Война, которой нет альтернативы

 Леонид Гиршович

Война, которой нет альтернативы

     Инстинкт нравственного самосохранения, которым обладает европеец, есть следствие его нечистой совести: не будем вспоминать прошлое, достаточно того, что и сегодня свое благополучие Запад хранит за семью замками. Недаром все антибуржуазное на поверку всегда такое буржуазное. По этой же причине идеализм и цинизм в современном обществе тождественны друг другу: можно выступать в амплуа идеалиста и циника одновременно, не опасаясь всерьез оскорбить щепетильную европейскую нравственность.

I

      Допустим, что мое еврейство побуждает меня держать сторону Израиля, и моя задача – сеять сомнение в справедливости ближневосточных стереотипов. Спрашивается, с чего начать? Пожалуй, что с тактической хитрости: да, готов признать правоту сказавшего: «Израиль – это страшно: идея избранного народа, обретшая структуру государства, – чем не формула нацизма, кстати. Позволить создать государство людям, объединенным не этнически, не культурно, а лишь манией своей избранности – это было в свое время безумием. Евреям противопоказано свое государство...» (Слова одного из моих героев – Л.Г.) Однако условием столь неожиданного признания в устах израильского пропагандиста должно быть непременное согласие с этим моего европейского оппонента. А такого никогда не случится, уже хотя бы потому, что отрицание легитимности одной из сторон в мирных переговорах равнозначно отказу от них и, следовательно, продолжению кровопролития. Да и вообще отрицать легитимность еврейского государства добропорядочный европейский буржуа не станет – в силу того же инстинкта нравственного самосохранения. Для него право Израиля на существование – аксиома. И, кстати сказать, только на этом основании написанное ниже имеет какой-то смысл. В отличие от моего оппонента,  я не убежден – и никогда не был убежден – в том, что «мединат Исраэль» не очередной лжемессия, на сей раз в обличии государства. Ведь не будь этой невозможной, не поддающейся осмыслению шестимиллионной гекатомбы, сионистский анклав в Палестине так бы анклавом и остался. Государство как сгусток ужаса шести миллионов казнимых – ничего хорошего от такого государства ждать не приходится.

 II

      Я продолжаю усыплять бдительность моего оппонента, еще больше распаляясь в роли «адвоката дьявола». Нет, пусть не думают, что мой еврейский сентимент меня ослепляет. Касаясь взаимоотношений с палестинскими арабами, я многое могу поставить в вину еврейскому государству – именно еврейскому, я это подчеркиваю ради смысловой ясности: Израиль продолжает быть частью еврейского мира и, вопреки ожиданиям, чем дальше, тем больше – очевидно, по мере растущих экзистенциальных проблем. Итак, в чем же евреи провинились перед своими арабскими согражданами? Ввиду особенностей еврейского менталитета начисто игнорировались особенности менталитета арабского. Местечко, гетто, привычка к бесправию и унизительные способы его преодоления – все это выработало тот особый еврейский практицизм, в котором нет места для множества человеческих добродетелей, как в кавычках, так и без. Легко себе представить, что сказал бы какой-нибудь Тевье-молочник о человеке, который, будучи оскорблен, живет лишь мыслью о мести. «Мне б его заботы», – сказал бы он. «Тебе это нужно, как еврею сабля», – говорят поляки про абсолютно ненужную вещь. И еврей соглашается. Презрение в ответ на презрение. Сабля ему ни к чему, это точно, ему при случае может понадобиться автомат, а еще лучше вертолет, оснащенный ракетами. Неспособность принимать всерьез чужие правила игры порождает пресловутое еврейское высокомерие в куда большей степени, чем претензия на богоизбранность, обычная для любой конфессии. К оказанию почестей, знаков уважения или напротив, к  оскорблениям Тевье совершенно равнодушен. Как мы помним из  Шолом-Алейхема, у него пять дочерей – это для него всё, это для него важней, чем он сам. И когда одна из этих дочерей, Голда Меир, говорит: «Мир не наступит, пока арабы не будут любить своих детей сильнее, чем ненавидят нас», – то далеко не все человечество готово разразиться аплодисментами. На весах многих культур, величайших мировых культур, неотмщенный позор, и в особенности позор поражения, перевешивает чадолюбие. Вообразим себе, что испытывает почтенный арабский отец семейства, когда прилюдно девчонка в мини-юбке, с кобурою на бедре проверяет у него документы – вероятно, Тевье только бы пожал на это плечами.

     Коробит та легкость, с какой Израиль бросает на произвол судьбы своих политических попутчиков из числа арабов, будь то деревенские осведомители или отряды христианской милиции на юге Ливана. Причем доводы, высказываемые «апарте», мне даже стыдно повторять. Тогда как в действительности это не только подло, но и глупо: Израиль лишний раз демонстрирует своим соседям, включая и потенциальных партнеров по будущим переговорам, что на евреев полагаться нельзя, к арабам любой политической ориентации они относятся одинаково. И это вместо того, чтобы упорно создавать на оккупированных территориях дружественные структуры, мощную партию мира, не опасающуюся в любой момент быть преданной и брошенной на растерзание экстремистам. Этим следовало заниматься, начиная с 1967 года, после Шестидневной войны, а не раздуваться от сознания своего великолепия в сравнении с темным и забитым арабским населением, которому если и не говорилось прямо, то давалось понять: «Вы были бесправным быдлом, а теперь хоть каждый день можете жаловаться в БАГАЦ. У нас на стройках вам платят столько, сколько вам и не снилось в вашей вонючей Иордании. К вашим услугам театры, концерты, современнейшие больницы. Ваши дети могут посещать лекции всемирно известного профессора Лейбовича... Да мы бы на вашем месте с ума сошли от счастья». Еврейский здравый смысл не мог взять в толк, что счастливым можно быть лишь на своем месте.

     Арабская гордость клокотала: где ненависть – эта своеобразная дань уважения врагу, признание его равенства? Где бесчинства, грабежи, изнасилования? Ничего такого не было, что с одной стороны оскорбляло, но с другой стороны избавляло от страха перед оккупантами. Все еще усугублялось тем, что Израиль идеологически – одна большая семья. Фамильярность в обращении, некая домашняя простота нравов, выражающаяся в так называемой еврейской «хуцпэ» и глубоко чуждая чопорному арабскому Востоку, является для израильтян нормой. Впрочем, если не уважения, то права на самоуважение палестинцы скорей всего уже добились: сегодня евреи их ненавидят. Равно как и боятся.

III

      Я стремлюсь к максимально возможной в моих обстоятельствах объективности, я балансирую на грани еврейского самоненавистничества – чувства, которое, наверное, присутствует в каждом еврее, если только еврейство для него не профессия – но при этом ни на миг не забываю, на чьей я стороне. Утверждать, что есть две правды, одна арабская, другая еврейская, означает впасть в нравственное язычество: правда всегда одна. Но только отстаивая ее бессмысленно повторять, что Израиль – единственное демократия на всем Ближнем Востоке, что там нет смертной казни, зато есть киббуцы и впридачу знаменитый симфонический оркестр. Это общее место. Это давно уже набило оскомину. Это как бы нечто само собой разумеющееся: а разве может быть иначе, в еврейском-то государстве? Сегодня народ Израиля – пария. Итальянская газета помещает карикатуру: в Вифлееме израильский танк целится в младенца Христа, и подпись: «Вы снова хотите меня убить?» Крупнейший немецкий университет стыдливо замалчивает приезд израильских студентов. Только предварительно атаковав Израиль, сегодня можно выступать на его стороне. Тогда вдруг выясняется, что грехи Израиля ничего общего не имеют с тем, что ему инкриминируется, а Страшный Суд прессы настолько несправедлив и пристрастен, что может поспорить с показательным процессом наихудших времен. Наглядный пример. После очередного взрыва в тель-авивском кафе, со множеством убитых и раненых, Израиль предостерегают от проведения военной операции на территории Палестинской автономии, ввиду полнейшей невозможности отличить террористов от мирных жителей. Вместо этого израильтяне должны вступить переговоры с президентом Палестинской автономии, невзирая на то, что, по его же собственным заверениям, он никак с террористами не связан, не имеет на них никакого влияния и, следовательно, за террор никакой ответственности не несет. О чем могут вестись в этом случае переговоры? О законном праве палестинцев селиться в окрестностях взорванного кафе. Тех самых палестинцев, чья полнейшая неотличимость от террористов делает недопустимым ведение боевых действий против последних.

     Весь ужас в том, что на оккупированных территориях теперь уже действительно трудно провести четкую грань – а идейно вообще невозможно – между террористами, их  пособниками и просто жителями. «Какова средняя продолжительность жизни еврея в Рамалле? Пятнадцать минут». В этой черной шутке нет ни грана преувеличения. По отношению к Израилю палестинцы руководствуются моралью, которую их президент не рискнет высказать вслух: моралью Великой Отечественной Войны. И эта мораль диктует свою логику поведения. «Убей немца!» – писал Илья Эренбург. «Так убей же хоть одного! Так убей же его скорей! Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!» – говорится в известном стихотворении Константина Симонова. По-арабски это звучит: «итбах аль-яхуд», «убей еврея», заметьте, еврея, а не израильтянина, – лозунг, без которого не обходится ни одна арабская «трехминутка ненависти». Чем для русских был немец, тем для арабов сейчас является еврей. И они не совершают решительно ничего такого, чего бы за полвека до них не совершали советские партизаны, причем делают это с таким же точно плакатным героизмом. А что они убивают при этом всех без разбору, так ведь в Израиле все взрослое население солдаты, дети – будущие солдаты, старики – бывшие. А как сладка месть, эта сестра справедливости! Да и когда еще союзная авиация доказала, что на войне все кошки серы. «Но в Израиле же не проходят демонстрации под лозунгом «хороший араб – мертвый араб...» – «Потому что вам далеко до нашего отчаяния, – незамедлительно отвечают на это арабы. – Вы вторглись к нам, вы прогнали нас с нашей земли. Вам не нравится, когда мы вас убиваем? Говорите, что не хотите убивать нас? Выход есть: убирайтесь, откуда пришли». Это верно, у каждого израильтянина в отдельности выход есть, но как государство Израиль в безвыходном положении.

  IV

       Израильские военные настаивают на том, что во время своих операций они щадят арабское население. Западное телевидение демонстрирует прямо противоположное. И никто не сомневается: не будь телеобъективов, пролилось бы еще больше арабской крови. Больше арабской и соответственно меньше еврейской, это следует подчеркнуть, поскольку тут возникает естественный вопрос: если международное общественное мнение для Израиля играет такую роль, что в угоду ему он жертвует своим самым дорогим, действительно самым дорогим, жизнью своих солдат, то где же антипалестинская пропаганда, по какой причине она начисто отсутствует? Прежде всего, по глубоко укорененной привычке старшего поколения израильтян считать себя жертвой, которая ни перед кем не должна оправдываться и меньше всего перед Европой. Но также и по неумению – чего только стоят ссылки некоторых израильских политиков на бомбардировку американцами Афганистана, вот уж воистину неотразимый аргумент в глазах миролюбивого человечества. Тогда как арабы прошли советскую школу промывки западных мозгов. И потом традиционная сионистская пропаганда долгие годы имела лишь одну цель: под видом привлечения в страну новых репатриантов услаждать слух самих пропагандистов. Иными словами, евреи недоверчивы настолько, что постоянно убеждают в своей правоте самих себя. В этом смысле я не исключение. Однако никакое самодистанцирование, порою даже заигрывающее с самоненавистничеством, не мешает мне видеть, сколь несопоставим масштаб зла с тем, что можно вменить – и дóлжно вменять – в вину евреям. Израиль в отчаянно безвыходном положении: его легитимность не оспаривается лишь на условиях, гарантирующих его уничтожение. И потому ответственность за все, прямая ответственность, лежит на тех, кто эти условия выдвигает.

 V

      Но снимая вину с израильтян, я не могу автоматически возложить ее на плечи палестинцев. Это два совершенно разных мира, ни о какой симметрии здесь не может быть и речи. Палестинцам не просто хуже, чем израильтянам, их жизненный стандарт ниже того уровня, на котором Израиль возможен как государство. К тому же совершенно очевидна авторитарность их общества, такое общество не несет ответственности за действия своих лидеров – скорее уж наоборот. На этих лидеров мне прежде всего и хочется обрушить знаменитое «j’accuse» («Я обвиняю», открытое письмо Эмиля Золя президенту Французской республики в связи с делом Дрейфуса). Уже за одно то, что без малого целый век раздувают пламя арабской ненависти, не имея, подобно саламандрам, другой среды обитания и живы лишь яростью предводительствуемых ими толп. Кто-кто а они, на вопрос «в чем счастье?», вправе отвечать: «в борьбе». И можете не сомневаться, счастливыми они попытаются быть как можно дольше. Сегодня ислам, вчера марксизм – для них это всего лишь источник той смертоносной энергии, которая способна привести в движение человеческие массы, фанатизировать их. По большому счету им даже ни к чему уничтожение Израиля, не говоря уж о создании демократического палестинского государства. Понимают ли они это сами? Барак, израильский «mister Yes», ничем не рисковал, проводя политику уступок. Похоже, он-то это понимал. Вообще разделение израильских политиков на «уступчивых» и «неуступчивых» напоминает распределение ролей между следователями: один изображает доброго, другой злого, и они чередуются. По иронии судьбы именно в политическое «дежурство» Бегина – тогдашнего Шарона – произошло величайшее событие в истории арабско-израильских отношений: был подписан мир с Египтом. Всеобщее ликование было таким, что триумфальному въезду Садата в Иерусалим, более приличествовала белая ослица, нежели черный бронированный лимузин. Якобы, узнав по выходе из самолета, что в аэропорту его встречает весь цвет израильской политики, египтянин спросил: «А Шарон тоже здесь?»

     Помимо прямой ответственности за палестинскую трагедию есть еще и косвенная ответственность. Когда сравнивают Рамаллу с Освенцимом, то как бы не оставляют для ее жителей иного выхода, кроме как последовать примеру защитников Варшавского гетто. Трудно сказать, чего тут больше, кощунства или провокации, успех которой себя ждать не заставит, обернувшись еще десятком арабских смертей, да, возможно, и еврейских. Положим, высказывание Сарамаго (Жозе де Самараго — португальский писатель, нобелиат, уподобивший Рамаллу Освенциму). – одиозный случай. А вот что стоит за такой рутиной как ритуальные заклинания о мире, сопровождающиеся призывами к Израилю прыгнуть выше головы – что стоит за этим систематическим подливанием масла в огонь? Нарциссизм? Желание во что бы то ни стало поддержать слабого? В компании с ОПЕК это особенно приятно. Но только тогда инстинкт нравственного самосохранения здесь не при чем. Я зря стараюсь: всем все и так понятно. Не сидят же три поколения судетских немцев в беженских лагерях где-нибудь в Баварии, денно и нощно скандируя «Су-де-ты!» Представляете: голодные, озверелые судетские немцы с автоматами, рвущиеся в Чехословакию – не то страшный сон, не то кадр из фильма Кустурицы. А ведь на Ближнем Востоке тоже была война, и тоже проигранная теми, кто ее начал. Нет, конечно же, эти добрые люди отлично понимают, что внемли еврейское государство всем их призывам, очень скоро лозунг «хороший еврей – мертвый еврей» воплотился бы в жизнь. Допустить, что таково их сокровенное желание, совсем сокровенное, на уровне подсознания? Любовь к мертвым евреям это специалитет Европы, для которой нет плача сладостней, чем плач по ним. Прямо какой-то вид массовой некрофилии: в книгах, в кино, в школах – повсюду нескончаемые потоки любви.

VI

      Ну, конечно, все они антисемиты, убежден израильтянин. Европейцы в негодовании, совершенно искреннем. При чем тут антисемитизм, когда речь об израильтянах? К тому же они в принципе отвергают расовую теорию: мало того, что она преступна по своим последствиям, это еще и суеверие. Нет никаких евреев, а есть исповедующие иудаизм немцы, русские, поляки. Но евреи не остаются в долгу: коль скоро не удалось нас уничтожить, то принялись утверждать, что некого было уничтожать. Отрицание факта нашего существования – тот же антисемитизм, только перелицованный. Суеверие – отнять имя, полагая, что с ним отнимется и жизнь. Так в старину наводили порчу колдуны: произнося специальный заговор, соскребали написанное кровью имя.    

     Безусловно, антисемитизм никуда не девался, ни в Европе, ни во всем мире. Он – Протей, принимает самые причудливые формы. Он мимикрирует, приспосабливается к злобе дня. Избыточная любовь к евреям от того же корня, что и ненависть к ним, и должна настораживать точно также. Но сегодня евреям не угрожают пылкие объятия Европы. Тем лучше, потому что в них тоже можно испустить дух. Быть объектом чужой политкорректности, приучать себя к заниженной планке и при каждом удобном случае говорить застывшему перед тобой по стойке смирно немецкому чиновнику: «Смотрите, что вы с нами сделали» – вот верный путь к деградации во славу «вечных ценностей» антисемитизма. Не важно, будь это антисемитизм старых добрых времен или по самоновейшей моде вывернутый на левую сторону.

 P.S.

 Эти невеселые заметки писались в апреле 2003 года, когда очередная волна террора накрыла Израиль. Помню, покупая что-то на Маханэ Иегуда, центральном иерусалимском рынке, я не успел на автобус, который разнесло на куски. Но, как известно, в одну воронку снаряд дважды не падает: за четверть века до этого от взрыва на рынке уже погибла моя тетка, сестра матери. Я писал это, сознавая всю безвыходность ситуации, что достаточно горько. Как автор, правда, я могу тешить свое честолюбие: статья не только сегодня, по прошествии тринадцати лет, сохранила свою злободневность, она и через тридцать лет будет актуальна. В попытке разбора тупиковых ситуаций всегда есть что-то от изготовления консервов с бесконечным сроком годности. Увы.