Каким человеком был Моше. Недельная глава «Аазину»
В тот самый день Г‑сподь сказал Моше: «Взойди на эти горы Аварим — на гору Нево, что в земле Моавской, напротив Иерихона. Окинь взором землю Ханаанскую, которую Я отдаю сынам Израиля во владение. Взойди на эту гору и умри на ней, отойди к праотцам своим. Эту страну — страну, которую Я отдаю сынам Израиля, — ты увидишь издали, но не войдешь в нее».
Эти слова ставят точку в жизни величайшего героя на памяти еврейского народа — Моше, лидера, освободителя, законодателя, человека, который вывел группу рабов на свободу, сплотил недружное скопище разношерстных людей в нацию и так сильно преобразил их, что они стали народом вечности.
Именно Моше стал посредником в отношениях народа с Б‑гом, совершил знамения и чудеса, донес до народа данные ему законы, вступал в спор с людьми, когда они грешили, и вступался за них, моля Б‑га простить их, отдал свою жизнь народу, а народ разбивал ему сердце, вновь и вновь не оправдывая ожиданий Моше.
У каждой эпохи свой образ Моше. Для некоторых мудрецов Талмуда, склонных к мистицизму, Моше — человек, который во время дарования поднялся на Небеса. Там ему пришлось спорить с ангелами, не желавшими, чтобы простые смертные получили столь драгоценный подарок. Б‑г велел Моше ответить на их возражения, и тот решительно заявил: «Разве ангелы работают, чтобы нуждаться в дне отдыха? Разве у них есть родители — так нужна ли им заповедь о почитании родителей? Разве в ангелах есть злое начало — так нужна ли им заповедь “не прелюбодействуй?”» (Шабат, 88а).
Моше, человек, переспорил ангелов.
Еще радикальнее рассуждали другие мудрецы Талмуда. Для них Моше был рабейну, «нашим рабби», — не царем, не политическим или военным лидером, а ученым мужем и знатоком закона. В этом качестве, считали мудрецы, Моше обладал колоссальным авторитетом. Мудрецы Талмуда даже утверждали: когда Моше молил Б‑га простить народ за грех с золотым тельцом, Б‑г ответил: «Я не могу этого сделать, ибо Я уже поклялся: “Жертвующий богам, кроме одного Г‑спода, да будет истреблен” (Шмот, 22:19). Слово, вышедшее из уст Моих, нельзя вернуть!» На это Моше сказал: «Владыка мира! Разве Ты не научил меня законам освобождения от обетов? Никто не может освободиться от собственного обета, но мудрец может его освободить» . После этого Моше освободил Б‑га от обета (Шмот раба, 43:4).
Для еврейского философа Филона, жившего в I веке н. э. в Александрии, Моше был философом‑царем типа тех, которых Платон описывает в «Государстве». Моше управляет нацией, упорядочивает ее законы, вводит обряды, держится с достоинством и честью, ему присущи мудрость, стоицизм и самообладание. Это своего рода древнегреческий Моше. Похожий образ — прославленная статуя, которую изваял Микеланджело.
Маймонид находил четыре отличия Моше от всех остальных пророков. Во‑первых, другие получали пророчества в сновидениях или видениях, а Моше — когда бодрствовал. Во‑вторых, с другими пророками Б‑г говорил обиняками, притчами, а с Моше — прямо и ясно. В‑третьих, когда Б‑г являлся другим пророкам, те впадали в ужас, но о Моше сказано: «Г‑сподь говорил с Моше лицом к лицу, как человек говорит со своим другом» (Шмот, 33:11).
В‑четвертых, другим пророкам приходилось долго готовиться, чтобы суметь услышать слово Б‑га; а Моше говорил с Б‑гом всегда, когда сам того хотел или появлялась необходимость. Он был «готов всегда, подобно ангелам служения» (Фундаментальные законы Торы, 7:6) .
Но чем действительно поражает словесный портрет Моше в Торе: перед нами реальный человек без прикрас, со всеми сугубо человеческими чертами.
Иудаизм, как ни одна другая религия, категорично и систематически провозглашает: различия между Б‑гом и человеком, Небесами и Землей, бесконечным и бренным — абсолютны. Другие культуры размывают границы между такими сферами, приписывая некоторым людям богоподобность, совершенство, непогрешимость. Такая склонность (разумеется, не общепринятая, но никогда не исчезающая окончательно) есть и в еврейской жизни, когда мудрецов Талмуда мнят святыми, великих ученых мужей — ангелами, замалчивают их сомнения и недостатки, делают из них сверхчеловечески мощные символы совершенства.
Однако Танах выше этого. Танах учит, что Б‑г, всегда остающийся Б‑гом в полную силу, никогда не требует от нас чего‑то сверхчеловеческого, Ему достаточно, чтобы мы просто были людьми.
Моше — человек. Мы видим, как он впадает в отчаяние и хочет умереть. Мы видим, как он гневается и выходит из себя. Мы видим, как он едва не разуверился в народе, которым ему поручено руководить. Мы видим, как он вымаливает у Б‑га позволения перейти Иордан и войти в страну, куда он шел с тех пор, как стал лидером, и всю оставшуюся жизнь.
Моше — герой тех, кто сражается, стараясь переделать мир и людей в их текущем состоянии, сражается, сознавая, что «не тебе завершить работу, но нет у тебя права отказаться от нее» .
Чтобы могила Моше не стала местом паломничества и поклонения, Тора уверяет: «…никто по сей день не знает, где он погребен» (Дварим, 34:6). Умерших слишком легко превратить в святых или полубогов. Тора решительно борется с такими попытками. «Каждый человек, — пишет Маймонид в Законах покаяния (5:2), — может быть таким же праведным, как Моше, или таким же злодеем, как Яровам» .
В иудаизме Моше не объект поклонения, а образец для подражания, на него должен равняться каждый из нас. Он вечно символизирует идею, что человек обретает величие благодаря тому, что ставит перед собой великие цели, а не на основе того, чего сумел достичь в реальности. «Титулы», которых его удостаивает Тора: «этот человек, Моше», «слуга Б‑жий» , «человек Б‑жий», — особенно впечатляют тем, что пронизаны смирением. Моше и сегодня продолжает вдохновлять нас.
3 апреля 1968 года Мартин Лютер Кинг прочел проповедь в церкви в Мемфисе (США, штат Теннесси). Под конец он заговорил о последнем дне жизни Моше, когда человек, который вывел свой народ из рабства на свободу, взошел по велению Б‑га на горную вершину и смог увидеть вдали страну, куда ему не суждено было войти.
Кинг сказал, что в этот вечер испытывает те же чувства: «Я просто хочу исполнить волю Божью. И Он позволил мне взойти на гору. И я посмотрел вдаль. И я увидел землю обетованную. Возможно, я не войду в нее вместе с вами. Но сегодня вечером я хочу сказать вам: знайте, мы как народ войдем в землю обетованную».
Тот вечер был последним в жизни Кинга. На следующий день его убили. У последней черты этот еще молодой, не доживший и до сорока лет, христианский проповедник, лидер движения за гражданские права в США, отождествил себя не с кем‑то из христианских деятелей, а с Моше.
В конечном счете сила истории Моше в том, что она подчеркивает нашу бренность.
Есть много версий, по‑разному объясняющих, почему Моше не было позволено войти в Землю обетованную. Я утверждал, что причина проста: «У каждого поколения свои лидеры» (Авода зара, 5а), и тот, кому по силам вывести народ из рабства, необязательно обладает умениями для руководства новым поколением, у которого свои, иные задачи. Не существует универсального безупречного стиля лидерства, который годится для всех времен и ситуаций.
Франц Кафка изложил другую, столь же убедительную истину: «По пути в Ханаан он идет всю жизнь; невозможно поверить, что эту землю он увидит лишь на пороге своей смерти. Это предсмертное видение задумано единственно как наглядное доказательство того, что человеческая жизнь — незавершенное мгновение; незавершенное, ибо такая жизнь могла бы длиться вечно и все равно была бы лишь мгновением. Моисей не смог войти в Ханаан не потому, что его жизнь слишком коротка, а потому, что такова уж человеческая жизнь» .
Чему же нас учит история Моше? Она учит, что должно отстаивать справедливость, даже если придется бороться против несокрушимых режимов. Она учит, что Б‑г на нашей стороне, когда мы бросаем вызов гнету. Она учит верить в тех, кого мы за собой ведем, и наставляет: тот, кто потерял веру в них, теряет право вести их за собой. Она учит, что перемены, при всей их медлительности, реальны, а возвышенные идеалы преображают людей, даже если этот процесс затягивается на сотни лет.
Вот один из самых ярких стихов Торы о Моше: «Моше было сто двадцать лет, когда он умер; [до самой смерти] его глаза не тускнели , а его силы не истощались» (34:8).
Раньше я полагал, что это всего лишь перечисление. Но затем меня осенило, что «глаза не тускнели» — объяснение утверждения «силы не истощались». Почему силы Моше не истощались? Потому что его глаза не тускнели, потому что он никогда не терял своих юношеских идеалов. Правда, порой он терял веру в себя и свои лидерские способности, но никогда не терял веру в свое дело: в Б‑га, служение, свободу, закон, добро и святость. В конце жизни слова его были столь же страстными, как и на заре жизни.
Таков был Моше, человек, не согласный «уйти покорно в мрак ночной» : вечный символ идеи, что человек, оставаясь человеком, в силах сделаться гигантом высоконравственной жизни. Таковы величие и смирение, неотделимые от жажды быть «слугой Б‑жьим».
