Histoire de Serge <Серж> Gainsbourg <Генсбур>
Материал любезно предоставлен Tablet
Невероятная одиссея еврейской звезды прото-рэпа, создавшей современную французскую песню
____
* История Сержа Генсбура (фр.) — Здесь и далее примеч. перев.
Из стеклянной пепельницы, точно пальцы того, кто пытается выбраться из зыбучих песков, торчат окурки «Житан». Бутылка «Шато Петрюс» пуста. В холодильнике с прозрачной дверцей прохлаждаются три батончика «Сникерс», следы зубов на одном из них — том, от которого откусили половину — похожи на 33-летний петроглиф. Из сумрака угрюмо глядит жутковатая анатомическая модель, словно явившаяся сюда не то из книги Везалия , не то из фильма ужасов. Рядом с нею на полке за стеклом застыл мертвый тарантул. На кухне составленные в безупречном порядке банки соусов, специй, томатного сока и безалкогольных добавок для коктейлей дожидаются терпеливо, пока Серж Генсбур вернется домой пропустить рюмочку перед сном.
Дом Генсбура под номером 5-бис на рю де Верней ныне официальное место поклонения. С того самого дня в марте 1991 года, когда сердце Генсбура перестало биться, в память о своем кумире поклонники исписывают стены граффити. В сентябре 2023 года жилище музыканта открыли для посетителей. Генсбур не раз описывал роскошно обставленную переднюю как «музыкальную комнату, бордель или музей». Именно здесь он давал интервью, принимал гостей, играл на рояле, с которого на него смотрела фотография Шопена. Бархатный диван до сих пор хранит отпечаток его тела.
«После его смерти долгое время мне мучительнее всего было видеть эту отметину на диване», — признается дочь Сержа, актриса и певица Шарлотта Генсбур, запись ее нежного голоса сопровождает посетителей на экскурсии по навевающему клаустрофобию Maison Gainsbourg , похожему на шкатулку для драгоценностей: низкие потолки, узкие коридоры, свет редкий, как паутина. — «Образ его тела остался, а самого его больше не было».
В рассказе Шарлотты сквозит неутихающая боль и неувядающая любовь. И пока вы расхаживаете по дому, она вспоминает дни после смерти Сержа, когда самые главные женщины его жизни — сама Шарлотта, ее единоутробная сестра Кейт Барри, Джейн Биркин и последняя спутница Сержа, Каролина Паулюс по прозвищу «Бамбу» — лежали подле усопшего и вместе его оплакивали.
«На несколько дней время остановилось. Помню его ледяную кожу, когда его уносили, — рассказывает Шарлотта. — Помню, как через спальню шли люди, чтобы попрощаться с ним, и как пели на улице».
Вскоре Шарлотте удалось выкупить у братьев и сестер доли в доме, но сразу превратить его в музей оказалось ей не по силам. Она часто приходила сюда, чтобы в одиночестве поразмыслить о тяжести своей утраты. Чтобы снова пожить в уникальной вселенной «одинокого человека, не любившего одиночество».
«Я больше так не могла. Мне казалось, его рвут на части, — сказала мне Шарлотта во время нашей недавней встречи в парижском отеле. — Я едва не продала дом. Перебралась в Нью-Йорк… мне казалось, я могу жить в другом месте и не думать ни о нем, ни о прежней поре. Но потом я вернулась в Париж и года четыре назад начала проект заново. Потрудиться пришлось изрядно — в основном потому что нам хотелось получить другое пространство, чтобы люди не просто посещали его дом и уходили».
Манящее сочетание оккультного шарма и шика художественной галереи — нечто среднее между склепом лорда Байрона, где обитают призраки, и французским Грейслендом. Но кое-какие черты воплощают в себе квинтэссенцию всего, что связано с Генсбуром. Темные драпри, чтобы в комнаты не проникал естественный свет. Генсбур однажды съязвил, что выбрал такой вариант, «потому что стены в психиатрических клиниках всегда белые». Бесценные произведения искусства, принадлежавшие Генсбуру — скульптура «Человек с кочаном капусты вместо головы» Клод Лаланн, авторская рукопись «Марсельезы», «Охота на бабочек» Дали, — хранятся в официальном музее, расположенном неподалеку. В этом же пространстве — пепельницы, украденные из пятизвездочных парижских отелей, лампы ар-деко, бронзовые обезьянки, полотна с херувимами, нашивка с надписью «Бунтарь на 101%», десятки медалей и полицейских жетонов, которые Генсбур выманил у военных и полицейских.
Все это принадлежало человеку сверхъестественно чувствительному, втайне тоскующему по прошлому, человеку, который не желает расставаться с воспоминаниями — и не столько оттого, что втуне тщеславно цепляется за бессмертие, сколько от смутного ощущения: в любую минуту каждое из них могут украсть. В книге Pensées, provocs et autres volutes («Размышления, провокации и прочие завитки») Генсбур писал: «Красоту предметов искусства я воспринимаю подсознанием… На рю де Верней, в моем музее, я наделил их душой. Но самый ценный из них — я сам, поскольку я смертен».
В книге «Дух иудаизма» французский философ Бернар-Анри Леви приводит исторические примеры, символизирующие еврейскую сущность Франции. Он вспоминает Раши, величайшего средневекового талмудиста, в его комментарии на иврите вкраплены тысячи французских слов, заимствованных из лексикона виноградарей, правоведов и торговцев XI века. По словам Леви, сочинение Раши увековечивает язык в самом его начале — «жидкий азот, в который поместили старофранцузский и тем спасли от забвения».
Раши был предвестником Кретьена де Труа — поэт и трувер вышел из той же еврейской общины, которую веком ранее возглавлял мудрец. Де Труа создал цикл произведений о короле Артуре и добавил к общеизвестным преданиям легенды о Ланселоте и Святом Граале. Новаторская композиция его произведения «Ивэйн, или рыцарь со львом» — шаг к развитию современного романа. Был еще Марсель Пруст, по материнской линии потомок эльзасских раввинов; Пруст наблюдал за жизнью как бы извне, и это позволило ему осмыслить возможности литературы XX века.
Генсбур — наследник той же традиции: чужой среди своих, он наблюдает за происходящим со стороны, пребывает в вечном добровольном изгнании, сплетает интеллектуальные аллюзии с низменной дрожью восторга, обманывает шаблоны язвительным остроумием. Его громкие скандалы затмевали его талант, соединяя незамутненную чувствительность поэта-символиста с тревожными ноктюрнами романтического пианиста-виртуоза. Как сказал Франсуа Миттеран на похоронах Генсбура, он был «нашим Бодлером, нашим Аполлинером».
Шарлотта Генсбур, родившаяся в классически-фотогеничном союзе Генсбура и Джейн Биркин, английской актрисы и певицы, ныне покойной, — и в прямом, и в переносном смысле наследница своего отца. Во Франции ее почитают как августейшую особу от культуры; Министерство культуры пожаловало ей Ordre des Arts et des Lettres , всемирную славу ей принесли призрачные дрим-поп-проекты с Беком, трип-хоп-дуэтом Air и Джарвисом Кокером (фронтменом группы Pulp) — на все это Шарлотту в той или иной степени вдохновил отец. За актерскую работу Шарлотту не раз удостаивали премии César (французский аналог «Оскара»), а после съемок у датского кинорежиссера Ларса фон Триера в фильме «Меланхолия», одном из так называемой «депрессивной» трилогии , Генсбур заслужила признание авангардистов всего мира.
Мы встречаемся в фойе фешенебельного отеля в Сен-Жермен-де-Пре в кладбищенски-серое поздневесеннее воскресенье. Моросит дождь, Шарлотта грациозно проскальзывает в боковую дверь. Генсбур не узнать в черной шляпе от Ива Сен-Лорана и простом, но элегантном пиджаке. Несколько лет она прожила в Нью-Йорке и недавно вернулась в Париж вместе с детьми и мужем, израильско-французским режиссером и актером Иваном Атталем.
От дома, где Шарлотта жила вместе со старшей единоутробной сестрой и родителями до 1980 года, когда ее родители расстались, до отеля пять минут ходьбы. В юности Шарлотта чаще всего проводила выходные у отца в этом уютном двухэтажном художественном салоне — правда, порой Сержу казалось, что винноцветные стены давят на него, и он заказывал себе и дочери номер-люкс в «Рице». Генсбура не стало в 1991 году; после его смерти Шарлотта выкупила дом, планируя устроить в нем музей.
«В нем подчас видят всего-навсего провокатора, — недавно сказала мне Шарлотта Генсбур в Париже. — Люди помнят его хиты, его пьяные выступления по телевизору и считают его эпатажником, фанфароном, а вовсе не утонченным артистом, мастером своего дела».
Еще до того, как фамильный их дом превратился в музей, воспоминания о Генсбуре неизменно переплетались с воспоминаниями о его дочери. Шарлотта дебютировала как певица в 1984 году в композиции своего отца “Lemon Incest”; в клипе на эту песню Серж проникновенно напевал о «любви, которой мы с тобой никогда не займемся». Большинство зрителей так возмутилось тем, что голый по пояс Генсбур лежит на кровати со своей 13-летней дочерью в одном нижнем белье (образы, которые и должны были шокировать), что не заметило изысканных вставок из Шопена.
«Это была намеренная провокация, просто для смеху», — объясняет Шарлотта, терпеливо отвечая на вопрос, который ей регулярно задают последние сорок лет. — «Для меня это просто красивая песня о любви отца к дочери и дочери к отцу. Любви абсолютно искренней и высказанной с большой красотой. И в тот раз с Уитни Хьюстон было так же: просто он очень искренний».
«Тот раз с Уитни Хьюстон» — еще одно видео, обретшее скандальную славу; в эпоху после #MeToo и YouTube оно зачастую затмевает дискографию Генсбура. На ток-шоу Champs-Élysée неюный беспутник Генсбур заявил Уитни Хьюстон, что не прочь заняться с ней сексом в прямом эфире. Желание его не встретило взаимности. Генсбур выставил себя похотливым мизогином, но в честности ему не откажешь. Новые пуритане, может быть, побледнеют от столь откровенной похоти, но Генсбур никогда ее не скрывал.
За пределами франкоязычного мира творчество Генсбура лучше всего знают по рискованной порнографической вещице — дуэту 1969 года “Je t’aime… moi non plus” с Джейн Биркин, в конце композиции она имитирует оргазм (эта песня вдохновила «Люблю тебя любить» Донны Саммер). Осужденная Ватиканом, запрещенная в Испании, Швеции, Бразилии и Италии, “Je t’aime… moi non plus” стала первой песней на иностранном языке, возглавившей британские хит-парады. Но даже в разгар эры Водолея американские радиостанции побаиваются ее крутить: слишком уж эротичная.
В целом же дурную славу — впрочем, умеренную — Генсбур снискал в США главным образом из-за своего обольстительного шедевра Histoire de Melody Nelson в стиле психоделического лаунж-фанка — или, если угодно, прото-трип-хопа — с оркестровыми балладами, концептуального альбома 1971 года о запретной любви 40-летнего мужчины к 15-летней девушке, которую он нечаянно сбил своим «роллс-ройсом» «Серебряный призрак». Еще одно напоминание о том, почему «Лолиту» сперва напечатали в Париже — иначе и быть не могло.
На мой провинциальный лос-анджелесский взгляд, Генсбур, европейский еврей, лукавый эстет с горстью «Житан» и несглаженными противоречиями, прирожденный бунтарь, одержимый сексом, земными благами и разоблачением лицемерия буржуазного общества, заложил основы гангста-рэпа. Я с легкостью воображаю его в собственном будуаре — точно таком, какой, в моем представлении, и должен быть у музыканта с самыми плотскими помышлениями по эту сторону от Too $hort : светонепроницаемые шторы, зеркальная стена, китайские гобелены, черная двуспальная кровать с черными подушками и черным норковым покрывалом. В изножье кровати — скамья с бронзовыми русалками в жемчужных ожерельях. На втором этаже в коридоре на стенах висят обрамленные фотографии всех исполнительниц, с кем Генсбур когда-либо сотрудничал. Помимо уже упомянутых, там и Биркин, и Катрин Денев, и Изабель Аджани, и Марианна Фейтфулл, и Ванесса Паради.
С другой стороны, меня неизменно завораживает фрагмент одной французской телепередачи, снятой лет 40 назад, в котором Генсбур пускает слезу. Даже те, кто не знают, в чем соль, понимают его значение. Хор мальчиков в препубертате — спортивные пиджачки, нарисованные бороды, темные очки, волосы припудрены под седину, — поет серенаду немолодому мужчине, а он плачет. Дети со стаканчиками «виски» (на самом деле в них яблочный сок) и шоколадными сигаретами чествуют облаченного в джинсу смуглого бунтаря, а он тем временем жадно курит, точно надеется, что очередная затяжка уймет его слезы. И это, бесспорно, символическое воплощение всего французского: образы чувственные, декадентские, одиозные, но до странности уязвимые, абсурдные, однако пронизанные невероятной искренностью.
Мальчики поют песню под названием “Je suis venu te dire que je m’en vais”, «Я пришел сказать тебе, что ухожу». Генсбур написал ее в 1973-м, вскоре после того, как чуть не умер от сердечного приступа. Выписавшись из больницы, Генсбур обратился к теме бренности, переосмыслив стихотворение Верлена “Chanson d’automne”, «Осенняя песня». В этой элегии заблаговременному предупреждению Генсбур «навеки прощается» с 26-летней Джейн Биркин и их двухлетней дочерью Шарлоттой. Слезы Биркин сообщают композиции ощущение неотвратимой беды. Смоляной баритон Генсбура — как последний поцелуй на ночь. Мелодия — точно солнце на похоронах.
В версии детского хора мальчики «пришли сообщить [Генсбуру]», что «вы нам нравитесь». Его «провокации ничего не меняют». Дети поют о его седине, морщинах на лбу, таланте. «Вы навеки останетесь в наших сердцах». Редко бывает такое, чтобы вся жизнь промелькнула перед глазами, будто сентиментальный киномонтаж. Но искренние неприкрытые чувства пересиливают отвращение Генсбура к избыточной сентиментальности. Мешки под глазами набрякли. Глаза покраснели. Даже тот, кто никогда не теряет спокойствия, порой проигрывает эту битву.
Генсбур болезненно щурится, снова курит, трет нос и наконец понуривает голову в бессильной попытке сдержать слезы — французский предшественник Бигги Смоллза , в детстве носивший желтую звезду. Генсбур едва не попался нацистам, но спрятался в сельской католической школе, был и пианистом в кабаре, и шансонье, над ним смеялись из-за огромных ушей и внушительного ашкеназского носа, твердили, что такой урод никогда не добьется успеха, но осенью жизни его наконец-то нашла и удача, и слава. Мы видим человека, который, пытаясь осмыслить пепелище бытия, неожиданно сознает, что его любят — невзирая на все грехи и насмешки. Человека, до которого вдруг доходит, в чем смысл, но который еще не готов к последнему спасению души.
«Другую сторону его натуры попросту не замечали, — утверждает Шарлотта. — Он был очень застенчив, очень близок к своему детству, в определенном смысле очень простодушен. А болезненно-застенчивые часто склонны хватить через край. Среди ныне живущих я вижу не так-то много людей с его харизмой, шармом, страстью и душевной чистотой. И еще он был необыкновенный отец».
Весной 1944 года Люсьен Гинзбург прятался от гестапо в дремучих лесах близ Лиможа. Пройдет чуть меньше десяти лет, и 15-летний Люсьен возьмет творческий псевдоним, который со временем прогремит на всю Францию. А пока что его родители, дабы скрыть, что они евреи, раздобыли поддельные документы на фамилию Гимбар. Однако, невзирая на эту хитрость, оттопыренные уши Люсьена, его орлиный нос, тщедушное телосложение и грустные черные глаза, как у пророков, казалось, воплощали все штампы антисемитской пропаганды, наводнившей Францию с тех пор, как в июне 1940-го нацисты прошлись по Парижу.
Через несколько месяцев после прихода к власти правительство Петена переняло нюрнбергские расовые законы: евреев лишили гражданских прав, запретили им работать преподавателями, журналистами, юристами, художниками и артистами. В течение года, согласно оценкам, 50% от примерно 300 000 французских евреев лишились возможности легально работать по прежней своей профессии. Среди них был и отец Генсбура, Иосиф, пианист в кабаре; в 1942-м он по-прежнему много работал, пусть и тайком.
Стены зданий в районе, где живет Генсбур, пестрят антисемитскими надписями: «Если ты еврей, лучше вали в Палестину, чтоб тебя здесь не видели»; «Евреям крышка, пакуй чемоданы»; «В чем дело, пархатый? Не понимаешь по-французски?»; «Раз, два, три… Взрыв! Увидишь, как твой магазин взлетит на воздух». Но формально никого не взрывали до октября 1941 года, когда шестью взрывами уничтожили шесть парижских синагог. Приказ отдал лично глава Sicherheitspolizei , нацистских оккупационных сил.
К лету 1942 года всех евреев обязали нашивать на одежду желтые звезды. Евреям запрещалось разъезжать по стране и находиться на улице после 8 часов вечера. Их телефонные линии обрезали, радиоприемники конфисковали. Евреев не пускали в рестораны, кинотеатры, музыкальные заведения, музеи и библиотеки.
«Вторая мировая война наложила отпечаток на все мое детство, — вспоминал впоследствии Генсбур. — Я носил на сердце желтую звезду. Я попросил маму, чтобы она пришила ее аккуратно».
Отец Генсбура нашел контрабандиста, который переправил его в zone libre : в Париже содержать жену и детей было попросту не на что. Летом 1942 года начинаются настоящие облавы. 75 000 евреев арестовали и депортировали из Франции. Большинство сгинуло в концентрационных лагерях — в том числе Мишель Бесман, дядя Генсбура по матери: он умер в Аушвице. Сестер Сержа спрятали в католическом пансионе в Лиможе, городке на юго-западе Франции, милях в 250 от Парижа, самого Сержа укрыли в религиозной школе милях в 10 от Лиможа. Родители пытаются стать своими среди 100 000 других лиможцев, французская полиция неустанно охотится на «иудеев».
Семья быстро попала под подозрение. Десять милиционеров обыскивают двухкомнатную квартирку Иосифа и Оли «Гимбар» в поисках улик. Но коллаборационисты допустили грубую ошибку: во время обыска не попросили мать Генсбура встать — а она сидела на поддельных документах. Однако обыском нацисты не ограничились. Два страшных дня и ночи родители Генсбура провели за решеткой. Мать Сержа упрямо называет себя служанкой Гинзбергов. А вот муж ее на допросе сломался. Но вмешался его начальник, супругов выпустили с условием, что они не уедут из Лиможа. На следующее же утро они покинули город и укрылись в сельской местности близ Версаля.
В школах тоже небезопасно. Генсбур вспоминал, как однажды директор предупредил его о том, что нагрянут немцы. Якобы для того, чтобы проверить, не прячут ли в школе евреев. Генсбуру велели взять топор и укрыться в лесу. А если его увидят и спросят, кто он, отвечать, что сын лесника.
В книге «Генсбур: биография» Серж описывает, как прятался от штурмовиков:
«Я отправился прочь, как Мальчик-с-пальчик, и смастерил себе шалаш. Настоящее приключение. К несчастью, ночью налетела гроза; не прошло и часа, как я вымок до нитки. Наутро кто-то из младших ребят принес мне поесть. Когда опасность миновала, я вернулся в пансион».
Ему повезло нескончаемо больше, чем жителям соседней деревушки Орадур-сюр-Глан, где эсэсовцы тем летом учинили расправу. В июне 1944 года, через 4 дня после того, как союзники высадились в Нормандии, нацисты в отместку за действия партизан убили 643 мирных жителя. Мужчин и женщин загнали в церковь и сараи, облили горючей смесью и сожгли заживо. Тех, кто пытался сбежать через окна, расстреливали из пулеметов. Из всей коммуны в живых осталось только шестеро.
Невозможно переоценить, какой глубокий отпечаток эти события оставили в душе Генсбура. Ребенком его объявили в прямом смысле врагом государства, и он вынужден был выстраивать сеть укрытий. Отсюда всего шажок до артиста-диверсанта, двойного агента, возросшего на французской почве: смысл его существования заключается в том, чтобы срывать с общества лживые маски вежливости.
«Он постоянно рассказывал о пережитом в войну, но необязательно как о травмирующем опыте, несмотря на то, что некоторые его родственники погибли, — говорит Шарлотта Генсбур. — В лесу им владел страх, но вместе с тем и восторг. Это одно из самых ярких его воспоминаний».
Успех Сержа Генсбура родился из ощущения провала. Генсбур неоднократно утверждал, что его «единственная любовь — живопись». Он считал живопись высшей формой искусства, которая укрепляет разум — резкий контраст с разрушительной славой певца. После войны в попытке стать французским Фрэнсисом Бэконом Генсбур отучился в двух школах искусств, попутно зарабатывая на жизнь как музыкант-исполнитель.
Играть на фортепиано Генсбура научил отец; уроки гитары Серж брал у одного французского цыгана и, как все парижане, попал под обаяние Джанго Рейнхардта. По вечерам в составе свадебных коллективов играл классику джаза на бар-мицвах. В 1948-м на год ушел в армию. То, что Генсбур называет «лагерем военнопленных», на деле было казармами первого батальона 93-го пехотного полка, где Генсбур пристрастился к выпивке и развлекал прочих призывников эротическими рисунками. Сослуживцы-эльзасцы за глаза называли его «грязным евреем».
В начале 1950-х Генсбуру уже за двадцать, но он по-прежнему никому не известен. Он женат первым браком на дочери русских аристократов, она служит моделью и секретаршей у поэта-сюрреалиста. Некоторое — впрочем, недолгое — время Генсбур работает воспитателем в приюте для перемещенных еврейских детей-сирот, чьи родители пострадали во время Холокоста. Потом выступает с концертами в дансингах и ночных клубах. Художнику нужно вставать на рассвете, чтобы не пропустить прекрасный утренний свет, но жизнь клубного музыканта вынуждает бодрствовать ночь напролет, как вампир. Генсбур берет псевдоним Жюльен Гри и отдает предпочтение жизни более размеренной.
Постоянную работу Генсбур находит, заменив отца в качестве пианиста и руководителя оркестра в травести-клубе в XVIII округе. Примерно в эту же пору ему во время представления является Борис Виан. Позже Генсбур опишет певца, джазового трубача, писателя и в чем-то экзистенциалиста как «галлюцинацию… напряженную, убийственно-язвительную. Я сказал себе: «Я могу что-то сделать с этим незначительным искусством». Летом Генсбур оттачивает вокальное мастерство на провинциальных курортах.
Незадолго до 30-летия Гри стал Сержем Генсбуром — из преклонения перед Томасом Гейнсборо и «ностальгией по России, которую я не знал». Теперь он играет на гитаре в группе в том же модном заведении на Правом берегу, где ему впервые явился Виан. Звезда клуба — певица Мишель Арно. Несмотря на неизбывную нужду и незадавшийся брак — а может, именно из-за этого, — Генсбур начал писать песни. Но и устремлений живописца окончательно не оставил.
Однажды вечером Генсбур пригласил Арно и директора кабаре, местного радио— и телеведущего Франсиса Клода, к себе домой посмотреть картины. На гостей полотна Генсбура впечатления не произвели. А вот стоящие на пианино сочиненные им партитуры они объявили шедеврами.
В начале 1958 года Клод разрешает Генсбуру делать в их ночном клубе собственную программу и убеждает его выступить по телевидению. Во Франции пик моды на поп-музыку, компания Phillips Records заключает с Генсбуром договор на сольный альбом. Генсбур получает главную музыкальную премию для сочинителей песен, его идол, Борис Виан, называет его «новым Коулом Портером», но первые два альбома Генсбура не пользуются успехом ни у публики, ни у критиков. Единственное исключение — экзистенциальная ода отчаянию “Le Poinçonneur des Lilas” о билетере метро: он окружен «цирком конфетти» и мечтает «снять навсегда свой нелепый мундир». Могила Генсбура на кладбище Монпарнас по сей день усыпана билетиками в метро.
И лишь после того, как Генсбур выступил вместе с кумиром богемы, Жюльетт Греко, ему наконец улыбнулась удача. Легенда гласит, что Генсбур допоздна танцевал и пил шампанское в гостях у Греко, после чего, очарованный, сочинил романтический вальс “La Javanaise”. Его версия этой композиции — на тот момент самой популярной из его песен, — пользуется еще большим успехом, чем в исполнении Греко. Но обычные его пластинки по-прежнему раскупают плохо.
С каждым альбомом Генсбур прощупывает все более мрачную и психологически сложную почву. Погружает шансон в бибоп и кул-джаз, рок-н-ролл и ду-воп, латиноамериканские, карибские и африканские ритмы. А для заработка пишет хиты в популярном у французской молодежи стиле йе-йе, возникшем отчасти на волне битломании.
В 1965-м Генсбур исполняет роль Сирано для 16-летней Франс Галль: пишет песню, с которой она выигрывает «Евровидение». Еще он сочиняет для нее композицию “Les Sucettes” («Леденцы») — та становится “Baby One More Time” своего времени благодаря прозрачным двусмысленностям («Анни любит леденцы, анисовые леденцы; когда сладкая жидкость течет Анни в горло, Анни в раю»).
Когда до Франции докатился психоделический хаос, шансон дружно объявили мертвым пережитком чопорных 1950-х. Большинство ровесников Генсбура так и остались в прошлом, он же не только смекнул, что следует идти в ногу со временем, но и придумал, как это время менять.
«Французскому шансону… нужно говорить о современных делах, — заявляет Генсбур в интервью в середине 1960-х. — Нам нужно петь о бетоне, о тракторах, телефонах и лифтах. А не рассказывать истории в том духе, что мне-де 18 лет и мне грустно. Современная жизнь подразумевает изобретение совершенно нового языка, и в музыкальном, и в лингвистическом смысле. Французскую песню нужно создать заново».
В конце 1960-х 40-летний трубадур Генсбур — недавно он развелся во второй раз — как никто, чувствует l’air du temps . Его сольные проекты публика не замечает, зато он стал самым популярным во Франции сочинителем песен, автором хитов едва ли не всех известных поп-певиц (Галль, Греко, Петулы Кларк, Анны Карины, Франсуазы Арди). Но именно творческая и романтическая алхимия с Брижит Бардо наделила его подлинной стихийной силой. Бардо произвела во французской культуре настоящий переворот — недаром Симона де Бовуар называла ее «локомотивом женской истории».
Генсбур влюбился в Бардо, когда его попросили сочинить музыку для ее эстрадного представления. Некий журналист, автор светской хроники, заметил их вместе в клубе, и вскоре союз «красавицы и чудовища» превратился в идею фикс. Роман не продлился и трех месяцев, но глубоко повлиял на обоих. Бардо вспоминала: «…едва моя рука коснулась его руки… это длилось столетия и длится по сей день, я никогда не расставалась с Сержем, а он никогда не расставался со мной».
Бардо вдохновила Генсбура сочинить композицию “Je t’aime… moi non plus”и первая спела с ним дуэтом. По словам Бардо, она попросила его написать «самую прекрасную песню о любви, какую только можно себе представить». Но едва стало известно об этом страстном дуэте, муж Бардо, немецкий промышленник и плейбой Гюнтер Сакс, поставил ей ультиматум: «или я, или Серж». В конце концов Бардо телеграммой попросила Генсбура не выпускать песню. Впрочем, другие их совместные работы — “Harley Davidson”, “Bubble Gum”, “Comic Strip”, “Bonny & Clyde” — стали классикой, которая воплощает способность Генсбура пропускать свою любовь ко всему американскому через извращенный французский фильтр.
В те недолгие месяцы, когда Бардо еще не разбила Генсбуру сердце, влюбленные мечтали поселиться вместе. Генсбур обещал Бардо «выстроить своей любви дворец из «Тысячи и одной ночи». Ограничился домом на рю де Верней — той же улице, на которой жила Греко. Едва риэлтор увидел вошедших к нему Бардо и Генсбура, тут же сообщил остальным потенциальным покупателям, что дом продан. Но потом Бардо возвратилась к мужу; семейного счастья с Генсбуром не получилось. Безутешный Генсбур записал альбом “Initials B.B” и в письме к Бардо назвал его «ностальгическим гимном, который навеки прославит ее образ желанной богини».
Отношения Генсбура с Джейн Биркин, — самая большая его любовь и самый долговечный творческий союз, — не обошлись без серьезных ссор. Генсбур пил, поднимал на Биркин руку, в конце концов Биркин ушла от Генсбура к режиссеру Жаку Дуайону и в 1980-м вышла за него замуж. Но до самой смерти Генсбура они с Биркин любили друг друга и оставались единым целым. Лу Дуайон, дочь Биркин от Дуайона, даже называла Сержа “Papa Deux” ; вскоре после того, как Генсбура не стало, Дуайон ушел от Биркин — якобы оттого, что та слишком уж убивалась по Сержу.
«И у него, и у мамы началась новая жизнь; я знаю, что большинство детей, чьи родители развелись, мечтают, чтобы они сошлись снова, — говорит Шарлотта Генсбур. — Но в нашем случае это было не то чтобы невероятно».
Биркин скончалась в 2023-м в возрасте 76 лет, но в 2021 году, вскоре после выхода своего последнего студийного альбома “Oh! Pardon tu dormais…”, дала мне интервью. Близился 50-летний юбилей “Histoire de Melody Nelson”, и разговор наш крутился в основном вокруг Генсбура. Джейн, казалось, восхищалась бывшим возлюбленным еще более, чем когда-либо.
«Он был уникум, и я всегда это знала, — сказала Джейн Биркин. — Он всегда на 20 лет опережал время. Он изобрел современный литературный стиль и повлиял на других художников в такой же степени, в какой сам подвергался влиянию».
Что же до противоречий, Биркин считала их попыткой самосохранения, естественным побочным эффектом преследований и насмешек, которые Генсбуру довелось вынести в юности. «Под его маской таилось подростковое стремление шокировать, — продолжает Биркин. — Наверное, потому что он был русский еврей. Из тех, кто сперва шокирует, а потом сам плачет, — то и другое для того, чтобы его не обидели».
И если песни Генсбура по-прежнему любят и помнят разве что франкофилы и все, кого в 2024-м можно назвать «музыкальными всезнайками», то их совместные фотографии с Биркин превратились в своего рода инстаграмный мем с тегом #CouplesGoals : Генсбуру это и льстило, и внушало досаду. Эти снимки демонстрируют ностальгию по манящему иному миру, которого больше нет, — обольстительная пелена полуночных излишеств и одержимой страсти. Биркин с бархатными губами и в кукольных платьицах, Генсбур в дизайнерских костюмах, с трехдневной щетиной, оба изысканные, элегантные и выглядят так, будто последние двое суток не вылезали из постели.
Они влюбились друг в друга как сумасшедшие в 1969 году, после первой незадавшейся встречи на съемочной площадке совершенно проходного фильма «Слоган». А после того, как записали дуэтом “Je t’aime… moi non plus”, превратились в одну из самых известных пар Европы. Генсбур не скрывал, что Биркин для него — источник божественного вдохновения, и вскоре после их знакомства радикально поменял стиль, концепцию и устремления; коммерческий успех не заставил себя ждать.
«Ему нравилось думать, что у него есть муза, — говорит Шарлотта. — Сейчас это не всем нравится, но в этом никогда не было неуважения. Лучший пример — моя мать. Большинство своих замечательных песен он написал для нее, когда они уже даже не были вместе».
В обширной дискографии Сержа Генсбура “Melody Nelson” — французский аналог альбома “Bitches Brew” Майлза Дэвиса, шедевр, созданный в 1970-е — когда и тому, и другому легендарному музыканту уже было за сорок и оба оставили прошлое, дабы открывать будущее. Эти альбомы расщепляют атомы прежде понятной вселенной, дабы пересобрать составляющие ее части под фантастическими углами и в невероятных красках. Но “Melody” и вышедший следом за ним, в 1973-м, концептуальный альбом “Vu de l’extérieur” продавался из рук вон плохо — не считая сингла “Je suis venu te dire que je m’en vais”, которым Генсбур словно прощался с близкими перед смертью.
Ничто даже отдаленно не предвещало его следующего курбета, цикла песен о нацистах “Rock Around the Bunker”. Эффект этот альбом произвел сродни песням Фрэнка Заппы и фильму «Бесславные ублюдки» — то бишь эффект разорвавшейся бомбы, которая едкой своей сатирой пробивает любую броню (сам Генсбур называл это «экзорцизмом»). Генсбур под мелодию рокабилли рычал, как вокалист Sex Pistols — за год до Джонни Роттена — и призывал всех «танцевать нацистский рок». Гитлера взрывают и предают забвению, но сперва Ева Браун доводит его до умопомешательства, переслушивая без остановки джазовую композицию “Smoke Gets in Your Eyes”.
Генсбура спросили, почему он выбрал такую острую тему, и он хладнокровно ответил: «Мне любопытно всякое дурновкусие». У него уточнили, кого он пытается осудить, но Генсбур лишь пожал плечами: «Посмотрите, сколько народу во Франции в ту пору сотрудничало с нацистами. Им [этот альбом] встанет поперек горла».
Сейчас эта тема представляется немного банальной, но полвека назад раны были свежее. Тысячи коллаборационистов были казнены без суда и следствия, но большинство все-таки встроилось в послевоенную жизнь. Начиная с середины 1970-х, когда обрела популярность ультранационалистическая, отрицающая Холокост партия Жана-Мари Ле Пена «Национальный фронт», католическое реакционное прошлое Франции вновь заявило о себе в полный голос. А Генсбур съездил на Ямайку и записал ремейк «Марсельезы» со Слаем, Робби и the I-Threes, бэк-вокалистками Боба Марли.
Решение записать альбом в стиле регги не было всего лишь nostalgie de la boue . Оно отражает эволюцию интереса Генсбура к музыке и большой опыт использования в своих композициях ритмов со всего света. Генсбур любил музыку, язык и стремился к развитию. В пресс-релизах к альбому 1979 года “Aux armes et cætera” он блистательно описал в общих чертах свою философию:
«Пришли панки, и по-настоящему меня очаровал один лишь Сид Вишез, потому что его отличала опасная логика и тяга к смерти. Я угадал — выгоревший лидер движения, которое меня увлекло бы, если бы лет тридцать тому назад я уже не соблазнился Дада, Бретоном и «Тошнотой» Сартра. Что там еще такого, что можно поставить на вертушку, кроме неизменного Скримин Джея Хокинса, Роберта Паркера, Отиса Реддинга, Джими Хендрикса и всего, что годами брало меня за душу — ска, блю-бит, рокстеди, регги, регги, регги…»
Регги-ремикс французского государственного гимна — первое в жизни Генсбура соло номер один. В 51 год он наконец-то стал настоящей суперзвездой, седеющим кумиром молодежи, — доказательство того, что все становятся старше, но стареют не все. И еще из-за этого ремикса Генсбур превратился в основную мишень воинствующего правого крыла. Журналист газеты Le Figaro набросился на Генсбура за то, что тот якобы глумится над девизом Революции. И обвинил Генсбура в том, что он «способствовал распространению антисемитизма» и «нанес единоверцам удар ниже пояса», а все для того, чтобы заработать «несколько баксов на правах на публикацию своей музыки».
Разразился сфабрикованный скандал — предшественник тех случаев в США, когда, например, полиция пыталась помешать хип-хоп-группе N.W.A. читать рэп, посвященный «любви» ее участников к правоохранительным органам , или когда информационный канал Fox News время от времени поднимал панику из-за того, что Лудакрис якобы развращает молодежь.
«Серж не устоял перед искушением. Он знал, что эта песня наделает шуму, ему было приятно попасть в газеты за что-то связанное с политикой, а не только с шоу-бизнесом», — сказала мне Биркин. — Но обвинение в том, что он-де позорит соплеменников, глубоко его оскорбило. Сержа изображали в карикатурном виде — нос крючком, в руках бутылка пива — чтобы показать, что на самом деле он не француз».
Федерация парашютного спорта грозила бойкотами и вынуждала промоутеров отменять концерты. Угрожали минировать клубы. На один из концертов купили билеты 60 бывших бойцов ударных частей с намерением штурмовать сцену, как только Генсбур запоет гимн. Обстановка была до того напряженной, что Слай и Робби с командой, опасаясь за свою безопасность, не отважились выйти из гастрольного автобуса. Пришлось Генсбуру выступать в одиночку. И когда настал черед «Марсельезы», он сыграл и спел ее не в собственной версии, а на традиционный манер, как и положено верноподданному, дабы сбить с толку трясущихся тайных фашистов и внушить им пиетет. А те, к насмешкам молодняка, отсалютовали.
После концерта полиция расчистила путь парашютистам и помогла им выйти из клуба. Но поклонники Генсбура успели плюнуть им на береты. Однако, когда отставного полковника, который и придумал всю эту операцию, впоследствии спросили о Генсбуре, полковник вынужден был признать, что Генсбур «человек очень умный и сегодня показал себя превосходным тактиком».
С коммерческой точки зрения Генсбур вышел победителем из этой битвы с националистами, но победа эта стоила ему нравственных переживаний. Биркин позже рассказывала его биографу, что после этих концертов «Генсбур превратился в Генсбарра , выпендрежника и трепло. И это его погубило. Отныне Серж принадлежал публике». Вскоре Биркин съехала с рю де Верней.
Генсбур и сам сознавал, что, заслужив любовь публики, заключил сделку сродни фаустовской: «Это невероятно жестокая профессия… приходится жертвовать душой, и нужно много искренности, а она дается очень высокой ценой». Ситуацию усугубило и неоновое буйство 1980-х с его вульгарными, дурманящими на манер диссоциативной фуги соблазнами, избежать которых удавалось мало кому из заслуженных музыкантов. Генсбур опубликовал сатирическую новеллу о претенциозном художнике, но критики разнесли ее в пух и прах. Он делал рекламу, в том числе и для телевидения, продюсировал других музыкантов, написал сценарии двух фильмов и снял их в качестве режиссера; Бамбу — а она была на 30 лет его моложе — родила ему сына.
То был период самопародии, окутанный обожанием лепечущих подхалимов и отравленный алкоголизмом. Тема битвы полов и презрение к женщинам, прежде неизменно пронизывающие его лирику, ныне пагубно просочились в его публичную жизнь. Генсбур — наглядное доказательство того, что Гор Видал был не прав, заявив: «Никогда не следует отказываться от секса и возможности выступить по телевидению». На одной передаче Генсбур в прямом эфире сжег 500-франковую банкноту, спровоцировав шквал звонков телезрителей и гневных писем редактору. Едва ли не каждый вечер он напивался в клубах, для которых был слишком стар. Он водил дружбу с таксистами, копами и всеми, кто был готов до утра выносить его агрессивные выходки.
Но последние два альбома Генсбура обладают существенным достоинством. Слух никогда ему не изменял, даже если здравый смысл порою и подводил. Очарованный флуоресцентным электро-фанком, он попытался нанять Найла Роджерса, но основатель группы Chic уже подрядился продюсировать альбом Мадонны Like a Virgin. Генсбур поехал в Нью-Йорк поработать с Билли Рашем, тот недавно сотрудничал с Роджерсом. В результате получился платиновый альбом Love on the Beat, французская версия журнала Rolling Stone включила его в число 100 лучших рок-альбомов. В него вошла в том числе и композиция “Lemon Incest”; на обложке альбома Генсбур предстал в облике трансвестита. То ли намек на то, что в молодости он играл в ансамбле травести-кабаре, то ли попытка шокировать публику — на манер Мэрилина Мэнсона, обходившего дом за домом в благополучном американском пригороде.
Понравится вам альбом или нет, зависит от того, насколько снисходительно вы отнесетесь к выходкам почти шестидесятилетнего провокатора, сыплющего пошлыми призывами на французском под сомнительное пост-диско. Love on the Beat эксцентричнее некуда. То же можно сказать и о последнем альбоме Генсбура, You’re Under Arrest (1987), в котором хип-хоп соседствует с рэпом, причем не сказать, чтобы неуклюже. Но дарование Генсбура отчасти заключается и в этом — в умении искусно воплощать замыслы, на бумаге представлявшиеся сущим абсурдом. К тому же его дьявольский баритон и синкопированные каденции давно разошлись с традиционными ожиданиями от мелодий. Если кто из не-рэпперов и проникся высказыванием Гостфейса «взять традиционные биты и начитать под них какую-нибудь крутую хрень», так это Генсбур. Его постмодернистские коллажи предвосхитили сэмплы хип-хопа. А фраза, которую он говорил интервьюерам — «не надо путать меня с другими певцами» — не что иное, как предвестие слов Рэйквона : «Не хочу, чтобы кто-то еще на каком-то альбоме звучал как я».
Стоит ли удивляться, что в последние тридцать лет хип-хоп-продюсеры регулярно обращаются к творчеству Генсбура. Его сэмплы встречаются в композициях групп Massive Attack, Danger Mouse, EPMD и The Beatnuts. Нас и De la Soul читают рэп под его инструменталы. Одной из первых и пока что единственных французских рэп-композиций, которую слушают и в Америке, стала “Nouveau Western” (1994) хип-хоп-исполнителя MC Solaar; в этом треке встречаются биты и ассоциации с Диким западом, фильмом «Бонни и Клайд». Многих миллениалов постарше эта песня официально познакомила с неамериканским рэпом и неофициально — с Генсбуром.
Стремление Генсбура шокировать и вызывать споры ныне кажется нам привычным в циничном, хвастливом уроборосе социальных сетей, где, чтобы привлечь к себе внимание, без выпендрежа не обойтись. Генсбур, как большинство из нас, отражает и хорошие, и плохие качества своего времени. В прошлом году во Франции 10 000 человек подписали петицию против того, чтобы станцию метро переименовали в его честь. В этой кляузе его назвали «грубияном, печально известным мизогином, поборником инцеста». Но Франция есть Франция, ей не привыкать к нюансам и сложности артистических натур, так уж сложилась история, и в июне 2024 года в коммуне Ле-Лила откроется станция имени Сержа Генсбура. Посмертная дань уважения его композиции “Le Poinçonneur des Lilas”.
«Порой я задаюсь вопросом, как бы он отозвался о нынешней нашей жизни, — признается Шарлотта Генсбур. — Думаю, он бы нашел, что сказать, причем далеко не лестное. Если мы и дальше будем стирать из памяти всех, кто шокировал публику, вел себя вызывающе, и оставим лишь кротких и тихих, искусство станет очень скучным».
Оригинальная публикация: Histoire de Serge Gainsbourg
Комментариев нет:
Отправить комментарий