Сокращение ставок врачей и медсестер, урезание коек в стационарах, 12 минут на прием пациента в поликлинике, рост бумажной волокиты и штрафных санкций, отсутствие лекарств в стационарах — все это стало уже привычным фоном работы врачей. Однако падение в глубокий кризис отрасли, которая несколько лет поступательно шла к глубокой «инвалидности», усугубилось двумя законодательными инициативами. Прошли они тихо, пациенты их не заметили. Вот они-то и стали последней каплей в критической массе недовольства врачей своим положением в обществе.
«Становимся спиной к Минздраву»
Больше сотни врачей собрались у здания Минздрава на Неглинной в минувшее воскресенье, в полдень. Изначально организаторы акции — независимый профсоюз «Действие», «Лига защиты врачей» и «Альянс медиков» — планировали собрать на митинг несколько тысяч участников. Однако столичные власти центральные маршруты забраковали, предложив митингующим собраться в Люблино. «Ну что вы хотите? Вы подняли такую тему…» — так прокомментировал это решение одному из лидеров акции Анастасии Васильевой в телефонном разговоре чиновник из мэрии.
В итоге буквально за день до акции ее формат был изменен. Решено все же было идти к центральному офису Минздрава и устраивать массовый пикет. А всех, кто планировал присоединиться к акции — врачей, пациентские организации и просто сочувствующих, — организаторы убедительно просили остаться дома, чтобы не нарушать разрешенную численность — не более 40 человек.
Ровно в полдень, вставшие на пешеходный островок протестующие, по команде Андрея Коновала — лидера независимого профсоюза «Действие» — выстраиваются в линию. «Становимся спиной к Минздраву, разворачиваем плакаты и скандируем лозунги! — кричит Коновал. — Пресса стоит напротив!»
Небольшая толпа разбивается на две части, и получается, что все лозунги обращены к многочисленным корреспондентам, что в данной ситуации оправданно. Стеклянные двери Минздрава закрыты, и только дежурный, не выходя на улицу, что-то говорит по телефону.
На развернутых плакатах больше десятка программных требований протестующих. Не очень стройно, но, постепенно набирая силу, люди начинают скандировать: «Дайте врачам лечить!», «Деньги больницам — лекарства больным!» На одном из плакатов фотография «убитой» палаты какой-то российской больницы. Временами выкрикивания стихают, и слышно как щелкают фотоаппараты.
Задержавшийся у пикета прохожий, солидный мужчина в бежевом пальто, мой вопрос, что он думает об отечественном здравоохранении, игнорирует и быстро уходит.
Семен Гальперин, президент «Лиги защиты врачей» говорит, заглушаемый криками коллег, в микрофон какому-то нецентральному телеканалу:
«Мы либо дождемся изменения и реформ, либо люди в России начнут массово умирать от болезней».
Комментарии разным СМИ дают пришедшие на пикет лидер «Левого фронта» Сергей Удальцов и депутат Мосгордумы от КПРФ Елена Шувалова. Удальцов называет происходящее в здравоохранении «геноцидом профессии» и рассказывает, что резкое ухудшение качества помощи видит на примере своих немолодых родителей: «Теперь, чтобы получить направление к специалисту или сдать анализы, им нужно потратить уйму времени, сил. Раньше все можно было сделать в одной поликлинике, теперь они вынуждены мотаться в разные места».
Кроме флагов «Альянса врачей» и профсоюза «Действия» люди держат флаги Конфедерации труда России, профсоюзов «Университетская солидарность», «Фельдшер.Ру» и Левого фронта.
Женщина средних лет, стоящая напротив митингующих, говорит, что она пришла сюда, потому что узнала об акции из интернета, а главная ее претензия к системе здравоохранения в том, что «медицина теперь оказывает услугу, а раньше оказывала помощь».
За полчаса, отведенные на акцию, протестующие успевают несколько раз повторить лозунги. Самый популярный из них — «Против лжи и коррупции» — никак не укладывается в узкопрофессиональную трактовку.
Андрей Коновал, вытирая бисерный пот и все время следя за тем, чтобы люди не выдвинулись случайно за территорию, отведенную под пикет (а это несколько десятков квадратных метров), говорит: «В ноябре начнем всероссийскую кампанию. Всю Россию охватим вряд ли, но в 100 населенных пунктах акцию проведем. Врачи готовы протестовать. Но они бояться увольнения. Наша опора — это тонкий слой людей, кто хочет что-то изменить».
В переулке, выходящем на Неглинную, стоит автозак. На всякий протестный случай.
Геноцид профессии
В мае этого выпускники медвузов узнали, что стоимость ординатуры возрастает вдвое. Количество бюджетных мест при этом критически сократилось. Это означает, что получить узкую врачебную специальность становится практически невозможно. Например, подготовка по программе «Акушерство и гинекология» в Первом МГМУ им. Сеченова стоит теперь 748 тыс. рублей за два года, по программе «Стоматология общей практики» — 788 тысяч. При этом на акушерстве гинекологии предусмотрено всего 15 бюджетных мест, 10 из которых — целевые, то есть предполагают обязательную отработку в компании, оплачивающей учебу. Тотальное повышение стоимости профильного обучения врачей означает, что подавляющая часть выпускников медвузов не получит адекватного образования, и в ближайшее десятилетие в стране резко уменьшится количество узких специалистов: хирургов, лоров, урологов, неврологов.
А в сентябре новое пенсионное законодательство лишило врачей льготного возраста выхода на пенсию. До этого хирурги, радиологи, онкологи получали такую возможность, отработав определенное количество лет на «вредном» медицинском производстве.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Высокая температура по больнице
Два этих жеста власти в сторону врачебного сообщества добавили дегтя в продолжающуюся «оптимизацию» отрасли, эффективность которой уже стала притчей во языцех. Недавно Фонд независимого мониторинга «Здоровье» Общероссийского народного фронта (ОНФ) опубликовал следующие данные: в 2017 году общий дефицит врачей в государственных и муниципальных медицинских организациях России составил 21,2%. То есть в государственной медицине недостает четверти врачей. Недостает еще и потому, что реформы в медицине обернулись, по мнению медиков, геноцидом профессии.
Добавило напряженности и резонансное «дело Елены Мисюриной». Врача–гематолога осудили на два года лишения свободы за то, что пациент с тяжелым диагнозом умер спустя несколько дней после проведенной врачом биопсии. Уголовное дело и обвинительный приговор вызвали массовый протест медицинского сообщества с акцией в соцсетях и громкими заявлениями академиков и главврачей в защиту доктора.
Из врачей теперь уходят все чаще. А те, кто остаются, отправляются на баррикады.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
«Звонят пациенты и спрашивают: у вас руководство с ума сошло?» В Уфе уже три недели голодают работники «Скорой помощи»
Дмитрий Беляков
лидер независимого профсоюза работников скорой помощи «Фельдшер ру»
«Работодатель относится к нам как к расходному материалу»
— Работодатель относится к нам как к расходному материалу. Самая главная проблема — это загруженность. Работник скорой, сев в 9 утра в машину, может до 9 вечера кататься без обеда, без туалета. Проситься в туалет на вызовах запрещено, остановиться купить воды запрещено, есть в машине запрещено, заполнять карточку больного в машине тоже запрещено, но при этом все карты сразу после приезда надо тут же сдать в диспетчерскую, а если там есть ошибки, то ты после смены их еще два часа будешь переписывать. Фильм «Аритмия» — это про нас один в один. Отсюда и заболевания у моих коллег: онкология, гипертония, инфаркты, алкоголизм. Это все есть на скорой, что уж греха таить. Это дикие нагрузки.
У меня есть экономическое образование, я окончил Плехановский институт. И с этой точки зрения я посмотрел на скорую помощь. Наша служба в Москве — это машина для отмывания денег. Потому что оплата 90% необоснованных вызовов — ущерб государству. Но это поощряется руководством скорой, Минздравом. Со всех экранов кричат: «Вызывайте скорую на всё! Мы к вам приедем! За 6 минут, даже если у вас чешется пятка!»
На скорой помощи кто-то зарабатывает деньги. Недаром она теперь не государственная служба, как было раньше, а служба, которая принадлежит страховой компании.
Государство сначала дает деньги страховой компании, а та изыскивает все пути, чтобы потом не платить по счетам скорой. Ошибку сделал в медкарте — минус 10% к оплате вызова, у больного нет полиса — вызов не оплатят. В законе прописано, что гражданин имеет право получить экстренную помощь бесплатно и без полиса, но страховая компания эту работу не оплатит. Какую-то часть оплатит местная власть, но не все.
Например, из десяти бомжей, которые с инфарктом попадают на скорую помощь, оплатит троих. То есть по закону мы обязаны их спасти, но по факту должны это делать даром.
Еще диспетчерская. Дано негласное указание принимать все вызовы: температура 37,5, ухо болит, аппетит пропал. Бывает, звонит на скорую человек и требует, чтобы мы приехали и выписали ему больничный. Двадцать минут наши медики ему объясняют, что это невозможно, а он — «я плачу налоги, я имею право». Вызов у него не приняли, он звонит «112», а «112» принимает все вызовы, потому что эта служба считается экстренной — и бригада едет туда, выслушивает хамство, терпит унижение. Потому что если бригада напишет, что «больной отказался от осмотра», эту карту тоже не оплатят. Мы же по этой логике на этом вызове ничего не делаем. Вызывают на улицу к спящему на лавочке пьяному.
Если хочешь действительно помочь, подойди, спроси, нужна ли помощь. Скорая приезжает на такой вызов. Но в карту вызова я никогда не напишу «алкогольное опьянение». Я напишу «гипертония». Иначе эту карту не оплатит страховая.
Когда я 17 лет назад пришел работать на скорую, жизнь и здоровье каждого сотрудника были застрахованы. Сейчас, если кто-то из наших на вызове разбился в аварии, он получит только больничный… и больше ничего.
В московской скорой помощи 90% работников — иногородние.
Из Владимирской области едут работать, даже из Оренбурга — вахтовым методом на две недели. Это намеренная политика руководства скорой: иногородними проще управлять, в провинции у них зарплата 9 тысяч, в Москве на той же должности в скорой — 60 тысяч. В страхе потерять такие деньги иногородние не пойдут ни на какой митинг, жаловаться не станут, у них же у всех кредиты и ипотеки. Но даже они, несмотря на высокие зарплаты, начинают увольняться. Не все измеряется рублем.
Сегодня в Москве на линию выходят от 20 до 40% бригад в неполном составе. Еще одна уловка менеджеров: набрать тех, кто будет работать на полторы ставки. Но если два таких сотрудника заболевают, без врача оказываются три бригады. Это все итоги «эффективного» управления.
Анастасия Васильева
офтальмолог, глава межрегионального профсоюза работников здравоохранения «Альянс врачей»
«В этих условиях невозможно качественно учить»
— Я из семьи медиков, офтальмолог в третьем поколении. Мне сейчас 34 года, я в 22 года окончила институт, защитилась и стала работать на кафедре глазных болезней, преподавала глазные болезни и соответственно занималась лечением пациентов.
Прием сейчас веду в частной клинике, потому что мне пришлось уволиться с кафедры Первого медицинского университета имени Сеченова. Главная причина — я не могу в данных условиях качественно преподавать.
В первый год, когда я пришла работать на кафедру, у меня была одна группа студентов — 12 человек. Экзамен был трехэтапный: практические навыки, тест и собственно экзамен, который тоже состоял из нескольких этапов. Это была серьезная подготовка специалистов.
А в последние годы я была вынуждена в небольшом кабинете обучать две группы студентов, всего 50 человек. В этих условиях невозможно качественно учить.
Кроме того, качество образования резко снизилось из-за того, что упразднили все экзамены. Осталось так называемое центральное тестирование, которое студенты пишут, подсматривая в телефон и открывая компьютеры. Мои студенты этого не делали, потому что я стояла за спиной и контролировала, а когда я стала отвечать за 50 человек, это стало невозможно.
У нас сейчас ввели такие правила, что если студент даже вообще не ходил на курс и не посещал занятия, но приходит на это центральное тестирование и его пишет, глядя в телефон, то я ему обязана поставить зачет.
Я в феврале уволилась. Последней каплей стало то, что на Татьянин день, 25 января, всем студентам поставили автоматом даже вот это центральное тестирование.
Почему так много студентов в медвузах? Потому что ректору поставлена задача — увеличить зарплату преподавателям. Как ее можно увеличить? Либо уменьшить количество преподавателей, либо увеличить количество студентов. Естественно, у нас преподавателей становится меньше, а число студентов возрастает неимоверно. Когда училась, у нас из 12 человек в группе было 11 бюджетников и 1 платный. А сейчас 90% учатся на платном отделении.
С ординатурой просто катастрофа. До мая 2018 года ординатура в московских медвузах стоила за два года около 360 тысяч на популярные специальности: урология, стоматология, гинекология. Но в мае этого года резко возросла цена на ординатуру, теперь ординатура по гинекологии стоит 784 тысячи за два года. Мои студенты были в шоке.
Представляете, у них подходит к концу шестой курс, а они не знают, что им делать, потому что денег на образование по такой цене у них нет.
Первый вариант, который выбрали, кстати, очень многие, знаете, какой? Уйти вообще из медицины. В основном в фармацевтические компании. Второй вариант — копить деньги, работать и потом, может быть, вернуться в ординатуру. Некоторые находят работу младшего медицинского персонала — это либо сестры, либо фельдшеры, либо какие-то лаборанты.
Единственное место, куда сейчас берут выпускников, не прошедших ординатуру, — это поликлиники. Я так понимаю, что Министерство здравоохранения решило первым делом закрыть дефицит участковых терапевтов в стране. Терапевты все-таки важнее, подумали там, поэтому надо все эти кадровые дыры заткнуть такими недоврачами. Ну нельзя таких детей, которые ничего не знают и не понимают, отправлять в поликлиники! Нигде в мире такого нет, я уж не говорю про развитые страны.
В итоге получается, что
шанс выучиться на профессионала есть только у детей состоятельных родителей.
Но большинство моих, уже бывших студентов это люди, которые выбились с периферии. Они отлично учились, но у них нет денег на то, чтобы учиться дальше. Получается, по-настоящему талантливых студентов вынуждают уходить из медицины. У меня была студентка очень перспективная как врач, как научный работник. В итоге она ушла вообще из профессии. А она училась на бюджете. То есть шесть лет государство тратило деньги на ее обучение, чтобы потом от нее избавиться. Как это понимать?
В результате масса необразованных студентов, недоврачей выросла за последние годы. И еще неадекватно разбухла коммерческая медицина. Частные клиники в основном заинтересованы не в качестве лечения, а в том, чтобы к ним приходили пациенты и платили деньги. Раз за разом. И получается, там нет мотивации лечить качественно. Я раньше довольно много ездила по регионам, читала лекции. И самое тяжелое для меня это то, что врачи, к сожалению, в своей массе, получив какое-то базовое образование, перестали учиться. Медицинская наука развивается бешеными темпами, и невозможно быть современным врачом по учебникам 30-летней давности.
В такой атмосфере выгораешь стремительно. Почему у нас врачи сейчас, по статистике, живут намного меньше, чем пациенты? Потому что врачи должны, по сути, отдавать пациентам больше, чем они получают. А это неправильно. Врача нужно ценить и беречь, иначе пациент будет недополучать помощь. Цинизм врачебный, он очень быстро растет.
Поэтому становится рядовой ситуация, когда врач, открыв дверь кабинета и увидев полный коридор ожидающих приема, кричит: «Что вы от меня хотите все? Я устал».
Но самое страшное, на мой взгляд, что при тотальном падении качества образования идет массовое увольнение классных врачей под предлогом «оптимизации». В апреле этого года начались масштабные сокращения врачей в НИИ глазных болезней. В этом институте более сорока лет проработала моя мама — Надежда Васильевна Макашова, доктор медицинских наук. Ее просто уведомили о сокращении, предложив должность уборщицы.
Специалисту такого уровня предлагают мыть полы. Это как понимать?!
Это прямое оскорбление профессии. Становится страшно, что в нашей стране врачи такого класса просто никому не нужны. Их унижают и оскорбляют такими абсурдными предложениями. Из двенадцати профессоров в НИИ остались три.
Ольга Демичева
врач-эндокринолог
«Мы самая консервативная часть общества. Но уже наступил предел»
— Я 35 лет работаю врачом. Сейчас в частной клинике. Я член ассоциации по лечению диабета, сотрудничаю с фондом «Справедливая помощь» доктора Лизы.
Последняя капля была еще в 2014 году, и с того времени ничего не улучшилось. Единственное, что сдвинулось с мертвой точки, так это развитие паллиативной помощи. Но все что касается оказания доступной и качественной медпомощи, все это катится под гору. Государственные гарантии не выполняются, врачей преследуют, массово заводят против них уголовные дела.
Лично я не страдаю. Я англоговорящий врач, работаю в международных клинических исследованиях, участвую в международных конференциях. Мой профессиональный статус таков, что у меня нет нужды идти на работу в поликлинику, где у меня была бы скудная зарплата и 12 минут на прием пациента. Так работать унизительно.
Мои пациенты сегодня вынуждены платить огромные деньги, чтобы попасть ко мне на прием в частную клинику, потому что в государственной мне делать нечего.
В сегодняшних условиях там нет возможности качественно лечить.
То, что врачи выходят протестовать, говорит о крайней степени отчаяния. Мы самая консервативная часть общества, мы не протестная среда по сути своей, у нас субординация, ответственность колоссальная. Просто времени нет ни на что, кроме работы. Но уже наступил предел.
Комментариев нет:
Отправить комментарий