суббота, 10 сентября 2016 г.

СТИХИ ФАЗИЛЯ ИСКАНДЕРА

Прощание с Искандером и стихи Искандера

Дмитрий Быков и Фазиль Искандер

 

01.08.2016

Фото: Юрий Рост / «Новая газета»
Невозможно писать про Искандера банальности, но чтобы найти для некролога небанальную форму — надо быть Искандером, а он такой один. Он умел без фамильярности и скучного пиетета говорить о великих. Мог сказать, что стихи раннего Пастернака производят впечатление разговора с бесконечно интересным и очень пьяным человеком. Мог сказать, что мир у Толстого погружен в сперматический бульон. И всегда это было точно, а если не ново, то по-новому сформулировано. И всегда почему-то разговор с ним оставлял впечатление новизны и силы, даже когда говорил он совершенно очевидные вещи. Кстати, когда его кумир Толстой говорил такие же очевидные истины, это всегда вызывало либо колоссальный интерес, либо лютую злобу. Потому, вероятно, что Толстой воспринимался как еще один пророк, фигура библейского масштаба. Не стану говорить так про Искандера, торопясь залить его елеем, — но что-то в нем действительно было, что-то, придававшее вес каждому его слову. И трудно так сразу объяснить, что это было. Может, он действительно жил в соответствии со своими правилами, и каждое его слово было оплачено опытом. А может, он стал творцом новой мифологии, нанес свою Абхазию на мировую литературную карту, и знаем мы ее не по отцам-основателям этой литературы, а по нашему современнику Искандеру. А может, дело было в том, что он не был склонен ни к эйфории, ни к отчаянию, — он был человек стойкий и спокойный, как его любимые герои, как бригадир Кязым.
Вот, кстати, пример новеллистической техники Искандера! Ведь там, в сущности, ничего не происходит, хотя для затравки придумана почти детективная интрига. Вспомните, как там Кязым вскрывает огромный нарыв на вымени коровы. Это не самая приятная операция, даже физиологически ничего в этом нет привлекательного, — но вот вам ответ на вечный вопрос: что хорошо читается? То, что с наслаждением пишется. Другого рецепта нет. Искандер — в этом смысле, пожалуй, рядом с ним можно поставить только Куприна, другого солнечного гения русской прозы, — обожал описывать людей за работой, профессионалов, мастеров, тех, кто умеет и любит делать дело. Бог у него — такой же мастер. Я помню очень хорошо, как осознал впервые масштаб Искандера. Он в семидесятые печатался довольно много, дома выписывали несколько толстых журналов, не жалея на них материнскую учительскую зарплату, — и мне время от времени попадались рассказы и повести Искандера, очень хорошие, но и только. Но вот однажды на даче — таким же летним днем, каким, по его воспоминаниям, был жаркий день его отрочества, миг первой мечты запечатлеть окружающую благодать, — я нашел старый «Новый мир» 1973 года, с окончанием «Сандро из Чегема». И прочел там вот этот фрагмент:ђ
Гениальная неудача творца, так оно и есть; и роман его тоже неправильный, и тоже гениальный, и как-то этот разогретый дух земли, так примиряющий со всеми ее неправильными пропорциями — «на тысячу подлецов один человек», — действительно иногда чувствуется, особенно в детстве. И тогда понимаешь, что от тебя тоже кое-что зависит, ты в этот акт творения вовлечен, и нельзя все время предъявлять претензии к Богу — надо иногда кое-что делать и самому. Но не в этой нехитрой мысли было дело, а в том, что вся глава «Тали — чудо Чегема» была одним из очень немногих примеров симфонической прозы в литературе ХХ столетия. Действительно он там в лирических отступлениях иногда прыгает выше своего обычного — очень высокого — уровня. Ты понимаешь, что этот художник действительно делает, что хочет, что в свои лучшие минуты он пленительно свободен. И дело свое он знает так же хорошо, как Кязым, но плюс к этому великолепному профессионализму — попробуйте оторваться от его неспешных рассказов и витиеватых размышлений! — он умеет иногда летать, и тогда мир для него оправдан. Редко испытываешь это чувство, еще реже умеешь передать его читателю, — но Искандер мог.
Он ответил как-то на мой вопрос о причине южного происхождения большинства российских сатириков и юмористов: Гоголь, Чехов, Аверченко, Данелия, одесситы (из которых он особенно любил Бабеля), даже Зощенко, чьи корни связаны с Полтавщиной, — все родились на благословенном юге, как и он сам. Он ответил, что именно север, где никто никому не рад, и заставляет защищаться от всего насмешкой, и не желчной, а по возможности щедрой, радостной, с оттенком той радости, с какой встречают друг друга южане. И действительно — он ведь давно уже сказал, что юмор напоминает след человека, заглянувшего в пропасть и отползающего обратно. (Сью Таунсенд, британская писательница, чья щедрая ирония немного напоминает манеру Искандера, сказала: если б он, кроме этой фразы, вообще ничего не написал, то и тогда был бы крупным писателем.) Искандер всегда смотрел в пропасти. Немногие знают, какие приступы отчаяния и душевного помрачения он переживал. «Страх, как ртуть, копится в организме. Проходят грусть и радость, а страх остается и умножается», — сказал он мне в давнем интервью; и потому страха он себе не позволял. «Страх побеждается жестом». И столько таких красивых жестов было в его биографии, сколько прекрасных речевых жестов — в его прозе! Искандер работал красиво. Глядя на него, читатель хотел быть таким же — и предпринимал некие усилия в этом направлении, а можно ли требовать от литературы большего?
Не надо было даже, чтобы он писал в последние годы: все знали, что он болен, что пишет в основном короткие стихи, что не может долго сидеть за столом (а рассказ, не переписанный два-три раза, он считал черновиком). Важно было, что он присутствовал, потому что одно его присутствие удерживало от низостей и внушало уверенность. Ничто дурное к нему не приставало, никакие несогласия с ним не колебали его авторитета: все знали, что Искандер не может хотеть плохого. Заблуждаться — может и обязан, как всякий гений; но вставать на сторону зла — никогда. Это он сказал, что самое многочисленное сословие, которого не учел никакой Маркс, — чернь, и принадлежность к нему не зависит от имущественного статуса, от образования и местожительства. Это те, кто сам ничего не умеет и другим мешает. Он этой черни противостоял одним своим существованием, и рядом с ним было спокойно.
Книги-то остались, но в литературе, в жизни вообще — весьма важно еще и присутствие автора. Есть вещи непоправимые, зияния незаполнимые. Человека порождает эпоха, ее масштаб на нем сказывается. Где взять сегодня человека, хоть сколько-нибудь сравнимого с Искандером по масштабу пережитого, передуманного и понятого? На шестидесятилетии Окуджавы, на котором Искандер тоже был гостем, — Эйдельман сказал:
— Раньше, Булат, думали так: пусть писатель живет как угодно, лишь бы писал…
— А сейчас пусть пишет что угодно, лишь бы жил, — крикнул с места Окуджава.
Если вдуматься, не такая уж это и шутка.

Дмитрий Быков

С этой страны, как ковер со стены, содрали этический слой
Дворянства! И великий народ стал великой туфтой.
Грустно. И ни черта не понять, что там мозгует режим:
Северным рекам шеи свернуть или отнять Гольфстрим!
В галстуках новая татарва. Впору сказать: Салям!
Я улыбаться учил страну, но лишь разучился сам.
Мне надоел бледнолицый Ислам! Грязный Шахсей-вахсей,
Где битый цепями укажет сам на слабые звенья цепей!
Не то чтобы с гор или с неба упал и отряхнул штаны,
Я генетически не совпадал с рефлексами этой страны!
Мимика, жесты, мигающий глаз, пальцев хозяйский знак.
Я понимать не желаю язык сторожевых собак!
           «»»»»»»»»
Не понимаю и не пойму! Предпочитаю отлов!
Стою, как последний индеец, с копьем - ни шашлыков, ни зубов!
Бухта Нагаева. Магадан. Дикое слово - цинга.
Помнится, дядя из дома просил юмора и чеснока.
Тень его встречу. Я старше теперь. Можно признаться ей:
"Так получилось, но всю свою жизнь я верен улыбке твоей".
                 «»»»»»»»»
Эта страна, как огромный завод, где можно ишачить и красть.
Что производит этот завод? Он производит власть.
Власть производит, как ни крути - хочешь, воруй и пей!
Ибо растление душ и есть - прибыль, сверхприбыль властей.
И вещество растленных душ (нация, где твой цвет?)
Власти качают для власти, как из кита спермацет.
Как время крестьянам погоду ловить - самая благодать! -
Как время женщину удержать и время с женщиной рвать,
Так, думаю я, для каждой страны есть исторический миг…
Встань за свободу и стой стоймя! Не устоял - не мужик.
Мы прозевали время свое, прошляпили, протрепав.
В этой стране все зыбко плывет, даже тюремный устав.
Мы припозднились, гоняя дымы, вина, шары, чаи,
Глянул в окно, а там давно гниют, фашизея, свои.
                                        «»»»»»»»»
Хорошо или плохо,
Но, зубами скрипя,
Пережили эпоху,
Доживаем себя.
Вдохновенное племя,
Одолев немоту,
Словом сдвинуло время -
Даже с кляпом во рту.
Новым дивам дивились,
Хоть держали в уме:
От тюрьмы отвалились,
Привалились к суме.
И покуда иуда
На иуду кивал,
Появился, как чудо,
Без труда капитал.
И не новый сановник,
И не старый конвой -
Капитал и чиновник
Тихо правят страной.
Без особых усилий,
Знать не зная греха,
На глазах у России
Жрут ее потроха.
Никакого тиранства,
Не бунтует печать.
А про доблесть гражданства
Даже стыдно сказать.
Обновили эпоху,
Но на смене тряпья
Подловили, как лоха,
И страну и тебя.
Новым веяньям ловко
Как бы верность храня,
Провели рокировку
Воровства и вранья.
Вдохновенное племя,
Где теперь твоя мысль?
Ты раздвинуло время,
И скоты ворвались.
Ничего не осталось,
Только шрамы в судьбе.
Твоя к родине жалость,
Моя жалость к тебе.
Затихает горячка.
Никаких панихид!
Всероссийская жрачка
Всероссийских элит.
                          «»»»»»»»»»»
                      """""""""
Я не знал лубянских кровососов;
Синеглазых, дерганых слегка.
Ни слепящих лампами допросов,
Ни дневного скудного пайка.
Почему ж пути мои опутав,
Вдохновенья сдерживая взмах,
Гроздья мелкозубых лилипутов
То и дело виснут на ногах?
Нет, не знал я одиночных камер
И колымских оголтелых зим.
Маленькими, злыми дураками
Я всю жизнь неряшливо казним.
Господи, все пауки да жабы,
На кого я жизнь свою крошу,
Дай врага достойного хотя бы,
О друзьях я даже не прошу.

        «»»»»»»»»»»»»»»»»                                 

Я кризиса предвижу признак
И говорю: - В конце концов
Земле грозит кровавый призрак
Переизбытка дураков.
Как некогда зерно и кофе,
Не топят дурака, не жгут,
Выращивают на здоровье
И для потомства берегут.
Нам демонстрируют экраны
Его бесценный дубликат,
И в слаборазвитые страны
Везут, как полуфабрикат.
Крупнокалиберной породы
Равняются - к плечу плечо,
А есть на мелкие расходы,
Из местных кадров дурачье.
Их много, что в Стамбуле турков,
Не сосчитать наверняка.
А сколько кормится придурков
В тени большого дурака!
Мы умного встречаем редко,
Не встретим - тоже не беда.
Мыслитель ищет, как наседка
Не слишком явного гнезда.
Зато дурак себя не прячет,
Его мы носим на руках.
Дурак всех умных одурачит,
И умный ходит в дураках.
Дурак - он разный. Он лиричен,
Он бьет себя публично в грудь.
Почти всегда патриотичен,
Но перехлестывает чуть.
Дурак отечественный, прочный,
Не поддается на испуг.
А есть еще дурак побочный,
Прямолинейный, как бамбук.
Хвать дурака! А ну, милейший,
Дурил? Дурил. Держи ответ.
Вдруг волны глупости новейшей
Накрыли, смыли - наших нет.
Бессильна магия заклятья,
Но красной тряпкой, как быков,
Великолепное занятье
Дразнить всемирных дураков!

                    «»»»»»»»»

Не умирайте, старики,
Я вас прошу, не умирайте,
Удите рыбу у реки,
Табак в ладонях растирайте.
Не молодиться напоказ,
Я против старческих чечеток,
Но ваш медлительный рассказ
Под щелканье янтарных четок…
Я вспоминаю каждый раз
Ваш облик, солнцем прокопченный,
Оазисы знакомых глаз
Над местностью пересеченной.
Не умирайте, старики,
Я вас прошу, не умирайте!
Любому смыслу вопреки
Живите, в шахматы ИГРАЙТЕ.
Шагнуть не вздумайте за край
И не заглядывайте в яму.
Ты - первая не умирай.
Я больше всех боюсь за маму.
Далекая седая мать
Все ждет, когда я преуспею.
- Ну ладно, - говорю, - успею…
Но страшно лень преуспевать.
…Прекрасно летом в царство птиц
Катить, забыв про поясницу,
Из всех тиранских колесниц
Младенческую колесницу.
А что тираны? Кровь, туман
Да лживой скуки постоянство.
И чем несчастнее тиран,
Тем абсолютнее тиранство.
…Вы, как деревья в листопад,
Еще в плодах судеб, событий…
Благословляю ваш закат!
И все-таки - не уходите.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..