ЁРШИК набросок к рассказу

ЁРШИК набросок к  рассказу

 Ёршик был такой – им мыли стеклянные бутылки из-под молока, кефира, простокваши, ряженки. Опустевшую тару следовало сразу залить водой и, тем самым, избежать зловредного высыхания остатков, если, по каким-либо причинам, приходилось откладывать мытье посуды. Затем бутылку, после очистки, можно было продать, кажется, по цене десять копеек за штуку. Впрочем, бутылки были разными: литровые и на пол-литра. Разнилась ли цена – не помню.

 Бутылки со следами грязи или поврежденные обратно не принимались. Поспорил как-то с пухлой дамой в гастрономе, доказывая, что ущерб на таре природный. Жалко было десяти копеек, на эти деньги можно было купить эскимо на палочке. Бутылку у меня все-таки не приняли. Так обиделся, что, в сердцах, выбросил ее, но через десять шагов, обернувшись, пожалел о легкомысленном поступке. Ущербную ёмкость из-под молока шустро выловила из урны старушка в старомодной шляпке и сунула в свою сумку.

 - Она битая! – крикнул я старушке. – Не возьмут.

 - За пять копеечек примут, – беззубо улыбнулась бабуля. – Иди, милый, иди.

 Так я получил один из первых уроков несправедливости жизненного устройства.

 Мое время. Оно исчезло, ушло безвозвратно. Время твое ушло, ты почему-то жив, но будто тебя забросило на другую планету, где стеклянная тара уступила свое место бутылкам из пластика или бумаги. Многоразовую посуду сменила одноразовая. Иногда мне кажется, что и весь мир, который меня окружает, носит одноразовый характер. Вот используем мы его до положенного предела – и все – никакого вторичного использования тары.

 Только с годами разобрался в прелести прозы Марселя Пруста. Классику повезло: он нашел и обрел утраченное время. Это не так просто, как кажется. Нужен талант ищейки, особое свойство памяти.

 

 Вернемся к стеклянным бутылкам. В общем, из одной и той же крепкой тары могли пить многие жители Ленинграда – такую непотребную кличку носил великий город, в котором я родился – пить до тех пор, пока, по неосторожности, бутылка не разбивалась.

 Таким образом, страна экономила ресурсы: и двуокись кремния, окись кальция и щелочи. Бедная страна была вынуждена жить экономно. Впрочем, были и тогда затратные, расточительные моменты бытия. Пил народ, как всегда, много, но и тару из-под градуса можно было сдать.

 С этим восхитительным моментом связано уже не мое детство, а греховная юность. Шесть-семь пустых бутылок из-под вина – и ты мог купить одну полную, но не каждую, конечно. Моя любимая девушка любила «Изабеллу» - здесь и десяти пустых бутылок могло не хватить. Мы же, в мужской компании, предпочитали дешевый портвейн марки «Агдам», но в минуту душевной тревоги могли пить и такую гадость, как «Сонцедар». Меня лично этот дар солнца одаривал устойчивым поносом, но кто в юности обращает внимание на такие пустяки.

 Недавно вылупились как-то сами по себе такие стишата: «Последний свитер съела моль. В крови гуляет алкоголь. В углу стоит облезлый веник. Дыра в кармане вместо денег. Зачем-то вспомнился портрет студента в 19 лет».

 Верный, признаемся, портрет, за исключением  интеллектуальной окраски. Надо признать, что и в те годы не подходил к проблеме пустых бутылок неоглядно, без попытки понять, что стоит, и стояло за этой нехитрой тарой.

 Еще в восьмом классе школы увлекся книгами М. Ильина – родного брата Самуила Маршака. Ильин умел разговаривать о сложном, о тайнах вещества с такой простотой и изяществом, что до сих пор храню трехтомник этого замечательного писателя в своей израильской библиотеке. Храню в надежде, что и мои внучки прочтут о тайнах стекла или бумаги. Я утешаю себя тем, что они, может быть, будут приобщены к моему времени, тем самым и ко мне, когда, порой, приобщение к вещи было неразрывно со знанием о ее природе.

 Из старого дневника.

Сегодня нет у меня надежды на интерес моих любимых внучек к "тайне вещества". Они живут в телефоне и с телефоном. Никакой Ильин им не нужен.