О фильме «За нас с вами»
Единственная причина, по которой есть смысл смотреть это новое кино Андрея Смирнова – возможность еще раз убедиться в гениальности совсем другого фильма: германовского «Хрусталев, машину!»
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Photo copyright: Canva.com
У них, в общем, одна тема:
Российский народ, его характер, его бессмысленная и беспощадная клокочущая злоба, без разбора направленная на все триста шестьдесят окружающих градусов – причем, не только вовне, но и внутрь (правда, там число градусов снижается до сорока, сообразно крепости любимого напитка).
Всепоглощающий страх, властно диктующий решения, слова и поступки.
Робкий овечий уровень ничтожного протеста, когда предельно ясно, что протестное блеянье абсолютно бесполезно и наверняка быстро смолкнет само собой. Ясно всем, включая протестующую овцу, остальное угрюмо молчащее стадо и надзирающих за ним овец в волчьей шкуре – столь же обреченных, как и собратья по стадному разуму.
Тупое смирение «святой российской интеллигенции» – плоть от плоти этого стада – которая вместе с прочими покорно бредет на бойню, повторяя при этом заученные и не имеющие ни малейшего отношения к реальности мантры о «подвиге самопожертвования во имя великого народа».
Разнузданные, отчаянные, с притопом-прихлопом под «камаринского», пьяные выходки, в которых только и прорывается человеческое, когда крупице изначального богоподобия становится уже вовсе невмоготу внутри овечьей оболочки. Прорывается ненадолго, ибо состояние предельного отчаянья предельно неустойчиво по своей сути.
Все это было исчерпывающе продемонстрировано Алексеем Германом, начиная с первых наметок в фильме «Проверка на дорогах», и – через развитие темы в фильме «Мой друг Иван Лапшин» – к ее полномасштабному воплощению в фильме «Хрусталев, машину!». Ключевое слово тут: полномасштабность.
В самом деле, задача убедительного полномасштабного отражения столь многогранной темы, как «народный характер», неимоверно трудна. Люди действительно «бывают разные». В каждой их группе, включая и большие, именуемые «народами», попадаются свои злодеи и праведники, умники и тупицы, альтруисты и шкурники. На этот несомненный факт обычно опираются те, кто любят морщить нос, утверждая «недопустимость любых обобщений». Что, конечно, чушь: взять хоть простейшие обобщения типа «у каждого члена группы есть по одной голове и одному сердцу» или «выходцы из этой группы лучше других приспособлены к бегу на длинные дистанции».
Существование характеристического, то есть свойственного только тому или иному народу набора особенностей ментальности, поведения и мировосприятия – столь же несомненный факт, как и существование сердца. Что вполне логично объясняется наличием уникальной комбинации культуры, географии, истории – то есть всего того, что формирует уникальную ментальность и уникальное мировосприятие. Конечно, этот набор может проявляться по-разному в каждом конкретном случае – у кого-то выпирать при каждом движении, у кого-то быть едва заметным под броней иных культурных и личных наслоений – но эта внешняя пестрота ничуть не отменяет его, набора, принципиального присутствия.
Повторю: задача отражения этой характеристической картины средствами художественного произведения неимоверно трудна – и не только в свете нынешней удушающей политкорректности, в принципе отрицающей любые различия (включая генетику и пол) между людьми и группами людей. Как осуществить это на практике? Как высветить элементы общего каркаса под толщей конкретных и потому отвлекающих, второстепенных деталей вышеупомянутой пестроты? Возможно ли такое вообще?
Клиенту, то есть зрителю, слушателю, читателю свойственно зацикливаться именно на внешнем – понятном, наблюдаемом, ежедневном. Клиент «не любит обобщений». Клиент хочет посочувствовать конкретному несчастью, осудить конкретного плохиша, в очередной раз пробежаться глазами по затертым до кости сюжетам «про любовь», «про погоню», «про сыщика», «про молодых», «про войну», «про бандитов», «про биографию имярека», «про отца и сына», «про мать и дочь», «про добрых и злых», «про фантастику», «про катастрофу» – примерно таким списком и исчерпываются скудные варианты, более-менее понятные нехитрым мозгам продюсеров и издателей.
Клиент охотно простит невероятность сюжетных поворотов триллера, по-доброму усмехнется, глядя, как хрупкая блондинка истребляет на экране роту мускулистых мужланов, а также с легкостью поверит в случайность новогодней встречи влюбленных и в математическую гениальность человека с внешностью Джорджа Флойда. Все это абсолютно вписывается в заранее заданные правила игры, то есть не требует какого-либо соответствия реальности. Но будьте уверены: оказавшись перед зеркалом неприятного обобщения, включающего и его самого, клиент обязательно поставит автору в строку любое лыко, будет выискивать и, скорее всего, найдет малейшие неточности, минимальный оттенок фальши.
«Фильм все врет, потому что тогда не было таких обоев… ходили в других галифе… эти знаки различия ввели только в тридцать девятом… что-то коммунальная кухня чересчур просторна…» – и дальнейший разговор неизбежно перейдет к обсуждению обоев, галифе, цвета формы и к личным воспоминаниям о конкретной кухне далекого детства. И вообще, «обобщения недопустимы».
Эту проблему можно решить уходом в притчу, то есть нарочитым и демонстративным отказом от передачи деталей реальности – как это сделано, к примеру, в недавнем фильме «Капитан Волконогов бежал». Но это уже уступка: авторы словно открывают клиенту заднюю дверь, через которую он может без проблем ретироваться в спасительном сознании, что «все тут понарошку, как в театре».
Алексей Герман шел по иному пути: скрупулезного воссоздания деталей – до узора на скатерти, до чайника, до пуговиц на пиджаке, до рубашки под пиджаком, до видной лишь самым краешком майки под рубашкой. Даже диалоги в его фильме слышны именно так, как и должны быть слышны стороннему наблюдателю: почти невнятно, обрывками, как часть общего звукового фона. «Хрусталев, машину!» – сконцентрированная до уровня эссенции конкретная реальность, именно потому и теряющая свою конкретность, превращаясь в линзы микроскопа, прозревающего сквозь толщу внешнего тот самый внутренний каркас обобщения, о котором говорилось выше.
В этом смысле – по «гамбургскому», германовскому счету, фильм Смирнова выглядит откровенной неудачей. Наверняка соответствующие знатоки обнаружат там досадные изъяны в шляпках и ботиках или несоответствие в обоях, но мне важнее другое: натянутость сюжета и фальшь в диалогах. Люди так не говорят; язык персонажей то пародийно-сермяжный, то бесцветно-письменный, больше подходящий для объяснительной записки или для протокола собрания. Видеоряд банален до унылости, бутафория не только слышна, но и видна – и, как всегда в таких случаях, актерская игра, мягко говоря, не выручает.
В общем, пойду-ка пересмотрю «Хрусталев, машину!» – должно же произрасти что-то полезное от беспомощной попытки неплохого – но не более – режиссера взяться за дело, подручное только гениям.
P.S. Здесь ссылка на мое давнее эссе о фильме Германа. https://www.alekstarn.com/german/?fbclid=IwAR0HnuDLKh6y0HgFhmbuXmjimXXBMPe-eZDEUfskBr4W3XiThM6sxLtGALw
Комментариев нет:
Отправить комментарий