Жемчужины Устной Торы
Часть 1. И то и другое — слова Б‑га живого
Школа Шамая и школа Гилеля
На основе «Ликутей сихот», т. II, с. 321 и далее; т. IV, с. 1121; т. VI, с. 69 и далее; т. XVI, с. 312 и далее; т. XXI, с. 115 и далее; т. XXII, с. 47 и далее; «Торат Менахем адраним», с. 375; «Сефер а‑сихот» 5751, т. II, с. 566 и далее; «Беседа субботы недельного раздела “Бемидбар”», 5734.
В Талмуде сказано: «“Слова мудрецов подобны стрекалам и вбитым гвоздям, собирателям даны от Единого Пастыря” (Коэлет, 12:11)… “Собиратели” — это ученые мужи, что сидят в собраниях и изучают Тору. Одни определяют нечто как нечистое, другие — как чистое; одни запрещают нечто, другие разрешают; одни объявляют нечто негодным, другие — годным. Быть может, скажет человек: “Как же мне тогда учить Тору?” На это Тора отвечает: все они “даны от Единого Пастыря” — один Б‑г дал их, один Кормилец произнес их, из уст Господина всего сотворенного, благословен Он, [сошли они], как написано: “И говорил Б‑г все эти речи…” (Шмот, 20:1)» .
Идею, что Тора содержит в себе разные мнения, мы также находим в рассказе мудрецов и Синайском откровении, когда Моше получил не только Письменную, но и Устную Тору. Мудрецы говорили: «О каждом законе Святой, благословен Он, научил Моше 49 доводам в пользу того, чтобы признать объект чистым, и 49 доводам, чтобы признать его нечистым.
Сказал Моше: Владыка мира! Как я смогу в этом разобраться?
Сказал ему Святой, благословен Он: “Следуй за большинством” (Шмот, 23:2). Если большинство скажет “нечисто” — значит, нечисто. Если же большинство скажет “чисто” — значит, чисто» .
Духовная истина Торы находится на уровне, многократно превосходящем нашу земную реальность. Тем не менее она не была предназначена для того, чтобы остаться в высших мирах, но для того, чтобы сойти в наш мир и иметь отношение к нашему повседневному опыту. Однако возвышенный и абстрактный характер Торы неизбежно привел к тому, что в процессе ее нисхождения в наш мир возникло множество различных концепций. Проходя через призму, чистый свет распадается на несколько цветов. Точно так же, когда истинность Торы соприкасается с материальным миром, возникают разные концепции; на основании одного принципа можно сделать противоположные выводы.
Вот лишь один пример. Перед потопом «увидел Г‑сподь, что велико зло человека на земле и что вся склонность мыслей сердца его только зло во всякое время. И пожалел Г‑сподь, что создал человека на земле, и огорчился Он в сердце Своем» (Берешит, 6:5–6). А после потопа, после того как Ноах совершил жертвоприношение, Он сказал: «Не буду больше проклинать землю за человека, ведь побуждение сердца человека худо с юности его» (там же, 8:21). Один и тот же фактор — дурное начало, постоянно искушающее человека, — стал как причиной того, что Б‑г наказал человечество потопом, так и того, что Он обещал никогда больше этого не делать.
Аналогичным образом, наши мудрецы рассматривали законы Торы в том виде, в каком они существуют в высших духовных мирах, где зародились. Однако, чтобы понять, каков закон в каждой конкретной ситуации, мудрец должен «просеять» законы Торы сквозь «сито» соответствующих юридических правил и применить их к конкретным обстоятельствам места и времени. Причем у каждого мудреца этот аналитический процесс зависит от его духовных качеств. А конкретное решение возникало в тот момент, когда осознание духовных корней закона накладывалось на оценку конкретных обстоятельств дела.
Поэтому решения разных мудрецов нередко различались, ведь характер и процессы мышления у всех разные. По поводу этих различий в Талмуде сказано: «И то и другое — слова Б‑га живого» . Ибо истина Торы содержит в себе потенциал для различных интерпретаций. Вместе с тем, когда речь идет о практике, иудаизм всегда стремился к единообразию. Поэтому в случае разногласий закон соответствует мнению большинства .
Сказанное выше относится не только к Устной Торе в целом, но и к конкретным этапам передачи этой традиции из поколения в поколение . К примеру, Гилель и Шамай получили традицию от одних и тех же учителей — Шмайи и Автальона .
Тем не менее и они, и особенно их ученики рассуждали совершенно по‑разному. В Талмуде мы постоянно находим разногласия между школой Гилеля и школой Шамая.
Почти всегда решения школы Гилеля отличаются большей мягкостью, а вердикты школы Шамая — большей строгостью. С чем это связано? Дело в том, что подход Гилеля восходит к Б‑жественному милосердию (Хесед), а подход Шамая — к Б‑жественной мощи (Гвура) .
Гвура — это внутренняя уверенность, как сказано: «Кто силен (гибор)? Тот, кто обуздывает свои страсти» . Согласно каббале, Гвура связана с Б‑жественным судом. Поэтому тот, в ком сильна Гвура, стремится к истине и справедливости и хочет, чтобы окружающая действительность соответствовала этим принципам. Это нашло отражение в самом имени Шамая, связанного с фразой «а‑шам орхотав» — «исследующий свои пути». Иными словами, Шамай постоянно занимался внутренним самоанализом, проверяя, соответствуют ли его поступки высшим стандартам истины и справедливости.
Напротив, милосердие (хесед) — это действие, направленное наружу; человек в первую очередь думает и заботится о других. Милосердный человек помогает и дает, следуя при этом принципу, установленному Гилелем: «Учись у Аарона: цени мир и стремись к миру, люби людей и приближай их к Торе» . Этот подход также нашел свое отражение в имени мудреца, связанном с фразой «когда Он светил светильником Своим над моей головой» («бе‑ило неро алей роши»). Ибо подход Гилеля требует от еврея неустанно нести свет и разгонять тьму. В свою очередь, этот свет привлекает людей и заставляет их меняться к лучшему.
Различие этих подходов наглядно проявилось в известной истории о нееврее, решившем присоединиться к народу Израиля: «История об одном иноверце, который пришел к Шамаю. Сказал ему: обрати меня с условием, что обучишь меня всей Торе, пока я буду стоять на одной ноге. Вытолкал его Шамай подвернувшимся под руку строительным локтем . Пошел тот к Гилелю, и Гилель обратил его. Сказал ему Гилель: что тебе ненавистно, того и ближнему не причиняй. В этом вся Тора, а остальное — ее разъяснение. Иди и учись» .
Шамай был требователен к себе и того же требовал от других. Потенциальный прозелит не соответствовал «мерке» Шамая — его ожиданиям в отношении потенциальных учеников. Поэтому мудрец прогнал его строительным, то есть мерным, локтем.
Духовный уровень потенциального прозелита Гилель оценил точно так же, как его коллега. Вместе с тем он увидел в нем скрытый потенциал. Поэтому он изложил ему основополагающую идею Торы в соответствии с его разумением. И это сработало: чужеземец принял иудаизм, начал учить Тору и исполнять заповеди — одним словом, духовно расти.
Ту же схему мы можем наблюдать, когда речь заходит о постановлениях Гилеля и Шамая и их учеников. Поскольку основным качеством Гилеля было милосердие, в любой ситуации он проявлял терпение и внимательно смотрел, нет ли здесь возможности обратить ее во благо, направить на путь святости. И если он видел такую возможность, то проявлял мягкость и снисходительность.
Шамай, напротив, строжайше придерживался высочайших стандартов святости. И если ему казалось, что объект хоть немного не дотягивает до этих стандартов, он проявлял строгость. Чтобы не рисковать и не допустить, не дай Б‑г, снижения духовного уровня, он предпочитал запретить и таким образом гарантированно исключить возможные негативные последствия.
Вместе с тем следует подчеркнуть, что ни Гилель, ни Шамай, ни кто‑либо другой из мудрецов Талмуда никогда не принимал алахических решений, руководствуясь исключительно собственными предпочтениями. Поэтому, рассуждая о разногласиях Гилеля и Шамая, мудрецы говорили, что их споры — «во имя Небес» . В своем стремлении установить, какой закон соответствует воле Творца, каждый из них был выше личных предпочтений. Поэтому в некоторых случаях Гилель судил строже, чем Шамай, а мнение Шамая оказывалось более мягким и снисходительным, чем мнение его коллеги.
Помимо этого, в целом мудрецы смотрели на истину сквозь призму своей духовной природы. Поэтому Гилель и его ученики обычно придерживались более мягкого, а Шамай и его ученики — более строгого и непримиримого подхода.
Сказанное выше характерно не только для практических решений, выносимых последователями Гилеля и Шамая, но и для их теоретических и теологических построений. Споры между этими школами ясно и недвусмысленно свидетельствуют о разнице двух принципиально разных мировоззрений, которых придерживались последователи двух мудрецов.
Возьмем, к примеру, спор о том, какое благословение на огонь произносят во время авдалы (церемонии на исходе субботы, символически отделяющей святое от будничного).
Последователи Шамая говорят: «…который сотворил источник света в огне», а мудрецы школы Гилеля говорят: «…творящий источники света в огне» .
Невозможно сказать, что спор идет о физическом факте: сколько на самом деле источников света в пламени, один или несколько? Очевидно, что пламя многоцветно, то есть источников света несколько. Поэтому ясно, что школа Шамая вовсе не пыталась это оспорить. Следовательно, спор идет о другом: какое качество огня является самым главным?
Поясним. Взглянув на огонь, человек сразу же видит цвет. Позже, присмотревшись, он замечает, что пламя многоцветно. Соответственно, школа Шамая делает акцент на первоначальном впечатлении, а школа Гилеля, напротив, подчеркивает то, что мы замечаем в результате более длительного и терпеливого наблюдения.
Комментариев нет:
Отправить комментарий