Белла Абрамовна Субботовская и «Еврейский Народный Университет»

Точно 25 лет тому назад, 23 сентября 1982 года, около 11 часов вечера на одной из темных улиц Москвы произошел несчастный случай. Женщина шла по тротуару. Она только что навестила свою мать и возвращалась домой. Это была тихая улица, в ту пору на ней почти не было машин. Б.А. Субботовская (1938–1982), фото с сайта www.ejwiki.org Вдруг промчался на большой скорости грузовик, сбил женщину и умчался прочь. Затем появилась другая машина, остановилась на мгновение около жертвы и тоже умчалась прочь. Приехала скорая помощь — кто ее вызвал? — и увезла жертву прямо в морг. Похороны состоялись на следующий день. Они прошли тихо, никто не разговаривал, не было надгробных речей. Присутствующие только перешептывались между собой, за всем происходящим следили несколько человек официального вида. В конце концов все тихо разошлись. Виновник несчастного случая не был найден, дело было закрыто. По всем приметам покушение было делом рук КГБ. Жертвой была 44-летняя женщина-математик Белла Абрамовна Субботовская. В дни, предшествовавшие гибели, ее несколько раз вызывали на допросы в офисы КГБ. «Преступлением», по поводу которого ее допрашивали, была организация «Еврейского Народного Университета». Сегодня это почти забыто, но не так давно евреям в Советском Союзе был практически закрыт путь в престижные вузы. Хотя дискриминационная практика не ограничивалась математикой, но особенно вопиющей она была в этой области, куда евреи традиционно тянулись. От 25 до 30 процентов выпускников вузов, связанных с физикой и математикой, были евреями, но только малая их часть была допущена в лучшие институты. Самым престижным среди последних был мехмат, факультет механики и математики Московского Государственного Университета. Движущей силой приверженности мехмата к антисемитской приемной политике, предписанной сверху, были В.А. Садовничий, сегодняшний ректор МГУ, О.Б. Лупанов, декан мехмата с 1980 года и до своей смерти в 2006 году, и А.С. Мищенко, профессор и председатель приемной комиссии мехмата. Но антисемитизм в советской математике не ограничивался ничтожными, ограниченными людьми. Выдающиеся советские математики были известны своим патологическим антисемитизмом, например, Л.С. Понтрягин и И.М. Виноградов, обладавшие огромной властью над жизнью и карьерой советских математиков; также, что поразительно, активист-правозащитник И.Р. Шафаревич. Абсурдные утверждения, которыми некоторые из них оправдывали свои злобные чувства против евреев и которые подкреплялись административной властью некоторых из них, заключались в том, что евреи генетически запрограммированы на раннее развитие своих математических способностей. К тому времени, когда этнические русские успевают полностью развить свои математические задатки, — так выглядит логический ход мысли — все лучшие возможности учиться и занимать ведущие позиции в науке уже заняты евреями. Такую ситуацию надо предотвратить, закрыв евреям доступ к изучению высшей математики сразу после средней школы. Более прозаической причиной яростного антисемитизма, демонстрируемого советскими властями, было их трусливое желание обвинить других в своих экономических и прочих провалах. Б.А. Субботовская (1938–1982), фото с сайта www.ejwiki.org В 70-х и 80-х годах, вплоть до перестройки, такая политика открыто усиливалась. Одним из вузов, в которые доступ евреям был полностью закрыт, оказался мехмат. Он был — и остается — первым математическим центром тогдашнего Советского Союза и сегодняшней России. Евреи — или абитуриенты с фамилиями, звучащими, как еврейские, — выделялись на вступительных экзаменах особым обращением. Письменные экзамены, идентичные для всех абитуриентов, обычно не представляли труда для способных и хорошо подготовленных учащихся[2]. Скачки с препятствиями происходили на устном экзамене. Нежелательным претендентам задавали «убийственные задачи», которые требовали сложных обоснований или длительных расчетов. Некоторые задачи было невозможно решить, потому что они были сформулированы неоднозначно или не имели корректного решения. Они были предназначены не для проверки навыков абитуриентов, а для отсеивания «нежелательных». Изнурительные, явно несправедливые допросы продолжались часто пять-шесть часов, хотя в соответствии с регламентом они должны были быть ограничены тремя с половиной часами. Даже если ответы абитуриента были верными, всегда можно было найти повод его «завалить». Так один абитуриент был отвергнут за то, что на вопрос «дайте определение окружности» ответил: «Множество точек, равноудаленных от заданной точки». По мнению экзаменатора, правильный ответ был «множество всех точек, равноудаленных от заданной точки». В другом случае ответ на тот же вопрос был сочтен неправильным, поскольку абитуриент не уточнил, что расстояние должно быть ненулевым. Ответ на вопрос о корнях уравнения «1 и 2» был объявлен неверным, правильный ответ, по мнению экзаменатора, был «1 или 2»[3]. Один абитуриент получил неудовлетворительную оценку за употребление выражения «недоказанное неравенство» √6/2>1[4]. И даже если абитуриенту, вопреки неблагоприятным обстоятельствам, удавалось сдать письменный и устный экзамены, его всегда можно было провалить на обязательном сочинении по русской литературе шаблонной фразой «тема недостаточно раскрыта». За редкими исключениями, апелляции против отрицательного решения не имели шансов на успех. В лучшем случае, их игнорировали, в худшем — абитуриента карали за проявление «недоверия к экзаменатору». Таково было положение, когда независимо друг от друга две отважные личности, Валерий Сендеров и Белла Субботовская, решили как-то противодействовать прискорбной ситуации. Сендеров, работавший в области функционального анализа, был преподавателем математики в знаменитой московской «школе №2», а Белла, которая уже опубликовала серьезные статьи по математической логике, работала в различных технических научно-исследовательских институтах, занимаясь программистскими и вычислительными работами. Эти двое случайно встретились в июле 1978 года на ступеньках главного здания МГУ, где шли в это время приемные экзамены на мехмат. Их целью была помощь абитуриентам, которые уже провалились на устном экзамене, в составлении заявления в апелляционную комиссию. Кроме того, Сендеров вместе со своим товарищем Борисом Каневским задумали составить документ о предвзятости и несправедливости по расистским мотивам на приемных экзаменах на мехмат. Когда Сендеров разговаривал с одним из заваленных абитуриентов, выскочил экзаменатор и заспорил с ним. Началась ссора, которая скоро перешла в драку; были вызваны охранники, и Сендеров был насильно выдворен из помещения. Это происшествие послужило началом, как вспоминал Каневский на недавней конференции в честь Беллы[5] в Технионе в Хайфе, амбициозного и опасного предприятия, — создания «Еврейского Народного Университета». Друзья и почитатели Беллы Абрамовны описывают ее по-разному — как шумную, энергичную и требовательную, но и как сердечную, отзывчивую, оптимистичную, мужественную и решительную. Она полюбила математику еще в первом классе, и эта любовь никогда не утихала, хотя она втайне готовилась к музыкальной карьере и играла на нескольких инструментах. Как педагог, она «обладала даром передавать свои представления совершенно разным людям», как писал позднее ее муж Илья Мучник[6]. Она умела добиться понимания своей темы почти от всех людей, с которыми ей приходилось общаться, будь то ученики младших классов, для которых она разрабатывала математические игры, взрослые, посещающие вечернюю школу, усталые после полного рабочего дня, или одаренные выпускники средней школы, пострадавшие при поступлении в МГУ. Белла и Илья встретились на семинаре, на котором обсуждалась статья о сочинении музыки на компьютере. Белла, которая 10 лет училась играть на скрипке в музыкальной школе, и Илья, у которого появилась идея изучать с помощью компьютера статистику музыкальных фрагментов в еврейских народных песнях, сразу понравились друг другу. Примерно через год, летом 1961 года они решили пожениться и переехали в шестиметровую комнатку с печным отоплением и уборной во дворе. Они жили в окружении множества бедных домишек, каждый из которых был заселен тремя-четырьмя еврейскими семьями с многочисленными детьми и бабушками-дедушками. Общим языком у соседей был идиш. Свадьбу устроили во дворе, причем все пели еврейские песни, а Белла аккомпанировала на скрипке. После свадьбы Белла вела серую жизнь, решая инженерные задачи для различных технических научно-исследовательских институтов. Ей не нравилась ее рутинная работа, но, тем не менее, она выполняла эту работу старательно. Положение изменилось, когда их дочь стала старшеклассницей[7]. Белла начала интересоваться, где продолжают свое образование после выпуска дети из дочкиной школы, многие из которых были евреями. Именно тогда она начала с болью осознавать, в какой тупик попадали еврейские дети. Даже самые одаренные из них практически не могли надеяться на учебу в лучших институтах. Самой Белле посчастливилось попасть на мехмат в середине 1950-х годов, в период после смерти Сталина, в начале хрущевской эры, когда еще не возобновилась дискриминация евреев. Но сейчас, в конце 70-х, ситуация значительно ухудшилась. Белла решила посвятить себя поддержке намерений целеустремленных и математически одаренных выпускников средних школ. Она помогала им в подготовке к экзамену по математике и консультировала тех, кому было отказано в приеме, при составлении заявлений в апелляционные комиссии. Тем временем Сендеров и Каневский написали свой подпольный классический «Интеллектуальный геноцид», в котором они документировали результаты своих исследований по поводу проваленных мехматом еврейских абитуриентов. Специалист по математической экономике Виктор Полтерович собрал статистику по приему на мехмат выпускников лучших московских математических и физических школ. В 1979 году из 47 нееврейских претендентов были приняты 40, но только 6 из 40 — с еврейскими фамилиями. И это после того, как уже была произведена некоторая предварительная полуселекция, так как многие евреи-выпускники даже не подавали заявлений на мехмат. Вопросы, задаваемые абитуриентам с еврейскими фамилиями, были мучительно сложными, а способы проваливать абитуриентов или отклонять их апелляции — одинаково ужасными. Полтерович написал также «Памятку для школьников, подающих заявления на мехмат, которых могут заподозрить в еврействе»; ее распространяли Сендеров и Каневский. Но Белла тогда сделала намного больше. Она решила частично восстановить надежду и справедливость, дав отвергнутым абитуриентам возможность получить фундаментальное математическое образование у нее дома. Поскольку апелляции в соответствующую комиссию не имели смысла, у отвергнутых абитуриентов не оставалось иного выхода, кроме как учиться в тех институтах, которые готовили их к профессиональной карьере, — например, в Институте Стали и Сплавов, в Педагогическом институте, в Институте Инженеров Железнодорожного Транспорта, в Институте Нефтехимической и Газовой Промышленности. Они получали хорошую подготовку по прикладной математике, но не имели надежды когда-либо выйти за пределы конкретной ее области, связанной с профессией, к которой их готовили. Чистая математика оставалась недостижимой. Но Беллу это не устраивало. В конце 1978 года она запустила у себя дома амбициозный и беспрецедентный проект: «Еврейский Народный Университет». Беллин бывший однокурсник Александр Виноградов, защитивший докторскую диссертацию на мехмате 15 лет тому назад и ставший к этому времени профессором на факультете, разработал нестандартную современную учебную программу начального курса[8]. Он преподавал начальный курс совместно со своими бывшими и настоящими аспирантами. Вначале Народный Университет был учебной группой примерно с дюжиной участников, но молва об этом начинании быстро распространилась. Не было никакого оборудования, кроме детской классной доски, установленной на шатком треножнике. Позднее добыли более подходящую доску. Поскольку ее невозможно было пронести по узкой лестнице многоквартирного дома, где Белла жила после развода, ее втащили на пятый этаж через окно. Белла была движущей силой всех аспектов уникального начинания. Она сама не преподавала, но упрашивала своих бывших однокурсников, ныне известных математиков, помочь с чтением лекций в ее университете. Неформальное учебное заведение было открыто каждому, но большинство учащихся и многие преподаватели были евреями. В одаренных преподавателях не было недостатка; преподавательский состав был высочайшего уровня. Курсы, которые читали у Беллы дома и позднее — в других помещениях, соответствовали первым двум годам обучения на мехмате. Виноградов, Сендеров, Александр Шен и Андрей Зелевинский читали математический анализ; Дмитрий Фукс дифференциальную геометрию и линейную алгебру; Алексей Сосинский, русский, родившийся в Париже и воспитанный в Америке, читал современную алгебру; Борис Фейгин вел курсы топологии и коммутативной алгебры; Виктор А. Гинзбург читал линейную алгебру; Михаил Маринов — который после подачи заявления на выезд в Израиль работал строительным рабочим — читал лекции по квантовой механике и теории поля; семинары вел Борис Каневский[9]. Университеты всего мира гордились бы преподавательским составом такого качества, как в Беллином Еврейском Народном Университете. Никто не получал никаких денег. Преподаватели брались за самоотверженную и рискованную работу, движимые исключительно человеческой порядочностью, чтобы исправить несправедливость, и из любви к математике. Был даже один «приглашенный» профессор: однажды во время поездки в Москву прочел лекцию Джон Милнор. Молва о подпольном университете распространялась, и число учащихся увеличивалось. Вскоре крошечная Беллина квартира уже не могла вместить слушателей. Стали искать и использовать другие помещения — иногда без разрешения: классные помещения начальных школ, пустые аудитории на университетском юридическом факультете, в химическом и гуманитарном корпусах, в Институте Нефтехимической и Газовой Промышленности. В 1979 году, на второй год существования Еврейского Народного Университета, около 90 учащихся посещали его занятия. Белла занималась всем: организовывала занятия, звонила студентам, чтобы сообщить им расписание и места встреч, даже раздавала чай и домашние бутерброды в перерывах между лекциями. Она предприняла также важное и рискованное начинание — самиздатскую подготовку и распространение записей лекций. Сначала их печатали и перепечатывали под копирку, уравнения вписывали от руки. В конце концов, перешли к фотокопиям. Никто не решался спрашивать, как и где, поскольку несанкционированное размножение считалось в Советском Союзе серьезным преступлением. В 1980 году частота занятий была увеличена до двух раз в неделю. В субботу были две лекции и семинар. Несмотря на то, что некоторые преподаватели и учащиеся, особенно Сендеров, были известны как диссиденты, преподаватели Беллиного университета тщательно избегали любого упоминания о политике. Но предприятие было слишком успешным, чтобы власти могли его игнорировать. И хотя оно не имело каких бы то ни было политических целей, оно, по большому счету, бросало вызов советской системе. Власти не могли допустить, чтобы неофициальная и независимая организация процветала, бросая тем самым вызов их претензии на единоличную власть. Само существование Еврейского Народного Университета рассматривалось как акт сопротивления властям. Конец маячил близко. В начале пятого года деятельности университета Белла была вызвана на допрос в КГБ. Было известно, что все это время агенты КГБ присутствовали на занятиях, чтобы наблюдать происходящее. Они должны были знать, что в Еврейском Народном Университете не велось никакой подрывной деятельности. Но они не могли уразуметь, какого рода учреждением был Беллин университет. Агенты просто не могли поверить, что люди готовы бесплатно обучать математике. Однажды летом 1982 года пришло известие, что арестованы Сендеров, Каневский и студент Илья Гельцер[10]. Они распространяли листовки с протестом против бесплатной «добровольной» работы, которую Коммунистическая Партия требовала от лояльных граждан в субботу в честь дня рождения Ленина. Сендеров и Каневский были известными противниками советского режима, но всегда строго разделяли математику и политику. Тем не менее, их связь с Беллиным предприятием дала властям повод, который они искали. Белла была вызвана еще раз, и от нее потребовали стать свидетельницей против Сендерова. Разумеется, она отказалась. Ее независимый дух не позволил ей повиноваться властям. Трагические последствия наступили через несколько дней. Автобус камерного оркестра МГУ, в котором она со студенческих дней играла на альте, отвез ее тело в крематорий. Ее прах был позднее захоронен на еврейском кладбище Востряково. Смерть Беллы означала конец Еврейского Народного Университета. Сендеров был приговорен за антисоветскую агитацию и пропаганду к семи годам тюрьмы — где он провел много времени в штрафных камерах со скудным питанием, которое настолько ослабляло его, что он даже не мог встать со своей койки[11]. Каневский был приговорен к одному году и двум месяцам тюрьмы. Благодаря доблестным усилиям некоторых оставшихся преподавателей семинары проводились еще несколько месяцев, но без Беллиной ведущей и поддерживающей руки дух был утерян. Весной 1983 года университет окончательно закрыл свои несуществующие двери. За четыре года своей деятельности «Еврейский Народный Университет» обучил высшей математике около 350 студентов и подготовил около 100 аспирантов; некоторые из них стали профессиональными математиками и преподавателями престижных учебных заведений, большей частью в Соединенных Штатах и Израиле. Но Белла дала своим воспитанникам больше, чем просто математическое образование: перед лицом несправедливости, дискриминации и, казалось бы, непреодолимых трудностей она дала им надежду и научила сопротивляться. Источник