Национальное государство и «права человека»
.
Элла Грайфер
— Первый этаж мы снесем, а на второмустроим молодежное кафе.— Позвольте, а на чем второй держаться будет?— На энтузиазме молодежных масс.В. Дыховичный, В. Масс, М. Слободской, М. Червинский
На демократическом Западе модно ныне толковать, что национальное государство-де устарело и универсальные права человека всякий двуногий автоматически должен иметь, куда бы ни переселялся, от экватора до полюса.
Ну, а если конкретно? Давайте танцевать от печки.
Нацию как таковую изобрела Европа, притом, сравнительно недавно. После развала римской империи наблюдался довольно-таки неупорядоченный конгломерат всяких там кельтских, германских, остаточноримских и т.п. общин с социальным разделением на рабов, крестьян, воинов и множеством разнокалиберных джентльменов удачи.
Первым и главным объединяющим моментом было, как в большинстве времен и народов, не государство, а религия. Хотя под каждым кустом свой князь сидел и за каждым углом на своем диалекте говорили, жители Европы все-таки знали, что все они «христианский мир», а грамотные – писали и общались на латыни.
Это я отмечаю специально для тех, кто по сю пору ломает голову над загадкой, народ евреи или, наоборот тому, религиозная община, а ислам и вовсе ругает «политической идеологией». В исходном моменте между этими понятиями разницы не было, любое сообщество понимало себя прежде всего как единоверцев. Европейцы начинают понимать себя как разные народы как раз по мере перевода священных текстов на… Да, вот… можно ли сказать «на национальные языки»?
Бесписьменные диалекты отдельных областей становились литературными языками именно в процессе перевода этих текстов (вспомните Лютера!), они менялись, создавалась норма. Но эти переводы никогда бы не были сделаны, если бы не сформировался их читатель.
Профессиональные интеллектуалы прекрасно обходились латынью, да недосуг было учить ее растущему населению городов. В деревне, из которой на ярмарку дай Бог раз в год выберешься, родного диалекта вполне хватало, а грамоты и вовсе не требовалось. В городе встречались люди из разных деревень и даже областей, заключались письменные сделки, давались векселя, составлялись уставы ремесленных цехов… книгопечатанье изобрели отнюдь не случайно. Язык унифицировался, и… народ создавался вокруг языка.
…В отличие от государства, развивавшегося совершенно отдельно. Из среды племенных вождей и профессиональных военных выделялись князья, взнимавшие со своей дружинушкой хороброй дань со всех, до кого дотянуться могли, невзирая на расу, национальность и вероисповедание. Со временем владения укрупнялись, собирая все более пеструю публику. Исходной формой современного государства в Европе была как бы мини-империя, т.е. сборная солянка общин, языков и культур, объединенная только общим государем.
Процессы укрупнения владений и образования народов не совпадали. В Германии, например, осознание себя единым народом, возникновение общей культуры государственному объединению предшествовало (вспомните Минну фон Барнхельм), хотя и поныне рассказывают там анекдоты про баварца, который на международной ярмарке на какого-то японца обиделся и заорал: «Ах ты, гад! Пруссак ты японский!».
В Италии, наоборот, юг и по сю пору, невзирая на подвиги Гарибальди, в культурном отношении сильно отличается от севера, и даже время от времени возникают разговоры о разделении на два государства. Не берусь судить, насколько единым народом ощущают себя фламандцы и валлоны в Бельгии.
И все же единая власть на определенном пространстве – это более или менее безопасные пути сообщения, экономические связи, общая налоговая схема и интенсивный культурный обмен. Население пользуется общей валютой, служит в общем войске и чиновничьей касте, и во многих случаях (особенно, если читает и пишет на общем языке, а культурные различия не слишком велики) постепенно начинает считать себя единым народом.
Вот так со временем и появилась нация, т.е. совпадение (пусть неполное, пусть относительное) народа и государства. Не позабудем, что необходимая для этого абсолютная монархия создавалась отнюдь не путем приглашения соседей на чашку чаю.
Но с возникновением нации этот неприятный факт как-то оттесняется на задний план. Появляется «непредсказуемое прошлое» – легенды и мифы о великом и могучем народе, населявшем эту территорию еще до сотворения мира, о мистическом единстве «крови и почвы». Именно с нацией, не с религией, связывают люди отныне свою принадлежность к сообществу, свое коллективное «мы», а религию постепенно оттесняют в частную сферу.
Сказочки о добром и мудром батюшке-государе – не просто могучем воине (это было всегда!), но выразителе славной воли и извечных надежд народных, а там, глядишь, и… осознание того, что эту самую волю и надежду можно выразить и без «батюшки» – так возникает идея «общественного договора», а с ней и устроение, именуемое буржуазной или представительной демократией.
Геополитические воззрения Запада доныне состоят из вышеописанных мифов и легенд. «Национальное государство» представляется чем-то извечным, естественным, подходящим для всех времен и народов, поскольку все младенцы всегда рождались демократами и только впоследствии портились авторитарным воспитанием.
Как говаривал незабвенный капитан Врунгель: «Каждая селедка – рыба, но не каждая рыба – селедка». Не каждое национальное государство – непременно демократическое, но каждое демократическое – неизбежно национальное. Включая и Швейцарию, возникшую в виде конфедерации – как бы не одно, а три национальных государства, сплотившиеся в борьбе против общего врага. Включая и государства Нового Света, чье население принесло с собой опыт исторического развития Европы.
Сегодняшнее национальное государство было когда-то разрозненными общинами, потом их объединила общая религия, потом из этого вырос народ, и это удачно совпало с абсолютной монархией.
Там, где не совпало – остаются сообщества догосударственные типа кланов или племен, или – более продвинутые – империи, объединяющие разные народы. Но демократических империй не бывает. Не потому, что начальники в них редиски, а потому что население их не считает себя партнером «общественного договора», и если даже предъявляет какие-то требования «центру», то не общие, а из каждого угла – свои, нередко – взаимоисключающие.
Остается только посочувствовать англичанам и французам, на протяжении веков честно пытавшимся совмещать «общественный договор» метрополии с традиционным государственным (а то и племенным) устроением колониальных народов. Всякий раз, когда колониальные чиновники управляли подвластными соответственно оных, подвластных, представлениям о власти, разгневанная общественность метрополии обвиняла их в угнетении, бесчеловечности, попрании всех и всяческих прав.
В конце концов, не выдержав этой шизофрении, империи с треском развалились, но все попытки, навести в колониях свободу и демократию, вплоть до предоставления оным независимости или, наоборот, свержения кровожадных диктаторов, давали результаты, приводившие несчастную общественность в полное умственное изумление.
Можно налепить и настругать сколько угодно игрушечных государств с флагами и гимнами, армиями и президентами, но прочными окажутся только либо этнически однородные (а они – скорее исключение, чем правило), либо те, в которых какой-то группе удастся силой подмять под себя остальных и… начать игру сначала: стать империей, которая через века может быть вырастет в национальное государство, а может быть и нет. Стоит, например, вспомнить, что империя российская в исходном моменте была провинцией развалившейся империи ордынской.
И потому демократическим, правовым – зовите, как хотите – государством может быть (хотя и не обязано) только национальное, а национальным – только такое, в котором подавляющее большинство населения считает себя единым народом. Считает себя. Не потому, что какие-то историки у них обнаружили общие хроники или биологи – общие гены, эти результаты интересны для науки, но не для политики. А потому, что люди так понимают себя сами.
При отсутствии этого условия правление может быть только авторитарным – монархией, диктатурой и т.п., в противном случае государство просто развалится, как произошло с новоделами Сирией и Ираком и невезучей ЮАР. Кажется, мудрее всего было бы провести границу (или две, или пять) и жить всем по отдельности, но этому препятствуют два мощных фактора:
Вторая проблема может быть, в принципе, решена трансфером.
Да-да, вот оно – неприличное слово, совершенно запрещенное к употреблению по правилам игры в ООН-овские фанты. Только не надо, не надо напоминать мне о трагедиях: трансфере армян в Турции или немцев в Судетах и Восточной Пруссии, не надо, потому что трансфер может быть и другим.
После принятия принципа «Чья власть – того и вера» пошел в Германии размен населения между католическими и протестантскими княжествами. Так же сработал и нансеновский трансфер – обмен между Грецией и Турцией. Прошел не так давно трансфер русскоязычных из Средней Азии и с Кавказа, полным ходом идет трансфер ближневосточных христиан, где-то промелькнуло и тут же стушевалось сообщение о трансфере сербов из Косова, намечается потихоньку трансфер русских из республик Балтии, и наконец – грандиозный массовый трансфер евреев из бывшего СССР, знаменитая «большая алия» девяностых.
Но тогда, стало быть – то, что естественно является законом в зрелом, сформировавшемся национальном государстве, оказывается… непреодолимым препятствием для создания такого государства там, где его еще нет. Нельзя сказать, чтобы это было так уж неожиданно. «Что делать» Чернышевского нынче, правда, не в моде, но все же рискну рекомендовать второй сон Веры Павловны, тот, в котором ей является мать и заявляет: «Но ты пойми, Верка, что кабы я не такая была, и ты бы не такая была. Хорошая ты — от меня дурной; добрая ты — от меня злой». Героине Чернышевского нет уже надобности быть «злой и дурной», но как же быть тому, кто оказывается в ситуации не ее, а ее матери?
Именно эта дилемма встает перед современными верами павловнами, совершенно искренне стремящимися способствовать созданию правового государства во всем мире и у всех народов, но никак не желающими понимать, что история – не табула раза, на которой можно рисовать любую картинку, абы красиво, но реальность, в которой, как правило, приходится выбирать наименьшее зло.
И ныне эти благонамеренные нападением извне свергают авторитарную власть, разжигая самые зверские гражданские войны, а потом не дают их окончить, не позволяя одержать победу ни одной из сторон, оставляя миллионы людей десятилетиями в подвешенном состоянии без почвы, границ и перспектив. Ведь никакого компромисса быть не может, покуда на победу надеются обе стороны.
Но наиболее извращенным и тупиковым результатом подобных иллюзий является государство-химера, состоящее из сравнимых по численности сообществ, причем, правящее по своему внутреннему устроению соответствует национальному государству, а подчиненное – нет.
Для правящих естественное состояние есть «государство всех граждан», и невозможно убедить их в том, что не все население подвластной территории готово считать себя гражданами в смысле «общественного договора». Они свято верят, что отсталые элементы просто не понимают собственной пользы, и надо только подождать, в крайнем случае – подтолкнуть…
Почему, скажите, создалось у арабов впечатление, что они в нашей стране евреев «пересидят», что им, в отличие от нас, терпения на века хватит? Да потому что читают они Амоса Оза или Йешаягу Лейбовича, и правильно вычитывают отчаяние и ужас при мысли о невозможности пребывать Верой Павловной, когда ситуация требует прочно обосноваться в статусе ее мамаши.
Это ведь только во сне, привидевшемся идеологу революции, взалкавшему нового неба и новой земли с хрустальными дворцами, она себя именует злой и дурной, в реальности-то она вполне понимает обоснованность своих действий, гордится, что мужа от пьянства отвадила и дочку в люди вывела, а если бы стыдилась себя, ничего бы у нее не вышло. В этом, собственно говоря, суть теперешнего политического (точнее – идеологического) кризиса в Израиле. Лучше всего это выразил предвыборный лозунг Нафтали Беннета:
מפסיקים להתנצלהימין של ישראל
В моем вольном переводе: «Прекращаем оправданья/правые израильтяне».
Не случайно тот же Амос Оз все время повторял, что «в конце концов договоренность с палестинцами неизбежна» и требовал под это дело уже сегодня начинать вести себя так, как будто она уже достигнута. Действительно, если появление доброй Веры Павловны в конце концов неизбежно, можно порекомендовать мамаше не тратить времени на обуздание папаши и образование дочери, а сразу, уповая на будущее, все соответствующие усилия прекратить.
Лет сто назад такая проблема была в западном мире исключением. Ну, блаженной памяти ЮАР, ну создававшийся Израиль (тогда ее, кажется, никто и не приметил, кроме Жаботинского), зато сегодня, с новым «переселением народов» она на глазах становится правилом. Но горький опыт ЮАР вразумил далеко не всех.
И никаким способом невозможно им объяснить, что свобода и демократия – ценности вовсе не универсальные, но неразрывно связанные с их (нашим!) устроением общества, именуемым «национальное государство». Пока Израиль остается еврейским, он может быть или не быть демократическим, но вот еврейским быть перестав, демократическим уже ни в коем случае не будет.
Арабы же, как все нормальные люди, свои ценности предпочитают чужим, а свобода и демократия к их ценностям как раз и не относится.
Одностороннего мира не бывает, а компромисс станет возможен не раньше, чем арабы окончательно утратят надежду на победу. Утратить же они ее могут лишь при условии прекращения поддержки России и Европы, а такого пока что и в самой дальней перспективе не видать, скорее наоборот.
На феодальную монархию?
На родоплеменной коммунизм?
На империю Габсбургов или Чингиз-Хана?
Да нет же, на всемирное правительство с единым государством без границ, а права и законы будут в нем, конечно же, только такие, как привычно им, потому что у них (и только у них!) эти законы правильные, «естественные», с чем обязательно сразу же согласятся все арабы и евреи, эскимосы и пигмеи, джунгли, полюс и Сахара, Мао-Цзе-Дун и Че-Гевара.
Авторский блог
Декабрь 2019
Комментариев нет:
Отправить комментарий