В минувшую субботу тридцать тысяч человек в Москве и десятки тысяч в других городах России и Европы вышли на улицы, чтобы почтить память Бориса Немцова, убитого год назад у стен Кремля. Думаю, не ошибусь, если скажу, что всех нас вывело на улицы не только чувство возмущения подлым убийством, но и ощущение пустоты, которая образовалась на политическом поле России после того, как по прямому приказу Путина, или с его молчаливого согласия был убит его самый непримиримый критик и персональный враг.

Борис Немцов был очень честным человеком, адекватно оценивавшим ситуацию и себя в ней. Поэтому из уважения к его памяти надо и нам быть честными при оценке того, что с нами происходит. Немцов был политиком федерального масштаба и по своему политическому потенциалу вполне мог возглавить страну, что было бы для страны несомненным благом, но в последние 15 лет его президентский рейтинг находился в пределах одного процента.

Это можно было бы списать на тотальную зачистку медийного поля и стоп-листы, благодаря которым Немцова не пускали на федеральные каналы и другие общероссийские СМИ, если бы не одно обстоятельство. В октябре 2012 года состоялись выборы в Координационный совет оппозиции, в которых Борис Немцов занял 16-е место, пропустив вперед таких людей, как Дмитрий Быков (2-е место), Ксения Собчак (4-е место), Михаил Шац (8-е место), Татьяна Лазарева (11-е место), Филипп Дзятко (13-е место).

Головы людей, которые увидели в мелком лиговском гопнике великого политика мирового масштаба, заполнены отходами жизнедеятельности Соловьева, Киселева и прочих карауловых. И это многое объясняет. Выборы в Координационный совет оппозиции проходили в сети Интернет и те свыше 80 тысяч участников протестного движения, которые принимали в них участие, вряд ли можно назвать телезомбированными. Чем можно объяснить то, что большинство из них увидели в Ксении Собчак, Татьяне Лазаревой или Дмитрии Быкове фигуры более достойные возглавить протест, нежели Борис Немцов?

Не в том ли, что в последние годы во главе протестного движения оказывались люди вполне симпатичные, но мягко говоря, не вполне соразмерного задачам масштаба, причина того, что протест, помыкавшись по бульварам, поиграв шариками, потискав вместо участия в выборах смешного поросенка Нах-Нах, как-то незаметно сдулся, стушевался и растекся без остатка, осел в виде постиков и текстиков в социальных сетях.

Что с нами произошло за последние 25 лет? Почему мы стали асфальтом, сквозь который почти не пробиваются ростки нового политического и общественного лидерства, потоки живых слов, родники ярких идей? Только ли каток путинизма, стремящийся не оставить ничего живого ни в политике, ни в экономике, ни в медиа и культуре, виноват в этом?

Смог бы этот каток вдавить Андрея Дмитриевича Сахарова так, чтобы его не было видно и слышно? Убить – да. Сделать его голос неразличимым среди нынешнего постмодернистского шума – вряд ли. Советский каток был устроен иначе, чем нынешний, путинский, но давил он тоже не слабо. Сахарова не раздавил и не вдавил.

Что изменилось в устройстве того, что называется "мы", настолько, что сегодня оказываются не востребованными моральные и интеллектуальные авторитеты, а у тех людей, которые обладают подобным потенциалом, возникает барьер, не позволяющий им возвышать свой голос? А ведь таких людей в России немало: несмотря на чугунную плиту власти, российское общество по какой-то странной причуде продолжает выдавать на-гора все новые порции отменного человечьего материала. Да и среди тех, что были "сделаны в СССР", есть такие, кто вполне могли бы занять ниши Сахарова и Лихачева. Например,
академик Юрий Пивоваров. Или величайший российский лингвист и антрополог Вячеслав Вс. Иванов. Или Светлана Алексиевич, которая, хоть и гражданка Беларуси, к России имеет не меньшее отношение. Они в основном помалкивают не потому, что им нечего сказать, а потому, что, обладая абсолютным социальным слухом, понимают, что в нынешней какофонии их просто никто не услышит. Так сегодняшние "мы" устроены. Почему?

В последние пару десятилетий произошли глубинные изменения в конструкции таких двух феноменов как "лидерство" и "авторство". Произошли не только в России, но и во всем мире. Вряд ли кто-то будет отрицать факт "измельчания" мировых лидеров. Трудно сравнить масштаб Обамы и Рейгана или Клинтона, не говоря уже о Рузвельте. Или масштаб Тэтчер, а тем более Черчилля с масштабом Кэмерона. Причин такого общего понижения несколько, коснусь лишь одной: технологизации лидерства, при которой производство лидера становится индустрией, в которой участвует множество спичрайтеров, политтехнологов, пиарщиков, маркетологов и т.д. Кроме того, часто понижающим фактором становится партийный фильтр, который часто не могут пройти наиболее яркие кандидаты.

При такой конструкции лидерства претендовать на высшие посты в политике могут люди, не обладающие самыми высокими интеллектуальными и волевыми качествами. Не случайно, в нынешней президентской гонке в США системных политических лидеров, выращенных в партийных колбах, пока что бьет как котят самодельный и успешно косящий под свойского жлоба политик Трамп.

Проблема измельчания слов и идей связана с изменением конструкции феномена авторства. Были времена, когда такого феномена вообще не было. Мы никогда не узнаем, кто авторы "Эпоса о Гильгамеше" и Московского математического папируса, поскольку древним шумерам и египтянам, создавшим эти величайшие произведения литературы и науки, сама идея авторства была чужда, и просто в голову не приходило, что на творении, носящем отпечаток божественной мудрости, можно поставить свое имя. Феномен "авторства" возник впервые в Древней Греции более 2,5 тысячелетий назад и за это время претерпел существенные изменения. Очередное произошло на наших глазах в течение последних 15 лет, когда авторами стали все, а модель трансляции медиа превратилась из вертикальной в горизонтальную: была пирамида – стало "облако" или сеть. Каждый из нас – капелька этого облака, ячейка этой сети. Одновременно и автор, и потребитель информации. Это совпало с распространением постмодернистских представлений о множественности истины и привело к тому, что слово образованного мудреца и невежественного болтуна уравнялись в цене. Полковник Кольт уравнял людей физически, а Жак Деррида и Марк Цукерберг фактически уравнивают их интеллектуально и нравственно.

Но Западный мир противостоит этой девальвации и уравниловке своими многовековыми институтами репутации, автономии университетов, устойчивыми ценностными структурами. Россия, помимо того, что не имеет таких инструментов сопротивления, еще и умудрилась посадить себе на голову режим, который всячески стимулирует и провоцирует измельчание лидерства, стирание идей и девальвацию слов.

Вся сила пропаганды, все административные ресурсы путинского режима направлены на то, чтобы не пропустить в публичное пространство яркого лидера, живое слово, новую идею. В этих условиях от оппозиции, интеллектуалов и культурной элиты требуется целенаправленные усилия, чтобы противостоять такому давлению.

Речь идет о создании самостоятельного института общественной дискуссии, обладающего такой же степенью защиты от внешних разрушительных воздействий, какой обладает в Европе автономия университетов. И так же, как университетская автономия стала одним из фундаментов современной Европы, этот автономный институт общественной дискуссии может стать фундаментом будущей свободной России. Конечно, Фридрих I Барбаросса, из рук которого первый в Европе Болонский университет получил свою автономию, ничем не напоминает нынешнего правителя России (тут измельчание лидерства приобретает прямо-таки гротескные формы), но в условиях сетевой коммуникации от правителя ничего и не требуется. Сами все возьмем и сами все построим.
Игорь Александрович Яковенко