ПРО ШКОЛУ И ТЕХНИКУ БЕЗОПАСНОСТИ

theme

jewish.ru

«Светская школа – это техника безопасности»

01.09.2016

Евгений Ямбург – один из самых известных учителей России, проработавший в школе более 40 лет. Накануне 1 сентября в эксклюзивном интервью Jewish.ru он рассказал о своем отношении к новому министру образования Ольге Васильевой и единому учебнику истории, а также объяснил, почему главной фигурой школьного воспитания становится православный военрук.

Не могу вас сразу не спросить про нового министра образования. Какие у вас ожидания?– Есть две интеллигентские позиции, с которых я не схожу. Первая: никогда не бросать камень в спину уходящему. Ливанов очень многое сделал. Например, была масса фальсификаций во время ЕГЭ, потому что работа губернаторов оценивалась и по результатам ЕГЭ. Три года боролись, и совсем другая сейчас ситуация. Это благодаря Ливанову. Вторая позиция: не ценить по слухам и словам, а ценить по делам. Человек только начинает свою работу. У меня были конструктивные контакты с Васильевой по проекту «Больные дети». Я почти уверен, что мы расходимся в исторических взглядах, я читал её работы. Но у министра, если он не хочет раскачивать лодку, другая функция. Так что посмотрим.

Так как изменилась ситуация с ЕГЭ?– Я никогда не был фанатиком ЕГЭ, но теперь вот цитирую медицинский анекдот. Женщина приводит мужа к врачу и говорит: «Посмотрите, доктор». Доктор смотрит: цвет лица землистый, пульс плохой. И говорит: «Что-то мне ваш муж не нравится». Она в ответ: «Если честно, мне он тоже не нравится, но дети к нему привыкли». Это про ЕГЭ.
Кое-что все-таки удалось исправить. Его нужно дальше очеловечивать или, говоря противным языком, модернизировать. Лет пять назад первая часть по литературе была в виде тестирования, называли ее «угадайка». Из нескольких ответов надо было выбрать правильный. Там, например, был вопрос: «Любил ли Онегин Татьяну?» И ответы: «Да, любил», «Нет, не любил» и «Когда как». Правильным был – «Когда как». Сегодня такого больше нет – появилось эссе, мини-сочинение. Появилось «говорение», аудирование по иностранному языку. По истории ввели третье задание – «Портрет эпохи» – тут уже не спишешь. Тебе даётся эпоха, и ты должен понимать, что Алексей Михайлович Тишайший и мушкетёры – это современники.
ЕГЭ меняется, но сразу измениться не может. Давайте представим, что завтра мы его отменяем. И тогда возвратимся во времена, когда детям начальников поправляли сочинения такой же ручкой и нанимали репетиторов из вуза – что было завуалированной формой взятки. Мы забыли, как это было в великую советскую эпоху?

Школьная реформа завершилась? Или не началась?– Путаница в головах по поводу школьной реформы меня не удивляет. Особенно когда о ней говорят дилетанты. Я иногда включаю телевизор и вижу там клоунов, причём высокопоставленных. Вот Жириновский, например, с мальчиком беседует: «Чего изучаешь-то?» – «Английский». – «А зачем изучаешь? Пусть они изучают наш язык! Мы что, колониальная страна?!» И это говорит человек, который сам знает несколько иностранных языков. Ведь это дезориентирует население, которое не понимает, что происходит.
До сих пор школьная реформа касалась финансирования, инфраструктуры, информатизации, интернета. Следующий этап был связан с указом президента, что надо поддержать учителей. Но тут грянул кризис, и выяснилось, что во многих регионах денег просто нет. И получается перевес порток с гвоздя на гвоздь: то ли на тепло, ремонт, компьютеры тратить, то ли на повышение зарплаты учителям. 
Великий педагог Константин Ушинский написал еще 140 лет назад, что никакая реформа, никакое улучшение образования не возможно иначе, как через голову учителя. Я хочу, чтобы меня правильно поняли: я не за нищенство учителя, но весь мировой опыт показал, что само по себе повышение зарплат к новому качеству образования не приводит. А приводит повышение квалификации, в которое долгие годы почти ничего не вкладывали.

Есть ли государственная политика в области образования и нужна ли она, особенно в идеологических вопросах?– Я убеждён и везде это говорю: в стране с таким разномастным обществом, с таким культурным, социальным и национальным разнообразием никогда не будет единой идеологии. Всегда будут верующие и атеисты, прагматики и интеллигенты. Главная наука, которой нужно обучать – про нее написал Окуджава – «Святая наука расслышать друг друга». Мы же пытаемся выстроить некую единую государственную идеологию. Получается грубо, и часто главной фигурой воспитания становится православный военрук. Это не самое лучшее решение вопросов в такой сложной стране, как наша. 
Конечно, должны быть какие-то единые подходы, и в то же время – сохранение вариативности. Потому что даже такую тему по истории, как взятие Казани, нельзя одинаково преподавать в Москве и Татарстане – надо понимать особенности и тонкости национального менталитета, исторических травм. Это ювелирная работа.

Что вы думаете про попытки ввести единые учебники? Особенно по истории?– Я отношусь к учебникам с улыбкой. Во всем мире уже существует система так называемых «перевёрнутых уроков» – и мы тоже ее аккуратно вводим. Дети получают задание найти в интернете документы эпохи и различные точки зрения. На уроке учитель выступает модератором, он должен следить за культурной дискуссией, учить аргументировать и не переходить на личности.
В книге «Век иной и жизнь другая» Юлия Эйдельман вспоминает 1948 год, когда вышло постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» и шла травля Зощенко и Ахматовой. В класс входит учительница средних лет и металлическим голосом читает постановление. Дальше эта учительница 45 минут читала наизусть Ахматову и завершила урок словами: «Надеюсь, вы понимаете, что таким поэтам не место в советской литературе». И девчонки побежали читать Ахматову. Я это называю «эжопов язык». Было, есть и будет, но как-то надоело уже.

Мы разговариваем накануне 1 сентября. С каким настроением вы пойдёте в этот день на работу?– Я пойду с нормальным настроением: с постным лицом работать с детьми нельзя. Как бы ни было сложно вокруг, педагог должен сохранять профессиональное качество – оптимизм. Посыпать голову пеплом не собираюсь. У великой русской литературы, которую я обожаю, есть два жанра, которые я не приемлю – это «Плач Ярославны» и «Жалобы Турка».

Вы каждое 1 сентября приходите с планами на год? Что самое важное в этом году? – Вы не поверите, я в этой школе уже сорок первый год. И каждый год строю планы и, что самое смешное, их выполняю. В этом году очень много проектов, больше всего меня волнует обособленное подразделение в двух детских больницах, где дети, и часто из других регионов, лежат долго: в больнице им. Димы Рогачева и Детской республиканской. С одной стороны, нужно, чтобы они не отставали от остальных, с другой, есть серьёзные ограничения. И у этих детей огромная мотивация к знаниям. И мы разработали уникальную модель их обучения, которая подстраивается к их болезни и их способностям. Это содержательный проект, очень сложный технологически и юридически. Сейчас он масштабируется по всей стране. Лечу 12 сентября в Калининград «перерезать ленточку», проект заработал и в Хабаровске, на очереди – Красноярск.

Как вы относитесь к проекту слияния школ, когда к школам присоединяют ясли и детские сады?– Я один из первых этим занимался в конце 80-х, еще когда это было запрещено – у меня за это 18 выговоров. Но мы так делали, потому что это давало массу преимуществ. В таком учреждении можно на всех уровнях образования соблюдать преемственность – дидактическую, методическую. На ранних уровнях выявить проблемы и дефекты у детей и таким образом получить выигрыш по времени, чтобы компенсировать. В большой школе легче маневрировать ресурсами. Но у нас был брак не по расчёту, а по любви. И мы очень постепенно сращивались: для этого воспитывались кадры, обучались люди. А когда это делается механически, то вспоминается Маяковский – человек с большим юмором: «К вам обращаюсь, поэты московские, говорю вам любя: не делайте под Маяковского, делайте под себя».

«Школа находится не на луне» – слова Януша Корчака. Как изменились дети? Что пугает и радует вас? – Процент добра и зла не изменился. Да, дети стали в значительной степени более прагматичными, но не все – ведь всегда будут романтики. В наших школьных экспедициях на шлюпках-пароходах – как раз они. А с другой стороны, им не так просто, как нам, повесить лапшу на уши. И мне это очень нравится. И если их немножко научить, они прекрасно сопротивляются манипуляторам. У меня девочка защищала проект, посвящённый пропаганде в годы Первой мировой войны в странах Европы. Она объясняла: когда была проблема с мобилизацией, опубликовали, что «сволочи немцы расстреляли 18-летнего солдата». Это оказалось ложью, но мобилизация выросла на 40%. Ничего это не напоминает? Девочка сама выбрала такую тему.

Какое у вас отношение к нишевым национальным и религиозным школам?– У замечательного историка еврейского народа Семена Марковича Дубнова есть великая «Книга жизни». Сначала он прошёл этап совершенного отвращения от традиции, хотя и его деды были раввинами, и он получил традиционное образование. Он шарахнулся от этой религиозной традиции – и это нормальный путь для молодого человека – к позитивизму, к науке, без этого он не стал бы учёным. Пройдя через это, он вернулся к традициям, но уже на ином витке спирали. Это блистательная книга, я знаю её почти наизусть. И ведь этот человек пережил все: и реакцию АлександраIII, и увлечение народничеством, но при этом предметом его исследований был хасидизм. Потом он пережил белый террор, красный террор – евреев били все, со всех сторон. Потом наконец бедолага выбрался на Запад, а тут настал фашизм. Его опыт бесценен. Пройдя через все, он говорит о неком синтезе.
У сердца два клапана. Дураки этого не понимают. Можно быть и евреем, и русским, не переставая быть ни евреем, ни русским. И тогда ты не будешь презирать Александра Меня за то, что он стал православным человеком.
Любая религия имеет две плоскости. До главного мало кто доходит, потому что для большинства это средство самоидентификации. Самое главное – уйти на глубину. Все бури – на поверхности океана, а в глубине великие религии сплетаются корнями, и ни одна не учит злу. Для меня иудаизм, христианство, ислам – это разные команды альпинистов, которые поднимаются на одну высоту.
Я за светскую школу, потому что в многоконфессиональном государстве это – техника безопасности. Но быть светской не означает быть атеистической. Самая большая беда в том, что за последнее столетие разрушилась система ценностей, разрушилась вертикаль – та, про которую Мандельштам писал: «Есть ценностей незыблемых скала». В сознании у людей происходит смещение. Сейчас бесы всех мастей сплелись хвостами. Мы путаем духовность и клерикализм. Сегодня требуется мужество и терпение, чтобы не впасть в соблазн. За это ты будешь получать удары со всех сторон, будешь врагом всем, но это единственная достойная позиция. Так мне кажется.

Дарья Рыжкова