понедельник, 15 января 2024 г.

Концлагерь по имени Россия, или Почему тиран плохо кончит.

 

Концлагерь по имени Россия, или Почему тиран плохо кончит.

Тут позвонил мне один старый дружок под впечатлением от моего рассказа «Звери и мы» в «Независимой газете» и посетовал, что я трачу столько времени на политоложество, когда мое призвание – проза и критика. С чем я в корне не согласен, напечатав тьму-тьмущую политикан в периодике и выпустив с Еленой Клепиковой с дюжину политологических исследований на дюжине языков. Не только чтобы удержаться на плаву. Источник вдохновения один и то же – по имени Пирена. Тот самый источник, из которого пьет воду крылатый конь Пегас. Пишу ли я о том, что случилось (или не случилось) со мной и моими героями, занимаюсь политикой или анализирую стихи – едино.

Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.

Кстати, о стихах. Предупреждаю заранее, что в этой статье их будет довольно много. Не потому, что я профессиональный стиховед. Но и по конкретной причине – все три объекта этой моей политиканы имеют прямое отношение к поэзии – поэты Женя Беркович и Лев Рубинштейн и издатель Игорь Захаров, выпустивший немало книг стихов и о стихах, включая моих «Трех евреев», из которых два опять-таки поэты. Что объединяет героев этой статьи? Это и есть ее сюжет.

Вот даже именно в стихах обратилась Женя Беркович к суду, который рассматривал ее и Светланы Петрийчук апелляционную жалобу на избрание меры пресечения по их вздорному «террористическому делу» – чтобы их отпустили под домашний арест. Прав псковский политик-иноагент Лев Шлосберг, что этот день войдет в историю не решением суда, а выступлением Евгении Беркович:

…Я сейчас закончу, у меня нет четырех томов,

К сожалению, нет даже двух тетрадок

Но если нет надежды на выбор слов,

Остается делать ставку на их порядок.

В конце концов, наступил Новый год

Прилетел дракон — не паук, не червяк, не немая рыба.

Я прошу вас, вспомните про чудо и про закон

Это почти синонимы. У меня все. Спасибо!

Чуда не произошло, закон остался беззаконием. Суд оставил молодых женщин за решеткой по террористическому делу, по которому они сидят без суда и следствия уже девять месяцев. За публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма в спектакле «Финист ясный сокол» (2020), за который режиссер Женя Беркович и Светлана Петрийчук получили театральную премию «Золотая маска». Да, такого прежде не бывало, чтобы посадить за премированный спектакль трехлетней давности. Так и войдет в историю, как «театральное дело».

Или другая беспрецедентная история с издательством «Захаров», которое под угрозой закрытия за издание книг террориста и экстремиста Бориса Акунина, который вдобавок был недавно объявлен еще и иноагентом. «Это меня-то, террориста и экстремиста», – удивился писатель и сравнил это с тикетом за неправильную парковку бен Ладену.

Смех смехом, но судя по полученному мною из издательства письму там совсем не до смеха – распродают остатки книг, не дожидаясь экспертизы на предмет терроризма. А какое было замечательное издательство: чудесная «Легенда о Сан-Микеле» Акселя Мунте, которая стала у нас дома настольной книгой; пятитомник рассказов Сомерсета Моэма, у которого я учился искусству рассказчика – такого полного собрания нет даже на родине писателя; читабельная «Война и мир» в одном томе – до того, как граф, получив издательские отказ, вернулся в Ясную Поляну и увеличил роман вдвое за счет историографии и военографии. Не говоря о политических рисках «Захарова» – одно полное собрание Валерии Новодворской чего стоит. У меня «захаровских» книг больше, чем любого другого издательства, не считая «Рипол-классик», который выпускал наши с Леной Клепиковой книги по две-три в год. А «Захаров» не просто издал мою горячечную питерскую исповедь, но и дал ей новое название «Три еврея», а старое «Роман с эпиграфами», под которым она вышла в Нью-Йорке и в Петербурге, сделал подзаголовком. Так «Три еврея» и вошли в историю русской литературы.

Сошлюсь на еще одного иноагента «захаровского» автора Виктора Шендеровича:

«Несовместимость “Захарова” с этой позднепутинской эпохой была очевидной, просто у государства, занятого войной и политическими репрессиями, все не доходили его большие руки до маленького гордого издательства».

Вот именно! Расширение зоны уязвимости за счет сужения зоны безопасности. Теперь под раздачу может попасть любой – ни у кого нет ни брони, ни охранной грамоты от преследования. Включая своих – того же Пригожина взять. Включая любых.

Беда не в том, что сажают всех, кого захотят,

А в том, что берут и самых отъявленных палачей.

В том, что сажают кого попало и всех подряд,

И тебя не спасет лояльность твоих выкриков и речей.

«Да будет мне позволено молчать – какая есть свобода меньше этой?» И этой, увы, нет даже у молчальников, коли автора этих слов император Нерон приговорил к смерти с правом выбора способа самоубийства. Этой единственной свободой великий римский философ Сенека и воспользовался, вскрыв себе вены.

А вот из моего «Кота Шрёдингера», имя которого стало синонимом рашистского тирана: «О его политических мероприятиях, одно чудесатее другого, когда он прицелочно, в прикидку, на пробу, идя на большие риски, тестировал границы дозволенного, я узнавал из ЧМО-ТВ, да и то с опозданием, редко в него заглядывая, до того мне постыло его плебейское мурло, глядящее на меня из ящика, а другие информационные источники были им почти все перекрыты, он занавесил все окна телеэкраном и добился почти полной самоизоляции».

И последний трагический пример в этом ряду – убийство поэта Льва Рубинштейна, далекого от политики, но морально безупречного и глубоко порядочного человека, который из порядочности и подписывал время от времени протестные коллективки. Опять-таки беспрецедентно – прежде за это не убивали. Да, да, убийство, пора называть вещи своими именами, а не пользоваться гнусными эвфемизмами, типа «смерть в результате ДТП». «Главное – не испортить некролог», сказал Лев Семенович как-то. Что ему удалось, как редко кому. А потому еще одна на него ссылка – к месту:

«Чего я жду и на что, так сказать, надеюсь. Втайне я мучительно, – хотя и безосновательно, – надеюсь на то, что мне будет предоставлена возможность пусть совсем ненадолго приподняться над этим плоским миром и посмотреть-послушать, кто, как и что будут реагировать на мое исчезновение из круга осязаемых явлений».

Честно, здесь я хотел процитировать «Конец Прекрасной эпохи», а именно строфу «Это край недвижим…», но спасибо Андрею Абрамову, который под моей предыдущей политиканой в «Континенте» поместил взамен коммента стихотворение «Климат не для часов» Бориса Слуцкого, которого я ставлю вровень с Бродским и посвятил ему большое мемуарно-исследовательское эссе «Ржавый гвоздь». Это тоже на тему, что на русской истории пробы негде ставить, вот несколько строф с благодарностью читателю за подсказ-напоминание:

Этот климат — не для часов.
Механизмы в неделю ржавеют.
Потому, могу вас заверить,
время заперто здесь на засов.

Время то, что, как ветер в степи,
по другим гуляет державам,
здесь надежно сидит на цепи,
ограничено звоном ржавым.

За штанину не схватит оно.
Не рванет за вами в погоню.
Если здесь говорят: давно—

это все равно что сегодня.

Часовые гремуче храпят,
проворонив часы роковые,
и дубовые стрелки скрипят,
годовые и вековые…

Одно утешеньице, что при всей общей статичности и повторности русской государственно-народной истории, которая идет в параллель, далеко не всегда совпадая с политической, чуть ли не каждый новый правитель приходил к власти путем государственного или дворцового переворота, а то и революции (11 из 24-х начиная с Петра Первого) и шел не вослед, а наперекор предшественнику, участь которого незавидна. Как остроумно подметила мадам де Сталь: «Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою». Это в худшем случае (Петр 3, Павел 1, Николай 2), а в лучшем – эмиграция (Керенский) или пенсия (Хрущев). Не говоря о сомнительно-гипотетических случаях, типа императора Александра Первого, который будто бы имитировал свою смерть в далеком Таганроге и стал скитальцем-отшельником под именем старца Федора Кузьмича. См. «Посмертные записки старца Федора Кузьмича» Льва Толстого.

О прерывном, дискретном, наоборотном ходе русской политической истории, пусть и в рамках исторической традиции, я писал многажды, но вот прочел статистические выкладки Владимира Пастухова, согласно которым шанс мирной передачи власти путинскому преемнику один к четырем: «Вся российская Новая история – пример бесконечного “кидалово”, нестабильности и разрывов постепенности. Не вижу ни одной причины, почему сейчас это вдруг должно стать иначе».

И я не вижу, согласен на все сто. Чтобы кремлевский пацан-пахан стал исключением из правила, наломав столько дров мало не покажется, напортачив по полной и вогнав свою вотчинную страну в политическую, экономическую, демографическую и военную яму? Да никогда! Я давно уже предсказывал, что он плохо кончит. И чем дальше, тем больше он делает все, чтобы оправдать мое пророчество.

Скорее всего свои же от него избавятся – из страха за свою шкуру и из инстинкта самосохранения. Что поразительно, превратив Россию в концлагерь и расширив до беспредела круг уязвимых, тиран так и не понял, что сам оказался в их числе и над ним навис его собственный дамоклов меч. Напомним о судьбе помянутого императора Нерона, которого не спасли от гибели даже его двойники.

Заложник собственной системы, кремлевский самодур обречен даже статистически, исходя из трех предыдущих столетий российской истории. Политически или физически – без разницы. Хотя, конечно, ни одному мировому лидеру столько людей не желает смерти. Включая его поданных и даже верноподданных.

Вопрос в другом – уйдет он один или утащит за собой Россию?

По любому, в такой архаичной, монструозной, агрессивной, убийственной и самоубийственной форме Россия дальше существовать в современном мире не сможет.

Автор: Владимир СОЛОВЬЕВ – АМЕРИКАНСКИЙ

       
Владимир Соловьев
Автор статьиВладимир Соловьев Писатель, журналист

Владимир Исаакович Соловьев – известный русско-американский писатель, мемуарист, критик, политолог.

Комментариев нет:

Отправить комментарий