Как зародилась самая древняя ненависть на свете. Недельная глава «Вайеце»
«Выйди и выучи это из того, что хотел сделать Лаван‑арамеец нашему отцу Яакову. Если фараон приказал истребить только мальчиков, то Лаван желал искоренить всех» .
Этот отрывок из Пасхальной агады, основанный, очевидно, на тексте нашей недельной главы, крайне труден для понимания.
Во‑первых, это комментарий к фразе из книги Дварим: «Арами овед ави». Подавляющее большинство комментаторов истолковывают ее так: «Мой отец был скиталец‑арамеец» . Они полагают, что речь идет либо о Яакове, который бежал в Арам [то есть в Сирию, а именно в Харан, где жил Лаван], либо об Аврааме, который покинул Арам, откликнувшись на призыв Б‑га отправиться в землю Ханаанскую. Пасхальная агада приводит этот библейский стих в совершенно иной трактовке: «Арамеец [Лаван] пытался погубить отца моего» . Правда, некоторые комментаторы Дварим разделяют эту трактовку, но их мнение почти наверняка опирается исключительно на этот фрагмент Пасхальной агады.
Во‑вторых, нигде в нашей недельной главе мы не найдем признаков того, что Лаван и впрямь пытался погубить Яакова. Да, Лаван обманул Яакова, пытался его эксплуатировать, а когда Яаков сбежал, пустился в погоню. Лаван уже готовился настичь Яакова, но Б‑г ночью явился ему во сне и сказал: «Берегись, не говори Яакову [ничего] — ни хорошего, ни плохого!» (Берешит, 31:24). Когда Лаван выражает недовольство попыткой Яакова к бегству, Яаков отвечает: «Вот уже двадцать лет я в твоем доме: четырнадцать лет я служил тебе за двоих твоих дочерей, шесть лет — за скот, а ты десять раз менял [назначенную] мне плату!» (Берешит, 31:41). Отсюда видно, что Лаван вел себя с Яаковом возмутительно, обращаясь с ним, как с дармовым работником, чуть ли не как с рабом. Но это не свидетельствует о том, что он пытался «погубить» Яакова, то есть убить, как пытался убить фараон всех новорожденных мальчиков из рода Израиля.
В‑третьих, Пасхальная агада и служение в седер, текстом которого она является, повествуют, как египтяне поработили сынов Израиля и подвергали их медленному геноциду, а Б‑г спас сынов Израиля от рабства и гибели. Зачем же намеренно умалять значимость всего рассказа, утверждая, что приказ фараона — не такое уж злодейство по сравнению с выходками Лавана? Как‑то нелогично, не вяжется ни с главной мыслью Пасхальной агады, ни с реальными фактами, изложенными в библейском тексте.
Как же нам следует понимать эту фразу?
Предложу возможный ответ. Поведение Лавана — модель поведения антисемитов во все времена. В Пасхальной агаде подразумеваются не столько поступки самого Лавана, сколько порожденное ими явление, возникавшее из столетия в столетие. Как все это случилось?
Поначалу Лаван проявляет, казалось бы, дружелюбие. Предлагает убежище Яакову, когда тот спасается от Эсава, поклявшегося его убить. Но, оказывается, Лаваном движут скорее корысть и расчетливость, чем радушие. Яаков семь лет работает на Лавана за Рахель. А тот в первую брачную ночь подменяет Рахель Леей, и Яаков вынужден отработать еще семь лет ради женитьбы на Рахели. Когда Рахель рожает Йосефа, Яаков пытается уйти от тестя. Лаван возражает. Яаков работает на него еще шесть лет и наконец осознает, что дальше так жить нельзя. Сыновья Лавана утверждают, что Яаков разбогател за счет их отца. Яаков чувствует, что Лаван тоже начинает относиться к нему враждебно. Рахель и Лея соглашаются с мужем, а о Лаване говорят: «Разве он не считает нас чужими? Ведь он продал нас и истратил деньги, [которые получил] за нас!» (Берешит, 31:14–15).
Яаков понимает: как бы он ни уговаривал Лавана, что бы для него ни делал, тот все равно его не отпустит. Единственный выход — бегство. Лаван бросается в погоню, и если бы Б‑г не уберег его той ночью, накануне того, как Лаван настиг Яакова, он, почти несомненно, принудил бы Яакова вернуться и до конца дней оставаться его дармовым работником. Вот что Лаван говорит Яакову на следующий день: «Дочери — мои дочери! Сыновья — мои сыновья! Стада — мои стада! Все, что ты видишь, мое!» (Берешит, 31:43). Оказывается, Лаван уверен, что на самом деле и не отдавал Яакову всего того, что прилюдно ему, казалось бы, отдал.
Лаван обходится с Яаковом как со своей собственностью, как с рабом. Он не считает Яакова за человека. В глазах Лавана Яаков не имеет никаких прав и вообще не существует независимо от тестя. Он отдал Яакову своих дочерей в жены, но все равно утверждает, что дочери и их дети принадлежат ему, а не Яакову. Он договорился с Яаковом, что в качестве платы за труд тому достанется скот, но все равно уверяет: «Стада — мои стада».
При этом Лаван ярится и негодует оттого, что Яаков сохраняет человеческое достоинство и внутреннюю независимость. Оказавшись в невозможных условиях, фактически в рабстве у тестя, Яаков находит способ выжить. Да, его околпачили, подсунув другую девушку вместо любимой Рахели, но он трудится, чтобы все‑таки жениться и на Рахели тоже. Да, он вынужден работать бесплатно, но его выручают непревзойденные познания в животноводстве: он предлагает Лавану договоренность, в результате которой приумножает свои стада, и ему удается прокормить уже немалую семью. Яаков никогда не опускает руки. Его берут в кольцо, а он находит выход. В этом величие Яакова. Он действует методами, которыми в иных обстоятельствах побрезговал бы. Здесь, однако, ему надо перехитрить крайне изворотливого противника. Но Яаков отказывается капитулировать, сломаться, пасть духом. В безнадежном, казалось бы, положении Яаков сохраняет достоинство, независимость и свободу. Яаков никому не дает себя поработить.
Лаван — фактически первый антисемит в истории. Столетие за столетием евреи искали убежища от тех, кто, подобно Эсаву, стремился их убить. Народы, предоставлявшие им убежище, поначалу казались благодетелями. Но помогали они не бескорыстно. Эти народы полагали, что на евреях можно нажиться. Куда бы ни приезжали евреи, они приносили местным жителям процветание. Но евреи отказывались быть невольниками, с которых получают барыш. Они отказывались быть чужой собственностью. У них была своя идентичность и свой уклад жизни. Они настаивали, что обладают основным правом человека — правом на свободу. И в конце концов общество тех стран, где поселились евреи, ополчалось против них. Местные начинали утверждать, что евреи их эксплуатируют, хотя в действительности сами эксплуатировали евреев. А когда евреи начинали преуспевать, местные обвиняли их в воровстве: «Стада — мои стада! Все, что ты видишь, мое!» Местные забывали об огромном вкладе евреев в процветание их стран. Тот факт, что евреи в какой‑то степени сохраняли самоуважение и независимость, что евреи и сами процветали вместе со страной, пробуждал в местных жителях не только зависть, но и ярость. И тогда быть евреем становилось опасно.
Лаван — первый, но далеко не последний случай этого синдрома. То же самое наблюдалось в Египте после смерти Йосефа. Это наблюдалось под властью древних греков и древних римлян, в средневековых христианских и мусульманских империях, в европейских странах в XIX и начале ХХ века, а также после русской революции.
В интереснейшей книге под названием «Мир в огне» Эми Чуа утверждает, что в странах, принимающих иммигрантов, общество ненавидит по этническому признаку все меньшинства, чье преуспевание бросается в глаза. Объектом ненависти становятся те, кто отвечает трем критериям:
1. Ненавистная группа представляет собой меньшинство. В противном случае ее побоятся атаковать.
2. Она преуспевает. В противном случае на нее смотрят не с завистью, а с презрением.
3. Она бросается в глаза. В противном случае на нее не обращают внимания.
Евреи обычно соответствовали всем трем критериям. Поэтому их ненавидели. А началось все с Яакова в годы его жизни у Лавана. Яаков — меньшинство, ведь у Лавана многочисленное семейство. Яаков преуспевает, и это сразу бросается в глаза — стоит посмотреть на его стада.
Теперь нам ясно, что хотят сказать мудрецы Талмуда в Пасхальной агаде. Фараон был врагом евреев в определенную эпоху, но Лаван в том или ином обличье существует из века в век. Синдром, который у него проявился, наблюдается и сегодня. Как отмечает Эми Чуа, в масштабе Ближнего Востока Израиль представляет собой меньшинство, преуспевание которого бросается в глаза. Меньшинство, поскольку страна это крохотная. Она преуспевает, и это сразу заметно. Малюсенькая страна, у которой почти нет природных ресурсов, каким‑то образом затмила соседей. Это породило зависть, переходящую в ярость, которая, в свою очередь, переросла в ненависть. А началось все еще с Лавана.
Такой взгляд на ситуацию заставляет нас увидеть Яакова в новом свете. Яаков олицетворяет меньшинства и маленькие национальные государства на всей планете. Яаков — это все, кто клянется: «Не позволю, чтобы крупные державы крушили беженцев, малочисленных, бессильных». Яаков отказывается считать себя рабом, чужой собственностью. Его внутреннее достоинство и внутренняя свобода непоколебимы. Он способствует процветанию других людей, но срывает попытки нажиться на его горбу. Яаков — это голос, провозглашающий: «Я тоже человек. Я тоже обладаю правами. Я тоже свободен».
Если поведение Лавана — непреходящая модель ненависти к меньшинствам, преуспевание которых бросается в глаза, то поведение Яакова — непреходящая модель способности выживать в окружении ненавистников. Таким нетривиальным образом Яаков становится голосом надежды, участвующим в беседе всего человечества, живым доказательством того, что в конечном счете всегда побеждает свобода, а не ненависть.
Комментариев нет:
Отправить комментарий