ГЛУХАЯ СТЕНА О дневниках Натана и Юлии Эйдельман

                                                                  Натан Эйдельман

Давно уже опубликовал короткую рецензию на блестящую книгу Семена Резника "Вместе или врозь". Книгу, не оставляющую камня на камне от юдофобского опуса Александра Солженицына. Нашел самые лестные эпитеты для оценки этой книги, однако в конце рецензии посмел сформулировать давно мучившую меня мысль о бесполезности  е в р е й с к о й  концентрации на проблеме юдофобии.

Рискнул предположить, что юдофобия сродни неистребимым человеческим порокам: ненависти, лживости, корыстолюбия, мстительности, невежеству и так далее, а потому разоблачать антисемитизм и бороться с племенем жидобоев также наивно, как требовать от рода людского немедленного отказа от всех врожденных или приобретенных пороков, включая клептоманию и черную зависть к ближнему.

Отметил также провокаторскую сущность юдофобии. Больше всего радости юдофобам приносит гневная еврейская реакция на бред человеконенавистничества. 

Сознался, что сам грешен и не раз попадал в эту "ловушку дьявола", а в итоге призвал к игнорированию "интеллектуальных" атак на еврейство, но мгновенному ответу ударом на удар, как только юдофоб от слов переходит к делу.

Небольшая та заметка мне показалась вполне невинной, уж никак не оскорбляющей автора упомянутой книги, но реакция на рецензию, опубликованную в Израиле и в России, оказалась совершенно неожиданной.

 И автор, и читатели книги, если верить опубликованной полемике, набросились на меня с исключительной злобой и непримиримостью. Семен Резник не опустился до прямой ругани, полемизируя с Солженицыным, а тут счел возможным применить самые крепкие выражения в мой адрес, в  адрес, подчеркнем это, поклонника его же публицистического таланта….

Впрочем, дело прошлое. Вспомнил об этой истории, прочитав замечательные "Дневники"  Натана и Юлии Эйдельман. (Москва "Вагриус" 2003).

Сразу оговорюсь – Натан Эйдельман – талантливый, глубоко образованный историк и писатель. Человек чистый и благородный. Друг Булата Окуджавы, Фазиля Искандера, Юлия Кима, Юлия Крелина….

Итак, в последующем тексте не будет даже попыток хоть чем-то оскорбить память о Натане Эйдельмане. Речь пойдет совсем о другом: о трагических попытках еврея по рождению искренне, честно ассимилироваться в среде чужого народа. 

"Чужого", написал я, но как можно считать чужим культуру народа, родного тебе по языку и рождению. Но здесь, как раз, мы и находим подлинные корни юдофобии. Народ, назвавший себя коренным, вовсе не хочет делиться не только завоеванной им землей, но и культурным наследием. Он, чаще всего, считает "инородца" интеллектуальным захватчиком, агрессором, а не человеком, всемерно расширяющим культурное пространство, на которое он "посмел вторгнуться".

 Юдофоб готов признать, пусть нехотя, со скрипом, Исаака Левитана - русским художником,  Бориса Пастернака русским поэтом, Абрама Иоффе – русским ученым, но он никогда не согласиться на праве еврея трактовать особенности, в  случае с Эйдельманом, русской истории и культуры.

В давней статье: "Третий лишний", рецензии на книгу отца Натана Эйдельмана – Якова, напрямую коснулся безуспешных попыток полной ассимиляции его сына – историка.   Мне показался и светский сионизм отца недостаточно доказательным в споре с Натаном. В заключении статьи писал: "Значение этой книги огромно. Она, как ничто другое, отражает блеск и нищету русско-еврейского интеллекта, его трагические ошибки, его невозможность даже здесь, в Израиле, отрешиться от скорбных заблуждений атеистического разума".

 Недавно изданный дневник Натана и Юлии Эйдельман, как мне кажется, полностью подтвердил приведенный выше вывод.

Трагедия ассимиляторства, вынужденного, необратимого, рокового очевидна. Далеко не каждый  еврейский талант, рожденный в России, был способен пойти на подвиг НЕВОСТРЕБОВАННОСТИ, на подвиг верности традициям и культуре своего народа. Тоталитарный террор среды запрещал это под страхом полного отторжения, ухода в подполье или смерти. Среда предлагала еврею единственный выход: приложить свои силы на российском, культурном поле. Вот здесь еврей мог выйти из тени, да и просто прокормить себя и свою семью, с помощью  своего дара, не изменяя своему призванию.

Оговорюсь, "Дневники" – бесспорный источник разнообразных, неоценимых и уникальных сведений об интеллектуальной жизни России конца ХХ века. В книге множество точнейших, верных замечаний и глубоких характеристик. Вставки Юлии Эйдельман не только помогают расшифровать многие записи Натана, но  имеют неопровержимую самостоятельную ценность.

Читатель сам сможет убедиться в этом. Я же поставил перед собой иную задачу: проследить, как "заноза" еврейства мешала, тревожила, причиняла боль знаменитому историку.

Кстати, еще 17 лет назад, читая знаменитую книгу: М.С. Лунин "Письма из Сибири", невольно задумался над одним из комментариев историка к этой книге. В нем говорилось, как мне кажется, о чувашах Симбирской губернии, насильственно переведенных в удельное ведомство, что заметно ухудшило положение чувашей.

Тогда и подумал, что с каким бы интересом прочитал очерк, написанный отличным историком по фамилии Эйдельман о судьбе ДВУХ МИЛЛИОНОВ несчастных евреев, запертых в черте оседлости, но увы…

 Честных, талантливых "пахарей" – евреев на поле русской истории и словесности  множество. Все они внесли бесценный вклад в русскую культуру. Натан Эйдельман был именно таким человеком.

Но в этой рецензии, повторю это,  не стану касаться  неоспоримых достоинств российского интеллектуала – "шестидесятника". Мне показалось характерными и поучительными еврейские мотивы дневника.

Они, как правило, носят лишь оборонительный характер обычного мониторинга. Эйдельмана возмущают проявления юдофобии – и только. По сути дела, его гнев вызывают попытки окружающей среды лишить историка - еврея права на участие в российском, культурном процессе.

Юлия Эйдельман пишет: "Последняя фраза связана с тяжелым ощущением Натана, усиливавшимся с годами, что в нем живет постоянный внутренний редактор, не позволяющий писать о русской истории так, как он считал нужным, из-за того, что он еврей и любой русский историк или просто читатель может сказать: "Как смеет это жиденок так судить о нашей истории!" Эта мысль мучила Натана и мешала ему при написании книг".

Признание красноречивое. Выходит, цена ассимиляции – это ложь или, скажем осторожнее, не вся правда, а назойливое напоминание юдофобов о порочности  потомков Иакова раздражало Натана Эйдельмана, прежде всего как напоминание о своем непреодолимом еврействе.

Привожу запись самого Эйдельмана: "Рассказывают, что Сталину представили труд историков о происхождении Петра 1 от гостившего в России грузинского царевича. Резолюция Сталина сохранилась: "В архив. Не печатать. Руководитель принадлежит той нации, которой он служит".

Бесспорно, и сам Натан Эйдельман хотел принадлежать той нации, которой он служил, но в то же время остаться евреем, не предать своего родства. Отсюда и трагедия раздвоенности, все неудобства вынужденного сидения на двух стульях.  Именно это и есть трагедия ассимиляторства.

    "Усилившимся с годами", - пишет Юлия Эйдельман. Случилось это просто потому, что "с годами" усилились атаки юдофобов. Государственный антисемитизм отступил, выпустив на свободу юдофобию "частную". Вспомним, что результатом горбачевской перестройки стало не только возвращение из ссылки Сахарова и прочие вольности, но и разгул юдофобии в СССР: митинги националистов, демонстрации, общество "Память", вал печатной черносотенной продукции и разгул расистской заборной графити.

По сути дела, в последние пять лет своей жизни Натану Эйдельману чуть ли не каждый день указывали за порог и напоминали, что он не заслуженный, честный русский историк, а  презренный "жиденок".

Из дневника: "Рассказ об антисемитском хурале  в клубе Горбунова, избиении Чернова. Вообще – повсюду волны антисемитизма".

Вспомним наполненную горечью и гневом полемику Натана с замечательным писателем Виктором Астафьевым, позволившим себе ксенофобские высказывания. "Это было, стало трагической частью жизни Натана", - пишет Юлия Эйдельман.

 Друзья, знакомые, которые прежде казались порядочными людьми, будто сбросили маски: "Гнусное, коротенькое письмецо князя Голицына (Андрей Голицын, художник, казался вполне милым человеком, прислал абсолютно юдофобское письмо…)" 

 И еще об Астафьеве, с необыкновенной горечью, потому что именно этого человека, в отличие от Солженицына, Эйдельман считал очень крупным писателем: "Гнусная, подлая переписка Астафьева с Л.Б. Горчаковой; Ваксберг сам читал его письма в "Огонек" о "жидовствующем журнале"".

Попытки ассимиляции носят бесспорно трагический характер, когда предпринимаются они людьми глубоко порядочными и честными. Натан Эйдельман хотел быть русским историком, сохранив свое имя и фамилию.

Как-то ему на рецензию подсунули юдофобскую рукопись Марка Виленского: "Легко ли быть евреем, если вы русский". Натан в дневнике назвал ее "ублюдочной", а в доказательство привел большой отрывок из рукописи: "Все, что вызывает в сознании  ощущение национальной раздвоенности, лучше убрать. Например, полезно было бы тактично показать смену имен и фамилий на русские. Зачем русскому, по сути, человеку называться Борисом Александровичем Пазманом, когда он сможет стать Борисом Александровичем Пахомовым…".

"Натан еще многое выписывает из этой рукописи, приведшей его в ярость", - отмечает Юлия Эйдельман.

Порядочный, гордый, честный человек не может предать память о своих родителях, хотя бы в этой, унаследованной, простейшей форме имени и фамилии. Получается что-то вроде последнего прибежища в сохранение рода, когда все остальные признаки, степени подлинной защиты от юдофобии, отсутствуют.

И вдруг, внезапно, как форма защиты от кошмара антисемитизма, загоняющего Натана Эйдельмана в угол, в скорую смерть от инфаркта, попытка спастись интересом к еврейским ценностям. Этим замечательный историк, бесспорно, должен быть благодарен писателю Григорию Кановичу.

" Канович просвещает нас в еврейском смысле. Эли Визель, Мартин Бубер… Неохасидизм; откровение. Доброта. Переписка Бубера и Ланда; нужна земля, но еще важнее – Цион, идеал добра. Отсюда нелюбовь к нему политических и религиозных ортодоксов. Мысли о шем-тове ( с маленькой буквы, прим А.К.), маггиде, сердитом Менахем-Менделе – требующих радостного познания Бога в себе и тотчас".

Вот, пожалуй, и все в "Дневниках" на еврейскую тему вне "ловушки дьявола" юдофобии.

Позвонил Григорию Кановичу и расспросил  о встречах с Натаном Эйдельманом. "Он был светлым и красивым человеком, настоящим аристократом мысли, - рассказал Канович. – И пользовался огромным авторитетом у своих друзей, которые сами были личностями значительными, незаурядными… Правда, от еврейской темы он старался держаться в стороне. Помню, что не проявил интереса к моим рассказам об Израиле… Русскую историю Натан знал необыкновенно глубоко, но во всем еврейском разбирался крайне слабо".

И все-таки рассказы Кановича "запали" в душу, вызвали большой интерес Эйдельмана. Он был предельно осторожен на людях, но вот в дневнике есть даже хасидские притчи, которые особенно поразили русского историка.

Но все это так: мимолетно, случайно. В центре жизни, работы иное: Натан увлечен переменами в России. Он становится "выездным" Италия, Польша, Германия…. И здесь показателен рассказ в дневнике о докладе Эйдельмана на конференции в Варшаве. Эйдельман говорил об истории русско-польских отношений, говорил горячо, честно, шквал аплодисментов наградил его по завершению доклада.

Натан Яковлевич Эйдельман говорил обо всем, кроме Холокоста, оставив за границей своих интересов активное участие поляков в истреблении 3 миллионов евреев…. Ничего не поделаешь, Натан Эйдельман, хоть и сохранил свою фамилию и имя, но, получается, что история польских восстаний и расстрела офицеров в Катыни интересовали его больше, чем трагедия Аушвица и Варшавского гетто.

 Я бы не хотел, чтобы последние фразы этой рецензии прозвучали как упрек в адрес ушедшего от нас, замечательного, талантливого историка. Я просто думаю, что Холокост как бы находит продолжение в каждой попытке любого еврея, любым способом уйти от своего еврейства. Трагедия такого ухода в его невозможности, особенно тогда, когда уход этот пробует осуществить человек в высшей степени достойный.

Остановлюсь еще на двух, последних, "еврейских" записях в "Дневнике" Натана Эйдельмана. Вот он описывает с настоящей болью печально известный, апрельский съезд СП РСФСР: " Карпец сказал почтить всех убиенных во главе с царской семьей. ¾ почтили. В середине первого дня – Вл. Арро спокойно напомнил об агрессивности. Сергей Воронин – 20% русских, остальные русскоговорящие. Ананьев и Арро – антисемитов разоблачали. Буйнов – "евреи виноваты", "космополиты даже хуже, чем евреи".

 Юлия Эйдельман пишет, что эта "последняя запись сделана совсем неразборчивым почерком". Жить историку осталось совсем немного и парадоксально, что дневник, наполненный именами деятелей русской культуры, декабристов, генералов, политических деятелей, заканчивается именно этой фразой, словом "еврей".

Интересно, что и в "дневнике в дневнике" Юлии Эйдельман подобный финал: ""Натан" на иврите, на языке той страны, в которой так мечтал побывать, значит – "отдал". Наверное, и в самом деле имя определяет характер и судьбу".

Жена историка умалчивает, правда, кому себя  о т д а л  Натан Эйдельман.

Хочу, чтобы меня поняли правильно. Я ничего не имею против честной службы на языке, впитанном с молоком матери, службы народу, среди которого ты вырос. Мало того, я сам исполняю главную службу в жизни именно таким образом.  Но при этом, как мне кажется, необходимо сохранять свою народность не только с помощью фамилии и имени, но и делом, не забывая, не презирая, не игнорируя великую культуру и традиции своего народа. Может быть не такой уж большой грех тратить свои способности и дар не только на ценности мира нашего, но и на свои собственные "родовые черты", не обращая внимания при этом на неизбежное и неистребимое племя доносчиков, предателей, мздоимцев и прочих негодяев, в том числе и юдофобов.

Проще говоря, единственный, реальный способ защиты себя и своего народа от коричневой мерзости – это, на мой взгляд, не забывать ни на минуту, кто ты есть, и служить своему народу (чаще всего вопреки обстоятельствам)  всеми силами, всем своим талантом.