Александр Я. Гордон | Факел Карла Крауса, или анти-Фрейд

МНЕНИЯ 20.12.2021

Фрагмент из пятитомника «Безродные патриоты», «Коренные чужаки», «Урожденные иноземцы», «Посторонние» и «Своя Инострания».

Карл Краус

В книге «Вчерашний мир» Стефан Цвейг писал: «Приобщение к духу народа или страны, где евреи живут, стало для них не только способом внешней защиты, но и глубокой внутренней потребностью. Их стремление обрести родину, покой, пристанище, безопасность, «не чужеродность», вынуждает их всей душой соединить себя с культурой их окружения. Нигде подобная связь – разве что в Испании XV века – не осуществилась более счастливо, чем в Австрии». Одним из таких «счастливых» людей был австрийский писатель-сатирик, поэт и публицист еврейского происхождения Карл Краус, который, не выглядел счастливым и, наверное, менее всех австрийских евреев был согласен с этим мнением Цвейга.

Карл Краус родился в городке Йичин, в Богемии, в 1874 году в семье богатого владельца бумажной фабрики. В 1877 году семья переехала в Вену. Мать прививала ему любовь к культуре. Со школьных лет Краус увлекался театром, но врожденное искривление позвоночника препятствовало актерской карьере. Он изучал философию и филологию в Венском университете, а в 1892 году стал публиковать в австрийской и германской периодике литературные и театральные обзоры. В 1899 году Краус основал журнал «Факел». С 1912 года до конца жизни он был редактором и единственным автором этого журнала. Журнал пользовался большим успехом и принес Краусу славу «немецкого Ювенала». Сатирик Краус презирал имперскую цензуру: «Сатира, которую цензор способен понять, заслуживает запрета». Британский историк еврейского происхождения Эрик Хобсбаум в книге «Разломленное время. Культура и общество в двадцатом веке» описывает внешность и характер Крауса: «Его публичная жизнь вся была одним монологом, адресованным миру. В частной же он, можно сказать, сторонился широкой публики, которую отвергал как таковую. Когда он прогуливался в одиночестве по улицам Вены, небольшого роста, хрупкого сложения, чисто выбритый, близорукий, с благородными, резкими чертами лица, прохожие его узнавали и здоровались (Вена – большая деревня), но он никогда не отвечал на приветствия тех, с кем не был лично знаком». Он был горьким мизантропом. Поэта и писателя Карла Крауса, венского Ювенала, трижды номинировали на Нобелевскую премию по литературе.

Краус был одиночкой и оппозиционером по отношению к Вене, привычкам и вкусам своего времени. В отличие от Стефана Цвейга, считавшего, что австрийские евреи «соединились с культурой их окружения», Краус высмеивал отмеченное им вырождение европейской, в том числе австрийской культуры. Цвейг назвал его «мастером ядовитой насмешки». Его излюбленной мишенью был психоанализ Зигмунда Фрейда. В четырех книгах афоризмов он обрушивается на учение создателя психоанализа: «Психоанализ – самая новая еврейская болезнь»; «Бессознательное – гетто человеческих мыслей»; «Психоаналитик – это исповедник, способный отпустить даже грехи отцов»; «Психоаналитики роются в наших сновидениях, словно в наших карманах»; «Психоанализ – болезнь эмансипированных евреев; религиозные евреи довольствуются диабетом»; «Психоанализ и есть тот самый недуг, от которого он берется нас излечить»; «Психоанализ определенного рода – занятие похотливых рационалистов, которые сводят к сексуальным мотивам все на свете, за исключением собственного занятия».

Краус был противником милитаризма и Первой мировой войны, возбудившей безудержный австро-германский патриотизм евреев. В ноябре 1914 года он выступил с антивоенной лекцией, которую назвал «Эти судьбоносные дни». Лекция была опубликована в его журнале «Факел». Впоследствии он продолжил выступать и печатать антивоенные материалы, направленные против интеллектуалов, горячо поддержавших войну и лелеющих планы захвата. Он обрушился на романтику войны и отрицал приписываемую ей героику: «Вполне естественно умереть за отечество, в котором жить невозможно»; «Китч войны – смерть в маске». Он выступал перед переполненными залами. Его речи были особенно впечатляющими в свете печальных реалий войны, ее многочисленных жертв, неуспехов армий Германии и Австро-Венгрии и ощущения, что война будет долгой. Начиная с 1915 года, он работал над авангардистской пьесой «Последние дни человечества» (1919), завершенной уже после поражения Австро-Венгерской империи в Первой мировой войне и ее распада в 1918 году. В этой драме ощущается апокалиптическое предчувствие грядущей катастрофы, которая действительно начала происходить через два года после смерти драматурга в 1936 году. Первая сцена пьесы «Последние дни человечества» на венской улице Рингштрассе начинается так:

«Продавец газет

Специальный выпуск! Наследник престола убит! Террорист арестован!

Мужчина (жене) (В рукописи Краус использует термин «биржевой спекулянт», который является евреем):

Слава Богу, что он не еврей!

Жена

Идем домой!

Пять актов пьесы наполнены насмешками и описаниями ужасов. Краус поместил в ней пророческие слова: «Немцы забудут, что они проиграли войну, забудут, что начали ее, забудут, что они ее вели. По этой причине она не закончится». Краус выступал против войны, а в 1919 году вел кампанию в поддержку освобождения из тюрьмы Эрнста Толлера, поэта, драматурга и одного из организаторов Баварской республики.

Краус слывет выдающимся стилистом немецкого языка. Девять книг его лирических стихотворений и четыре книги афоризмов считаются образцами стиля. Он считал сохранение языка важным не только для эстетики, но и для этики немецкоязычного общества. В борьбе за чистоту языка он был фанатиком, нападавшим даже на творчество Генриха Гейне: «Все мы пропитаны провокаторской иронией Гейне»; «Генрих Гейне так ослабил корсет немецкой речи, что теперь даже самый заурядный галантерейщик может ласкать ее груди». Вину за упадок немецкой литературы Краус возлагал на ее лучшего еврейского представителя – Генриха Гейне, с которым у него было очень много общего. Он проецировал на великого предшественника презрение, которое испытывал ко всему еврейскому. Краус называл Гейне, двойником которого был в сатире, неудачным лирическим поэтом и мелким литератором, не достигшим глубин немецкого языка. Мнение Крауса о стиле Гейне противоречит воззрению другого выдающегося писателя на немецком языке, философа Фридриха Ницше: «Он обладал той божественной злобой, без которой я не могу мыслить совершенства. И как он владел немецким языком! Когда-нибудь скажут, что Гейне и я были лучшими художниками немецкого языка».

В политике и искусстве Краус нередко оказывался аутсайдером, в еврейской жизни тоже. Историк Эрик Хобсбаум пишет: «Краус принципиально выбрал себе роль аутсайдера». В 1898 году он объявил о выходе из еврейской общины. В 1911 году Краус крестился, а в 1923 году заявил об отходе от католичества. Свой переход в католичество, покидая его, он саркастически объяснил как «мотивированный главным образом антисемитизмом». Он осуждал всех – реваншистов, социалистов и католическую церковь. Неприятие Краусом венского еврейства слегка затмевалось его презрением к христианству. Отрекшись от иудаизма, он прильнул к христианской аристократии (после крещения у него начался долгий роман с баронессой Сидони Надхерны фон Борутин), но он отошел и от церкви.

Краус, значительно уступавший Гейне как писатель, а еще больше как поэт, излучал ненависть к немецкому поэту, очень похожую на зависть. Краус называл прозу Гейне «французской», «женской» и «безродной», противопоставляя ей немецкую культуру и «мужественность». Это противопоставление пахло риторикой, которая стала господствующей с приходом нацистов. Краус потерял чувство меры: гений мертвого Гейне сводил его с ума. Краус избрал путь крещения, от которого потом с яростью отказался. Эльзасский писатель Александр Вейль, получивший еврейское воспитание и тесно общавшийся с Гейне в Париже, рассказал, как он, по просьбе поэта, прикованного к постели, напевал ему еврейские молитвы и псалмы. Жена поэта Матильда сказала: «Хватит, господин Вейль! Анри, что это за страшные песни?» По рассказу Вейля, на восковом лице тяжко больного поэта появляется хитрая улыбка, и он произносит: «Это, дорогая, наши старинные песни, песни немецкого народа». С закрытыми глазами, погруженный в псалмы Давида, поэт сочиняет «Еврейские мелодии» для цикла «Романцеро», он пишет о еврейском средневековом поэте Иегуде Галеви. Он устремлен к народу, от которого ушел при крещении и к которому возвращается. Краус ушел от евреев, пришел к католицизму, ушел от католицизма и возненавидел того, кто намного превосходил его как поэт, писатель и личность. Насмешливый, ироничный Гейне находил в жизни и даже в еврействе гармонию. Краус был переполнен диссонансами. Он – нигилист, не заметивший, как, отрицая всех, он отрицает и себя. Кафка так реагировал на сокрушительную критику Крауса: «Он великолепно разделывает журналистов. Только заядлый браконьер может быть таким строгим лесничим».

В 1898 году Краус написал памфлет против сионизма («Одна крона для Сиона»). Он не скрывал презрения к движению, «которое известно как сионистское, или, пользуясь добрым старым словом, антисемитское». Он был в гневе от того, что «схему сегрегации» Герцля с восторгом встретили злейшие австрийские антисемиты, один из которых сказал, что решит еврейский вопрос крещением всех евреев, «но я подержу их под водой на пять минут дольше». Карл Краус смеялся над Герцлем, издеваясь над его идеей отправить денди с Рингштрассе возделывать пустыню в Палестине. У Герцля получалось, что евреи всего мира – бесправные бродяги, потому что у них нет своего дома. «Но такой постулат», – утверждал Краус, – «подрывает многовековые усилия евреев в борьбе за положение равноправных граждан в странах их проживания». Краус назвал сионизм «малоприятным зрелищем: грубые лапы роются в двухтысячелетней могиле исчезнувшего народа». Он ядовито высмеял само предположение, что у немецких, английских, русских и турецких евреев есть что-то общее. Краус отказался писать для «Новой свободной прессы»: при всей симпатии к Герцлю, бывшему редактором этой газеты, он не мог скрыть раздражения, охватившего его при чтении «Еврейского государства».

В «Факеле» Краус поместил несколько публикаций, навлекших на него обвинения в антисемитизме: он напечатал антиеврейские выпады Отто Вейнингера и отрывки из сочинений расиста и антисемита, зятя Рихарда Вагнера, Х. С. Чемберлена. Краус был вечным оппозиционером к государству, к коллегам и соплеменникам. Он на всех и вся смотрел критически. В некрологе Францу Фердинанду он назвал Австрию «лабораторией апокалипсиса»; «Я не состою ни в какой партии и отношусь к ним ко всем с одинаковым презрением»; «Венские улицы вымощены культурой, –писал он. –В других городах они покрыты асфальтом»; «Я тычу пером в труп Австрии, ибо упорно верю, что в нем еще теплится жизнь».

Начиная с 1923 года, Краус не раз предупреждал о том, как опасен Гитлер. Он выступал против пангерманизма и желания осуществить аншлюс Австрии, одобряемый многими австрийскими евреями. В памфлете «Почему не выходит «Факел» (1933) Краус писал о несовместимости идеологии нацизма с законами немецкого языка. В последние годы жизни Краус полагал, что иудаизм и христианство должны вместе бороться против расизма. Профессор европейской истории университета Юта Дуглас Алдер в статье о Фридрихе Адлере пишет: «Некоторые современники Адлера считали, что в предвоенной Вене есть свой Кьеркегор, то есть не Кьеркегор, конечно, но достойный его преемник. Речь идет о публицисте и писателе Карле Краусе, издателе журнала «Факел»». Как и Кьеркегор, Краус охотно портил отношения с «интеллектуальной» средой, с легким сердцем наживал себе врагов. На страницах его журнала Краус яростно атаковал психоанализ, венских писателей и венский театр, особенно венскую прессу. Главную венскую газету “Neue Freie Presse”, «Новая свободная пресса», Краус называл “Neue Feile Presse”–новая продажная пресса. Именно газеты стали главными распространителями лицемерия, лживости, писательского нарциссизма, – считал он. «Более всего я презираю два вида людей – евреев и журналистов. К сожалению, я принадлежу к обоим видам», – писал основоположник немецкой социал-демократии Фердинанд Лассаль. Краус нападал на либеральную, космополитическую прессу, в которой заправляли ассимилированные евреи и к которым он сам принадлежал. Атакуя эту прессу, Краус критиковал свой круг людей, чьи стремления и слабости хорошо знал и которые разделял. Кафка, видимо, заметил это, так прореагировал на выход нового номера «Факела» в беседе с Г. Яноухом: «Он великолепно разделывает журналистов. Только заядлый браконьер может быть таким строгим лесничим».

Краус жил в Вене. Артур Шницлер в автобиографической книге «Молодость в Вене» писал: «Еврею было невозможно, главным образом в общественной жизни, игнорировать тот факт, что он еврей». Отдалившиеся от иудаизма и от национальной культуры, маргинальные немецкоязычные евреи пытались решить еврейский вопрос полной ассимиляцией, вплоть до крещения, как Густав Малер и Карл Краус, или присоединением к социализму, как Эрнст Блох, Курт Тухольский и Эрнст Толлер, или присоединением к коммунизму, как Арнольд Цвейг. Они лишали себя национальной плоти и национального духа, но, чтобы не стать привидениями, ассоциировали себя с политическими движениями интернационального характера. По мнению Крауса, антисемитизм сохранялся, так как евреи сохраняли свой «статус» как евреи и поэтому не могли ассимилироваться в венском обществе. Краус осуждал немецкоязычных евреев за то, что они не могут всецело ассимилироваться в обществе. Он считал их виновными в том, что они удалились в «прозрачное гетто» эстетических ценностей, литературной экспрессии и капиталистического материализма, созданное «еврейской прессой». Он критиковал коллег за то, как думал и делал сам.

Теодор Лессинг причислял Крауса к самоненавидящим евреям, назвав его «наиболее красноречивым примером еврейской самоненависти». Представитель Франкфуртской школы Теодор Адорно выразил мнение Лессинга более резко, характеризуя Крауса как «перевернутого, сжигающего себя Шейлока», «который приносит в жертву свою собственную кровь». По словам Брехта, Краус «превратил себя в мерило несостоятельности своей эпохи». Сатира Крауса была пропитана духом космополитического беженца от иудаизма. Из всех маргинальных евреев Краус был наиболее критичным по отношению к своим знаменитым соплеменникам. В многочисленных статьях он страстно выступал против пересмотра дела Дрейфуса и находил предосудительной симпатию к нему, так как его «вина или невиновность не доказана». По его мнению, кампания в защиту капитана заслуживает большего порицания, чем антисемитские нападки на него. Атаки Крауса на выдающихся соплеменников – Гейне, Дрейфуса, Фрейда, Герцля и коллег из либеральной прессы – выдают юдофобские попытки «очиститься» от еврейства. Его агрессивная сатира и острая критика соплеменников были самозащитой от антисемитизма.

Разрыв Крауса с обществом напоминал полное отчуждение, какое испытывал Кьеркегор. Философа в Копенгагене не понимали и не принимали. «Венский Кьеркегор», Карл Краус презирал венское общество. В 1934 году он писал: «Что касается огромной темы разверзшегося ада, то о ней с отчаянной трусостью отказывается говорить тот, чье дело было напрасным, ибо он предсказывал этот ад». 13 марта 1938 года Гитлер вошел в Вену. Австрия, образованная после распада Австро-Венгерской империи, перестала существовать через 20 лет после своего возникновения – по собственной воле: за аншлюс проголосовали 99.71%. Через два года после смерти Крауса, подавляющее большинство жителей Вены, против которого всегда выступал писатель, добровольно приняло власть нацистов.

Приобретение книг по адресу algor.goral@gmail.com

Библиография:

• Флориан Иллиес. «1913. Лето целого века». Издательство «Ад Маргинем Пресс», Москва, 2013.
• И. Лусин. «Гейне: Двойная жизнь». Издательский дом «Шокен», Тель-Авив, 2000 (на иврите).
• Эрик Хобсбаум. «Разломленное время. Культура и общество в двадцатом веке». АСТ, Москва, 2017.
• Стефан Цвейг. «Вчерашний мир: воспоминания европейца». Издательство Радуга», Москва, 1991.
• Douglas D. Alder. “Friedrich Adler: Evolution of a Revolutionary”, German Studies Review Vol. 1, No. 3 (October, 1978), pp. 260-284.
• Paul Johnson. “A History of the Jews”. Harper and Row Publishers. New York, 1987.
• Arthur Schnitzler: Jugend in Wien. Eine Autobiographie. Hg. Heinrich Schnitzler und Therese Nickl. Mit einem Nachwort von Friedrich Torberg. Wien, München, Zürich: Molden 1968.