ЕВРЕЙСКАЯ ДУША («Мишпатим»)
Почему нееврей при известных усилиях становится стопроцентным евреем, а у еврея при всех его ухищрениях никак не получается до конца слиться с «коренным населением»? Понять это можно лишь одним единственным образом: еврей обладает душой, которую можно приобрести, но невозможно потерять.
Статус прозелита
В недельной главе «Мишпатим» приводится запрет угнетать пришельца: «И пришельца не притесняй и не угнетай его, ибо пришельцами были вы в земле Египетской» (22:20).
Общепризнано, что в данном месте говорится не просто о чужеземце, не просто о человеке, волею случая оказавшегося в Святой Земле в качестве гостя, а о том человеке, который выразил желание целиком разделить судьбу еврейского народа, о том, кто вошел в завет Авраама. Так в комментарии Сончино сказано: «В Торе этот термин почти всегда, за редким исключением, обозначает человека из другого народа, который присоединился к еврейскому народу в соответствии с законом о гиюре. Приняв на себя обязанность исполнять все законы Торы, гер становится полноправным членом общины».
При этом заповедь «И пришельца не притесняй и не угнетай его» характерна не только этим обстоятельством, но также и указанием в самой Торе своей причины: «ибо пришельцами были вы в земле Египетской». Следует отметить, что поскольку в Торе нет ничего случайного, то любые ее фрагменты – даже вполне служебные — расцениваются как самостоятельные, то есть требующие отдельного пояснения. Не удивительно поэтому, что тот же комментарий (Сончино) продолжает: «В Талмуде отмечается, что запрет притеснять гера и повеление любить его встречается в Торе тридцать шесть раз. Столь многочисленные предупреждения необходимы по той причине, что человеку, находившемуся на положении раба, терпевшему притеснение и угнетение, свойственно в том случае, если он добьется власти, с еще большей жестокостью относиться к другим. Тора искоренила это качество из среды еврейского народа».
И это чистая правда. В религиозной еврейской среде отношение к геру ничем не отличается от отношения к природному еврею, ведущему свою родословную от Авраама, Ицхака, Иакова. Это так, как на законодательном, там и на бытовом уровне. Нам следует по достоинству оценить ту установившуюся на протяжении веков практику действительно равного, а очень часто даже и подчеркнуто почтительного отношения к «геру», учитывая, что во всем мире по отношению к самим евреям утвердилась совершенно иная поведенческая норма.
В самом деле, евреи-пришельцы в земле Европейской столкнулись с совершенно другим к себе отношением. Ассимиляция евреев, будь то во Франции, в Германии или в России, сопровождалась прямо обратным явлением: презрением, подозрительностью и страхом.
Загадочная асимметрия
Человека, желающего принять иудаизм, отговаривают это делать, поясняя, что он вполне может быть угоден Богу и в своем первичном качестве, однако, если он все же проходит гиюр, его уже никак и ничем не отличают. В то же время в ассимилированном еврее все в первую очередь видят именно еврея.
Человек, оказавшийся пришельцем в еврейском стане, принимается целиком, не вызывая по отношению к себе ни страха, ни отвращения, в то время как еврей, отрекшийся от своей религии и ставший «гером» культуры европейской, очень часто наталкивается на стену отчуждения и неприязни.
Так в книге «Иудаизм в музыке» Вагнер пишет: «Образованные евреи приложили все усилия, которые толь-ко можно себе вообразить, чтобы освободиться от характерных черт своих вульгарных единоверцев: во многих случаях они даже считали, что достижению их целей может способствовать хрис¬тианское крещение, которое смоет все следы их происхождения. Но это рвение, которое никогда не приносило всех ожидаемых результатов, приводило лишь к еще более полной изоляции образованных евреев, к тому, что они становились самыми черствыми из людей, в такой степени, что мы теряем наше прежнее сочувствие к трагической судьбе этого народа».
А вот в каких словах переживал присутствие евреев в российской жизни Куприн: «У всех народов мира кровь смешанная и отливает пестротой. У одних евреев кровь чистая, голубая, 5000 лет хранения в беспримерной герметической закупорке. Hо зато ведь в течение этих 5000 лет каждый шаг каждого еврея был направлен, сдержан, благословен и одухотворен — одной религией — от рождения до смерти в еде, питье, спанье, любви, ненависти, вере и веселье. Пример единственный и, может быть, самый величественный во всей мировой истории. …. Если мы все — люди — хозяева земли, то еврей — всегдашний гость… Идет, идет еврей в Сион, вечно идет… И всегда ему кажется близким Сион, вот сейчас, за углом, в ста шагах… К чему же еврею, по дороге в чужой стране, строить дом, украшать чужую землю цветами, единяться в радостном общении с чужими людьми, уважать чужой хлеб, воду, одежду, обычаи, язык? Все во сто крат будет лучше, светлее, прекраснее там, в Сионе»… «Один парикмахер стриг господина и вдруг, обкорнав ему полголовы, сказал; «Извините», побежал в угол мастерской и стал ссать на обои, и, когда его клиент окоченел от изумления, Фигаро спокойно объяснил; «Hичего-с. Все равно завтра переезжаем-с». Таким цирюльником во всех веках и во всех народах был жид с его грядущим Сионом, за которым он всегда бежал, бежит и будет бежать, как голодная кляча за куском сена, повешенным впереди ее оглобель. Пусть свободомыслящие Юшкевич, Шолом Аш, Свирский и даже Васька Раппопорт не говорят мне с кривой усмешкой об этом стихийном стремлении как о детском бреде. Этот бред им, рожденным от еврейки, еврея — присущ так же, как Завирайке охотничье чутье и звероловная страсть. Этот бред сказывается в их скорбных глазах, в их неискоренимом рыдающем акценте, в плачущих завываниях на конце фраз, в тысячах внешних мелочей, но главное — в их поразительной верности религии — и в гордой отчужденности от всех других народов».
Свою неспособность до конца слиться с «коренным населением», разумеется, чувствуют и сами евреи. Так «растворившийся» в европейской культуре Гершензон писал: «Сионисты думают, что ассимиляция грозит гибелью самой сущности еврейства. О, маловеры! Еврейское начало неистребимо, нерастворимо никакими реактивами. Еврейский народ может без остатка распылиться в мире – и я думаю, что так будет, — но дух еврейства от этого только окрепнет. Венский фельетонист-еврей, биржевой делец в Петербурге, еврей-купец, актер, профессор, что у них общего с еврейством, особенно в третьем или четвертом поколении отщепенства? Кажется – они до мозга костей пропитаны космополитическим духом, или в лучшем случае духом местной культуры: в то же верят, в то же не верят и то же любят, как другие. Но утешьтесь, они любят то же, да не так».
Как же понимать эту загадочную асимметрию? Почему нееврей при желании с легкостью становится стопроцентным евреем, а у еврея при всех его ухищрениях никак не получается до конца слиться с «коренным населением»? Понять ее можно лишь одним единственным образом: еврей обладает душой, которую можно приобрести, но невозможно потерять.
Комментариев нет:
Отправить комментарий