Предисловие к комментариям Менахема Соловья
В издательстве «Книжники» выходит в свет сборник, посвященный выдающемуся врачу и ученому‑талмудисту Мануилу (Менахему) Соловью (1898–1985). Сборник содержит как его собственные статьи, воспоминания, а также комментарии к Талмуду, так и исследовательские материалы других авторов, восстанавливающие биографию Мануила Соловья и контекст его деятельности в советские годы. «Лехаим» публикует несколько материалов из этого издания.
Великая радость для нас — узнать, что сочинения рава Менахема Соловья выходят в свет. Мы ощущаем в этих текстах аромат прошлого, связанный с минувшими поколениями, но при этом полный жизни и обновления, обещающий новые цветы и новые плоды. Слова рава Менахема наполнены богатейшим содержанием, его эрудиция охватывает весь Талмуд и талмудическую литературу. В своих комментариях он проникает в глубину талмудических обсуждений и извлекает из них удивительные сокровища, важные принципы, излагая их предельно ясно и проливая новый свет на древние тексты. Практически все слова рава Менахема — это его собственные идеи, плод его оригинальной мысли, его комментарии — не повторение и не компиляция слов предшественников. Основа его пути в том, чтобы найти центральную точку рассуждения, прояснить вытекающие оттуда следствия, а иногда также дать своим словам опору в писаниях предшественников.
Чтобы дать возможность ощутить вкус его слов, мы приводим здесь разъяснения рава Менахема по поводу ряда разнообразных отрывков Талмуда, касающихся как алахи, так и агады. Мы старались отобрать такие отрывки, по которым можно было бы судить о его подходе к изучению Торы и о его мировоззрении; эти отрывки расположены в порядке трактатов Талмуда. С Б‑жьей помощью в данном предисловии мы постараемся сквозь призму толкований рава Менахема рассмотреть основные черты его учения и мировоззрения.
Связь с учителем — Хафец Хаимом
Как видно из слов самого рава Менахема, он сохранял тесную связь с Хафец Хаимом, жившим в городе Радине, где рав Менахем учился в молодости. Рав Менахем упоминает его несколько раз как «учителя и господина моего, выдающегося рабби Исраэля‑Меира», и мы можем ощутить, сколь теплые чувства испытывал он к учению Хафец Хаима и к его личности. Например, в своем комментарии к трактату Хулин, 89а рав Менахем пишет, что Риф и Рош здесь приводят слова агады, хотя обычно ограничиваются алахой. Из этого он делает вывод, что некоторые слова агады говорят нам не только о воспитании благих качеств, но представляют собой закон, установленную алаху. К этому он добавляет такие слова: «Как об этом подробно писал учитель и господин мой, выдающийся рабби Исраэль‑Меир, праведник, блаженной памяти, в своих удивительных книгах Хафец Хаим и Шмират а‑лашон и других прекрасных книгах об этих законах» . Здесь мы видим, сколь тепло отзывается рав Менахем о трудах Хафец Хаима: «удивительные книги, прекрасные книги».
В ряде мест рав Менахем приводит слова Хафец Хаима из его большого труда «Мишна брура», и здесь видно, сколь огромный вес рав Менахем придает его словам.
Мы увидим, как рав Менахем стремится сочетать мир Алахи с миром медицины и объясняет, как некоторые законы, в особенности диетарные, сочетаются с медицинскими знаниями, известными в его время. В конце своих слов рав разъясняет, почему он счел это необходимым на основании услышанного им от своего учителя, Хафец Хаима, и вот его слова: «И учитель и господин мой, выдающийся рабби Исраэль‑Меир, праведник, блаженной памяти, так толковал стих: “И увидел он, что покой хорош, и что земля приятна” — даже земные проявления Торы приятны».
Заповеди об отношениях между людьми
В ряде мест можно видеть, сколь большое значение рав Менахем придает заповедям, посвященным отношениям между людьми. Иногда он пользуется этим, чтобы объяснить трудные места того или иного отрывка Талмуда. Например, в трактате Сангедрин, 70б в рассуждении о буйном и непокорном сыне Гемара замечает, что юноша признается «буйным и непокорным», только если он не слушается своих отца и матери, но, если он не слушается слов Всевышнего , его нельзя признать «буйным и непокорным». Рав Менахем видит здесь трудность: разве в этом случае он тем более не должен быть объявлен «буйным и непокорным»?! И находит на это такой ответ: «Следует здесь указать основание этому. Дело в том, что Святой, благословен Он, поступился Своим достоинством ради достоинства людей. В глазах Всевышнего лучше, если будут грешить против Него, чем растить сыновей, буйных в отношении своих родителей и учителей и [прочих] людей».
Медицина и Алаха
Представляется, что самое важное в толкованиях рава Менахема заключается в сочетании медицинских знаний и Алахи. Как известно, рав Менахем был выдающимся врачом и видел в своих занятиях медициной высшую ценность, а свое призвание — в помощи людям во время болезни. Он писал, что таков был путь величайших мудрецов Израиля в прежних поколениях, таких как Рамбам и Рамбан , и других. На первый взгляд этому мнению противоречат слова наших мудрецов (Кидушин, 82а): «Лучшего из врачей — в Геином [т. е. в ад]!» Однако рав со своим, как обычно, независимым взглядом на вещи истолковал это высказывание с большим вкусом и проницательностью. Вот его слова : «А то, о чем говорили наши мудрецы в Кидушин, 82а: “Лучших из врачей — в Геином!” — это не принижение врачей, Б‑же упаси, а наоборот: мудрецы Талмуда указали нам на ответственность, лежащую на враче, ведь он может легко ошибиться. Подобно этому говорили в Сангедрин, 7а о судье: он должен считать, будто меч положен ему между бедер и Геином разверзнут под ним — ради большей осторожности. Врач также должен полагать, что Геином разверзнут под ним, ведь он легко может оступиться и ошибиться. И в этом объяснение высказывания “Лучшего из врачей — в Геином!”, и это объяснял там Раши . Но велика награда истинному врачу, все стремление и желание которого — лечить и помогать людям, а не влечение к корысти. Как известно, ремесло врача всегда было возвышенно и свято у сынов Израиля».
Очень интересно видеть, как занятия медициной повлияли на его идеи в толковании Торы. Рав Менахем понимал, что медицина и Тора дополняют друг друга и медицинские знания объясняют и иллюстрируют многие законы Торы. В комментарии на Хулин, 105а, дав медицинское обоснование запрета смешивать мясное с молочным, рав Менахем пишет: «Я не имею в виду толковать смысл заповедей Торы, и я уверен, что у каждой заповеди есть иные обоснования, скрытые и утаенные от нас, — они и есть основание мира. Я только хотел дать и другое обоснование, показать, что наша Тора — это закон жизни и ее заповеди могут быть также полезны с точки зрения медицины, в плане сохранения здоровья, что здесь тоже есть преимущество у законов Торы — в них жизнь для обретшего их» .
Из этих слов понятно, какое значение рав Менахем придает сочетанию медицины и Алахи: Алаха не определяется только медициной, у нее есть великие, скрытые от нас корни, не зависящие от какого‑либо медицинского знания. (Иногда это верно и в отношении постановлений наших мудрецов, давших обоснование своим словам; Виленский Гаон писал о том, что, даже когда обоснование устарело, постановление остается в силе, поскольку есть еще множество обоснований, скрытых от нас.) Однако медицина может помочь, давая определенное подкрепление некоторым законам и показывая, насколько Тора наша — закон жизни, не противоречащий и медицинским знаниям.
Примером того, как рав Менахем обосновывает алаху с помощью медицины, может служить объяснение запрета на употребление в пищу мясного и молочного вместе, а также необходимости выждать после употребления мяса некоторое время, прежде чем есть молочные блюда.
Он пишет:
Будучи врачом, я не раз думал, есть ли опора и основание для запрета [на употребление] мясного с молочным со стороны медицины и здравоохранения? И я сказал себе, что есть такая опора, и она заключается в том, что пища, поступающая в полость желудка, раздражает желудочные железы и заставляет выделять желудочный сок, что необходимо для пищеварения. И больше всего желудочные железы раздражают мясо и мясные блюда, поскольку мясные блюда больше нагружают желудок, чем блюда молочные, и они труднее всего для пищеварения. Поэтому если человек ест мясное блюдо, а потом ест молочное, пока мясо еще не переварилось, он нагружает желудок излишним бременем, и в конце концов его желудок и все органы пищеварения не смогут выдержать этого груза и заболеют от тяжести этой ноши. Ведь мясо и мясные блюда остаются в желудке, и их пищеварение длится дольше, чем у прочих блюд. А когда съешь молочное блюдо, оно переварится легко и не задержится в желудке надолго, и, если после этого съесть мясное блюдо, нагрузка на желудок будет не так велика. Поэтому прекрасно говорили наши мудрецы, что после молочных блюд можно есть мясо без задержки, поскольку молочное уже переварится и желудок уже будет пуст. А время переваривания мясных блюд — около шести часов, и прекрасно постановили мудрецы, что следует выжидать между мясным и молочным шесть часов.
Подобным же образом рав Менахем разъясняет и некоторые другие алахические законы в соответствии с медицинскими знаниями, приобретенными им за долгие годы работы.
Освещение актуальных вопросов
Рав Менахем в ряде мест говорит о вопросах, возникших уже в его время, например о кремации мертвых, вскрытии мертвых тел для изучения анатомии, оглушении скотины перед забоем. Он рассуждает о том, мешают ли омовению женщины макияж и маникюр, допустимо ли омовение рук прямо под краном, как относиться к дорожной молитве в самолете.
Приведем написанное равом Менахемом об оглушении скотины перед забоем. Здесь можно увидеть его владение как принципами Торы, так и знаниями в области медицины и физиологии, повлиявшими на его мнение в данном вопросе. Как известно, этот вопрос пробуждает немало антисемитских высказываний, согласно которым оглушение уменьшает страдания животных, а забой без оглушения причиняет животным сильнейшие мучения, так что кое‑где в мире еврейский кошерный забой запрещен. Это, в свою очередь, беспокоит евреев, и величайшие умы Израиля должны были высказать свое мнение по этой проблеме. Они постановили, что запрещено оглушать животных перед забоем по ряду причин, но рав Менахем приводит и другое обоснование такого решения. В Талмуде, в трактате Хулин, 113а, говорится, что, если ломают затылок скотины, пока она еще не умерла, это делает мясо жестким и является кражей у людей и кровь при этом поглощается органами. Раши толковал это так: в момент забоя животное активно выделяет кровь, если же ему сломать затылок, у него из‑за боли не будет сил реветь под ножом, а именно это помогает крови выходить; так что скотина затихает, а кровь поглощается органами. На это рав Менахем пишет:
Это верно с точки зрения законов физиологии, и поэтому скотина ревет и стонет громким голосом, за что другие народы поносят нас и обвиняют в излишней жестокости. Мы вовсе в этом не виноваты, поскольку ученые доказали, что после того, как перерезают вены на шее скотины, она больше ничего не чувствует; то, что она ревет, — это лишь внешнее, но страданий скотины здесь нет. А посредством этого рева и стонов кровь выходит из тела скотины обильно, и ее мясо лучше смягчается и очищается, и его легче переваривать.
Теперь же приступим к вопросу, о котором говорит весь мир: в некоторых странах принято оглушать скотину перед забоем, ее забивают спящей, когда она не чувствует самого забоя. Вопрос состоит в том, что, возможно, при усыплении или оглушении скотина умрет еще прежде забоя . Однако это пустое опасение, ведь мы знаем, что людям делают операции под наркозом (Anaest[h]esia), и такие операции иногда длятся несколько часов, а больной после этого выздоравливает и живет долгие годы. Так как же может умереть от усыпления здоровое тело быка или коровы, притом что это усыпление делается на короткое время? Так что это опасение ни на чем не основано. Однако, согласно нашему закону, скотина должна стонать, чтобы из нее вышла кровь; а ведь оглушенная скотина затихает и не стонет и не выталкивает кровь, и тут приходит мясник и ломает ей загривок — здесь может быть основание для запрета [такой практики]. В книгах поздних авторитетов (ахароним) обсуждается только опасение, что скотина умрет во время оглушения перед забоем, но они не касались выхода крови — и это удивительно.
Сам факт, что после того, как перерезают вены на горле и кровь выходит сильно бьющей струей, мозг уже ничего не чувствует, поскольку сосуды мозга пусты и поэтому скотина не ощущает ничего, — это уже доказал доктор Исаак Дембо сто лет назад. Он прочел об этом лекцию перед учеными в Петербургской академии, стяжав себе славу, и теперь это общеизвестно. Но я предлагаю доказать этот факт и продемонстрировать это с помощью прибора для электроэнцефалографии. Это прибор, с помощью которого можно записать работу мозга. После того как сосуды мозга лишаются крови, этот прибор не записывает ничего, поскольку мозг умирает. Если такой опыт будет проделан, то он послужит для всего мира свидетельством правоты Торы Израиля. Во времена доктора Дембо этого прибора еще не существовало, но теперь настало время продемонстрировать всему миру величие заповеди о забое и правоту нашей Торы. Предлагаю обратить внимание на это предложение, которое послужит знамением для Израиля и заткнет рты всем его ненавистникам.
И мне кажется, что по этой причине мы называем умерщвление скотины «забоем» (шхита), а не «перерезанием» (крита), хотя, казалось бы, главное в этой заповеди — перерезание кровеносных сосудов; однако «забой» указывает на выжимание [крови], как написано (Берешит, 40:11): «И выжал его (ва‑эшхат) в чашу Фараона», и Онкелос переводит это [на арамейский] как: «и выжал их». Ведь главное в заповеди забоя — это выжимание крови, как сказано (Ирмеяу, 9:7): «Язык их — стрела заостренная…» И поэтому, если кровь выходит недостаточно, [забой] не кошерен. И действительно, «забой» (шхита) и «выжимание» (схита) — почти одно слово, поскольку буква шин иногда заменяется на самех. И все это согласно алахе.
Сколь приятно видеть, как рав Менахем в своих словах сочетает свои медицинские знания с познаниями в Торе и объясняет слова Торы для всех людей, придавая им сообразное и приемлемое для сердца обоснование.
Агада
Как мы уже говорили выше, рав Менахем относится к агадическим историям в Талмуде так же, как и к законам алахи, обосновывая это тем, что Риф и Рош приводили в своих алахических рассуждениях слова агады. Действительно, мы видим, что рав Менахем занимается вопросами агады в Талмуде с полной серьезностью, извлекая из нее истинные жемчужины. Приведем, к примеру, написанное им по поводу сказанного в трактате Хулин, 138б о заповеди отпускать птицу, когда забираешь птенцов или яйца из ее гнезда: основывается ли она на принципах милосердия или же это просто постановление Всевышнего. Здесь рав Менахем приводит противоположные, казалось бы, мнения в трактате «Брахот» и в мидраше и в своей уникальной манере показывает, что эти источники не противоречат друг другу. Вот его слова:
Однако противоречие может существовать только в словах людей, но для Святого, благословен Он, издающего указы и даровавшего нам Тору, милосердие и строгий суд могут сочетаться между собой в том, что милосердие соответствует Его закону, и Всевышний повелел нам быть милосердными и руководствоваться милостью, как сказано: «По милости суди ближнего своего» . Человек обязан быть милосердным с другими людьми, и здесь нет противоречия. Он повелел нам вести себя милосердно и милостиво, превыше буквы закона. И не противоречит друг другу то, о чем говорили, что качества Святого, благословен Он, основаны на милосердии — и также на суде, как говорили в Хулин, 134б: «Опавшее, о котором есть сомнение, — опавшее; забытое, о котором есть сомнение, — забытое, как написано: “[Судите бедного и сироту], угнетенного и нищего судите милостиво (ацдику)” ; возьми с милостью (ацдек) из своего и отдай ему» — в этом беспристрастный суд, но также милость и милосердие, и таковы качества Всевышнего — установление закона и милосердие, суд и милость.
И согласно всему сказанному, нет противоречия между сказанным в трактате «Брахот» и в мидраше: Всевышний дает нам Тору и заповеди, уставы и законы, а один из Его указов — чтобы мы были наделены милосердием и милостью, как говорили мудрецы: «Прилепляйся к Его качествам: как Он милосерден, так и ты будь милосерден…»
Постановления мудрецов
Разбирая постановления мудрецов, можно обнаружить то, что на первый взгляд кажется противоречием. Например, мудрецы говорят, что не принимают постановление, ограничивающее то, что уже ограничено постановлением мудрецов, — и вместе с тем в ряде мест, задавая вопрос, почему данный закон не является таким ограничением второго порядка, Гемара отвечает, что все это одно и то же постановление. Рав Менахем вводит и несколько раз повторяет принцип различения разных видов постановлений мудрецов. Вот что он пишет в комментарии на «Авот де‑рабби Натан» (и повторяет в замечании на Хулин, 104а): «Представляется уместным разъяснить это так, как мы уже объясняли в других местах, что следует проводить различие между постановлениями мудрецов и заповедями, данными мудрецами, и ограждением, установленным мудрецами, чтобы отдалить человека от нарушения [заповедей Торы]. Там, где речь идет о таком отдалении, мы верим непреложно, что наши мудрецы, блаженной памяти, знали и понимали больше нашего о том, что такое приближение и удаление от нарушения, и даже там, где нам кажется, что это уже далеко [от нарушения] и удаление не обусловлено постановлением мудрецов и данными ими запретами». Таким образом, есть заповеди и постановления, не связанные с таким удалением, и именно о них наши мудрецы говорили, что не следует накладывать ограничение на ограничение; но в том, где смысл в отдалении от нарушения, наши мудрецы сочли нужным запретить даже вещи, кажущиеся нам далекими от запрета Торы, поскольку в своей глубочайшей мудрости понимали, до какой степени здесь следует опасаться нарушения.
Новые идеи и смирение
Из написанного равом Менахемом видно, что он высказывал много новых идей, его мысль была совершенно оригинальной — до такой степени, что изучающему эти тексты с комментариями и в голову не приходят подобные идеи. Свобода мысли рава Менахема приводит его, как обычно при изучении Торы, к раскрытию новых ликов в Торе. При этом видно, что он писал эти вещи не с целью стяжать себе славу «первооткрывателя», и лишь его стремление к истине привело его к столь глубоким мыслям и откровениям, при полном смирении и осознании того, что он может ошибаться. Для примера приведем написанное им к трактату Сангедрин, 78а по поводу спора между рабби Йеудой и другими мудрецами о том, будет ли человек, заставивший змею укусить другого, приравнен к убившему своими руками. Мнение рабби Йеуды заключается в том, что следует обвинить такого человека в непосредственном убийстве, поскольку яд змеи всегда находится у нее на зубах, следовательно, это подобно убившему своими руками; другие мудрецы считают, что так делать не следует, поскольку змея извергает яд сама по себе и это не подобно убившему своими руками. На это рав Менахем задается вопросом, какая разница, откуда берется яд, если человек сам вводит яд змеи в тело другого человека и тем умертвляет его. Вот что он пишет в объяснение этому с точки зрения своего нового понимания слов Талмуда:
Если бы я не боялся [нескромности], то сказал бы здесь нечто новое: в последнее время врачи обнаружили, что яд змеи выводится из тела укушенного через желудок, и излечением в этом случае будет дать ему рвотное: когда укушенного рвет, яд выходит наружу. Есть и еще средство: дать укушенному побольше крепкого алкоголя, чтобы яд в желудке свернулся и не дошел до кишечника, где он [всасывается и] отравляет тело. Возможно, наши мудрецы уже знали секрет того, что рвота помогает укушенному. И то, что они сказали: «[яд] извергается сам по себе», относится не к змее, но к укушенному человеку, который может спастись от смерти с помощью рвоты. Поэтому [спорящие с рабби Йеудой] мудрецы освобождают [напавшего от обвинения в убийстве].
И после этой замечательной новой мысли рав Менахем завершает свои слова кратким замечанием: «А если я ошибся — пусть Всевышний искупит мне [этот грех]».
Святой язык
В ряде мест мы видим, как рав Менахем углубляется в язык Писания, чтобы найти его принципы и определения, а также некоторые практические выводы из грамматических особенностей языка. Для примера приведем его разъяснение в трактате Хулин, 139б о слове «путь» (дерех), которое в Писании иногда принимает форму мужского рода, а иногда женского. Вот его слова:
Следует разъяснить, что слово дерех указывает на два понятия и два понимания. Одно из них — это пространство на земле, которое человек проходит, перемещаясь с места на место, как написано: «На три дня пути (дерех)» (Берешит, 30:36). Есть и еще одно понятие — дерех в смысле привычки и обычая, как написано: «Путь (дерех) мужчины у отроковицы» (Мишлей, 30:19), а также: «Ибо у меня обычное (дерех) женское» (Берешит, 31:35); «По обычаю (ке‑дерех) всей земли» (там же, 19:31).
Это слово бывает мужского и женского рода, как об этом говорилось в Тосафот на Кидушин, 2б. Если это слово употребляется в смысле пространства и перемещения с места на место, оно употребляется в мужском роде, а если в смысле привычки и обычая — употребляется в женском роде, как сказано (Нехемья, 9:12): «Путь, по которому идти им» .
Далее рав Менахем пространно объясняет текст Талмуда в соответствии с этим принципом и находит в этом обоснование для обязанности читать дорожную молитву в самолете.
* * *
В этом предисловии мы постарались привести несколько примеров, отражающих общие принципы учения и мировоззрения рава Менахема. Разумеется, тому, кто хочет продолжить знакомство с его идеями в Торе, следует прочесть его толкования.
Закончим так же, как и начали: для нас великая радость выпустить в свет толкования рава Менахема, издание которых следует рассматривать как исполнение заповеди. Поразительно, как еврей, живущий в коммунистической России, был способен изучать Тору и высказывать новые идеи о Талмуде. Это, несомненно, символ вечности Торы и приверженности ей народа Израиля: «Святой, благословен Он, Израиль и Тора — это одно» . Да будет Высшая воля на то, чтобы эти слова Торы послужили возвышению его чистой души и мы удостоились бы вскоре увидеть его в день воскресения мертвых, вместе со всем Израилем.
Комментариев нет:
Отправить комментарий