Юлий Эдельштейн: «Нормальному человеку это не объяснишь»
Беседу ведет Михаил Майков 30 июня 2017
Три дня в России с официальным визитом находилась делегация кнессета во главе со спикером Юлием Эдельштейном. Приезд совпал с 30‑летием репатриации Эдельштейна, поэтому кроме переговоров с Валентиной Матвиенко, Вячеславом Володиным, Сергеем Лавровым и выступления на пленарном заседании Совета Федерации в программе его визита значилась «экскурсия» для израильских журналистов в хоральную синагогу, к дому, где Эдельштейн жил до ареста, в Савеловский суд, где в 1984 году он был приговорен к трем годам заключения по сфабрикованному обвинению в хранении наркотиков, и в Бутырскую тюрьму, где он находился несколько месяцев до суда. Вместе со спикером кнессета по памятным местам прошел корреспондент «Лехаима», взявший у него эксклюзивное интервью.
Михаил Майков
Визит совпадает с годовщиной вашего отъезда из СССР. Что здесь первично, а что вторично? Вы приехали вести переговоры с российскими представителями или все‑таки отмечать 30‑летие репатриации?
Юлий Эдельштейн
Конечно, прежде всего это официальный парламентский визит. Многие написали, что я еду в Россию по поводу 30‑й годовщины освобождения из лагеря и репатриации, но это смешно. Полгода назад мне предложили на выбор несколько заседаний Совета Федерации, на которых была возможность выступить. Единственная дата, которая подходила, оказалась именно эта. И уже потом я вдруг сообразил, что это ровно 30 лет со дня моего отъезда из СССР — я уехал 9 июля 1987 года.
Цели визита совершенно понятны. С одной стороны, продолжить межпарламентское сотрудничество в тех областях, где есть хороший задел: экономика, культура, туризм. А с другой — попытаться разъяснить как можно более точно израильскую позицию по тем вопросам, где существуют разногласия. Эти вопросы тоже всем известны, это не государственная тайна: мы не можем терпеть ситуацию, когда на нашей северной границе Иран как при посредстве «Хизбаллы», так и сам захватывает плацдарм для будущих атак на Израиль, когда современное оружие систематически передается в руки террористам. И речь идет не о каких‑нибудь ракетах «Лау», а действительно о новейшем вооружении. Это стратегическая угроза Израилю. Поэтому очень важно иметь с Россией не только координацию, которая, кстати, на армейском уровне и так неплохая: представители нашего генштаба и российские военные находятся в постоянном контакте, ни одна из сторон не стреляет по самолетам другой, никого не сбивают и не убивают, надеюсь, что и дальше так будет. Но нужно понимание, что будет в этом регионе через год‑два‑три, потому что для нас нет опции, при которой Иран будет господствовать на нашей северной границе.
ММ
В связи со всем сказанным, кто сегодня Россия для Израиля — партнер, друг, противник, угроза?
ЮЭ
Россия — это очень серьезный игрок на Ближнем Востоке. У нас хорошие отношения и достаточно открытый диалог. В некоторых вопросах это стратегический партнер, а в некоторых — страна, с которой имеются немалые разногласия, и их надо решать. Но все равно есть принципиальная разница между ситуацией после Шестидневной войны, когда не было дипломатических отношений, никаких контактов, невозможно было ни о чем разговаривать, и ситуацией нынешней, когда не далее как на прошлой неделе представители комитета по иностранным делам и комитета по безопасности и обороне Совета Федерации встречались с депутатами кнессета и никто не сглаживал разногласий, наоборот, шел острый и прямой разговор.
ММ
У вас есть ощущение, что эти разногласия могут быть сглажены в ближайшем будущем?
ЮЭ
Я думаю, что это процесс и взаимопонимание в конце концов наступит. Если уж даже в странах нашего региона, которые раньше не называли Израиль иначе как исчадием ада и сатаной, в последнее время в связи с иранской угрозой все больше и больше понимают, что надо сотрудничать, что у нас общий враг и одна беда, то тем более к этому придет Россия.
Иногда приходится слышать абсурдные заявления: как‑то от одного из высокопоставленных российских дипломатов мы узнали, что «Хизбалла» для России не террористическая организация, потому что она не убивает российских граждан. Тут же появился список десятков граждан России, погибших от атак «Хизбаллы» в Израиле. Современный мир прозрачен, в нем нельзя спрятаться. А если твой гражданин пошел на концерт в Манчестере и там его взорвали, то что, так ему и надо? А сколько было случаев, когда смертник взрывал израильские автобусы и погибали арабы‑мусульмане? Он что, перед взрывом проверил у всех паспорта?
ММ
Как на ваших переговорах с Валентиной Матвиенко и Вячеславом Володиным возник вопрос о фильме «Собибор»?
ЮЭ
Вообще ситуация с памятью о Холокосте в России за последние десятилетия изменилась радикальным образом. Когда лет 25 назад сюда впервые привезли фильм Центра Визенталя о Холокосте, вполне интеллигентная публика в кинотеатре реагировала, как дети на кукольном спектакле, когда разбойник бежит за принцессой: «Убегай, прячься в лесу, он за тобой гонится, спасайся!»
Несколько лет назад я послал запрос в российское Министерство обороны о посмертном награждении Александра Печерского, и мне ответили, что он в свое время уже был награжден каким‑то орденом и не о чем больше говорить. Потом мы обсуждали этот вопрос с Владимиром Путиным во время его приезда в Израиль на открытие памятника воинам‑красноармейцам. Была создана инициативная группа, Печерский получил орден Мужества. Сейчас о подвиге лейтенанта Печерского, о восстании в лагере смерти Собибор снят фильм, и мы с Валентиной Матвиенко договорились организовать одновременную премьеру этой картины в России и в Израиле.
ММ
Какие у вас остались впечатления от посещения Бутырской тюрьмы? Изменилось ли что‑то, по вашим ощущениям, в этой системе за три десятилетия?
ЮЭ
Надо всегда понимать, какими глазами мы на это смотрим. Со мной были несколько израильских журналистов, которые пришли в абсолютный ужас от того, что увидели, и с изумлением написали в репортажах: «А Эдельштейн постоянно говорил, что есть значительные улучшения». Нормальному человеку это не объяснишь. Когда я захожу в камеру и вижу в ней электрический чайник, я теряю к ней всякий интерес — для меня это уже не тюрьма, а санаторий.
ММ
Что‑то подобное Шаламов в свое время писал Солженицыну — что это у вас, Александр Исаевич, в «Иване Денисовиче…» по зоне кот ходит, его давно бы съели.
ЮЭ
Я не помнил этого у Шаламова, но точно то же самое сказал в свое время Щаранскому. Би‑би‑си году в 1988‑м сняло документальный фильм про пермскую зону, где сидели Щаранский и другие политзэки. Фильм привезли в израильский МИД, и группу бывших узников Сиона, человек 15–20, позвали на просмотр. Кончилось, все сидят, тишина. Я спрашиваю: «Ну, ребята, загадка. Как понять, что зона политическая?» — «Из‑за формы? Из‑за вертухаев?». «Нет, — говорю, — там в кадре котенок сидит на колючке. Да кошкоед из нашего отряда его за две минуты сожрал бы, тот бы и мяукнуть не успел».
На самом деле то, что я говорю, ужасно. Почему то, что в камере есть чайник, что с окон сняли «реснички» , ликвидировали «шубы» , должно вызывать положительные эмоции? В камере на 22 человека есть огрызок шланга, заменяющий душ, — что в этом невероятного? Но при мне в этой же камере сидели 40 человек безо всякого шланга. В душ выводили раз в неделю, и если вертухай был в хорошем настроении, то давал две минуты под ним постоять. А если в плохом, то душ мог быть такой горячий, что под него нельзя зайти, и через 30 секунд звучала команда: «Давайте, падлы, собирайтесь». Поэтому для меня эта минимальная нормализация выглядит огромными позитивными изменениями. А церковь, синагога? Бутырский раввин! С другой стороны, в церковь, как мне сказали, большая очередь, и туда можно попасть раз в месяц при хорошем поведении. А в Израиле есть специальные отделения в тюрьмах для религиозных, где они целыми днями молятся и учат Тору. Понятно, что есть разница. Но есть и изменения. Двадцати в такой камере тоже тесно — но 20 не 40.
ММ
У вас никогда не было желания подать в суд на судью Одинокову, которая вынесла вам приговор по сфальсифицированному обвинению, или на того гэбэшного опера, который подкинул на обыске наркотики?
ЮЭ
Меня все израильские журналисты спросили, извинился ли передо мной кто‑нибудь за время этого визита. Я совершенно искренне ответил, что никогда к этому не стремился. Я не пытался получить свое дело, добиться реабилитации, тем более подать на кого‑то в суд. И это не потому, что я такой кроткий. Моя цель была уехать в Израиль. Сегодня любой человек из любой — почти любой — страны бывшего Союза может переехать, куда захочет. В этом плане моя задача выполнена. А вопросы более глобальные должны решать люди, которые живут в этой стране. Это их обязанность и их привилегия. 
Комментариев нет:
Отправить комментарий