1948-ом. Значит, находясь под угрозой ареста, он продолжал хранить не только сборник ”Из новых eвpeйских поэтов”, авторы которого, за исключением давно умершего Гальперина, ждали своей участи в подвалах Лубянки, но и тетрадь с рукописными переводами стихов друга! Человек чести…

Обложка сборника стихотворений Давида Гофшейна, Лейба Квитко, Переца Маркиша и Мойше-Лейба Гальперина. Перевод с идиша Хаима Радбиля. Из архива Павла Коваленко.

Увольнение с работы и связанные с ним неприятности, а также трагические события, последовавшие за арестами видных деятелей eвpeйской культуры, сказались на здоровье Радбиля, и после двух перенесенных инсультов его не стало. Но не будем о печальном; запомним Радбиля молодым, полным надежд, амбиций и творческих планов!

Хаим Радбиль – студент Императорского Новороссийского Университета. Одесса, 1910 год.

Е.В. Радбиль (стоит в шляпе канотье) с женой Рашелью Львовной и другом. Винница, 1925 год. Из архива Павла Коваленко.