Сталин не умер "вчера"?
70-летие смерти Иосифа Сталина отметили в воскресенье, 5 марта, многие высказались в духе поговорки: умер тот, помрет и этот. В это же время вождь КПРФ Геннадий Зюганов возложил цветы к могиле тирана.
Можно ли говорить, что именно неосталинизм сформировал современную путинскую Россию? В эфире правозащитник Александр Черкасов и политик-либертарианец Михаил Светов.
Видеоверсия программы
Михаил Соколов: Сегодня у нас в гостях будут правозащитник Александр Черкасов и политик-либертарианец Михаил Светов. Мы пойдем по следам свежего юбилея: 70-летие смерти Иосифа Сталина широко отметили в воскресенье, 5 марта. Многие высказались в духе поговорки "помер тот, помрет и этот". Партия коммунистов России предложила ввести в школе "сталинские часы", три обязательных урока о личности диктатора. Журналист Петр Акопов пишет, что Сталин должен работать на Россию, помогать победе. В это же время вождь компартии Геннадий Зюганов возложил цветы к могиле тирана.
Можно ли говорить о том, что именно сталинизм сформировал современную милитаризованную путинскую Россию?
Александр Черкасов: Да, конечно, в какой-то степени. Потому что путинская Россия обращена в прошлое, она черпает не то что идеалы, смыслы, даже какие-то конкретные планы и проекты в прошлом, в частности, в сталинском прошлом. Например, "мертвая дорога", которая была "мертвой дорогой" в 80-е годы, строительство, заброшенное в 1953 году, дорога Салехард – Игарка, которая реанимируется сейчас под названием Северный широтный ход. Это вытаскивалось, когда-то было нарисовано, давайте сейчас сделаем так же, потому что тогда у нас были великие планы, давайте их будем копировать даже в таком отраслевом плане.
Михаил Соколов: Но это такой теоретический план, он не осуществляется реально на самом деле.
Александр Черкасов: Почему? Кусками осуществляется. Сейчас, правда, денежек уже нет, но все эти годы его вели к реализации. Я вас уверяю, разного рода генералы промышленности, что называется, очень хотели бы походить на генералов промышленности времен Сталина, просто других образцов нет. Здесь как раз дело в отсутствии другой положительной альтернативы. В свое время писатель Юрий Даниэль, сидевший в лагере, изумился тем, насколько похожи на охранников нацистских лагерей из советских фильмов охранники его лагеря. А потом понял: у них не было просто другого образа. Были фильмы про нацистские лагеря – оттуда они брали, как фуражку носить, как рукава, как все остальное. Да, действительно, очень трудно с другими такими аудиовизуальными образами. Но это далеко не все, этим не исчерпывается, разумеется.
Михаил Соколов: Михаил, на ваш взгляд, почему значительная часть российского населения склонна к тому, чтобы выбирать деспотию или смиряться с ней? Почему России удалось соскользнуть в ХХ век и приблизиться к сталинской эпохе?
Михаил Светов: Потому что сталинская эпоха не была по-настоящему осуждена. События 1990-х годов не поставили точку в конце той кровавой истории Советского Союза, которую вроде бы подняли на поверхность, но по-настоящему осуждению она не была придана. Посмотреть в глаза реальности об ужасе собственного существования на самом деле по-настоящему сложно. Если почитать лагерные дневники в том числе людей, которые сидели в ГУЛАГе при любом тоталитарном режиме, в любом концентрационном лагере, мы увидим, как люди пытаются найти крупицы нормального вокруг себя и через эти крупицы нормального оправдать свое положение, если не оправдать, то объяснить. Потому что посмотреть правде в глаза, что происходит такой настоящий вопиющий ужас, – это по-настоящему страшно. На этом основано огромное количество всяких синдромов, самый известный из них – это "стокгольмский синдром", где человек ищет оправдания ужасу, который с ним произошел, пытается посмотреть на себя через глаза своего мучителя. Сейчас наша политическая нация смотрит на себя глазами тирана, который мучил нас на протяжении десятилетий, чье наследие мы до сих пор не рассмотрели критически. Это, конечно, страшная беда, страшная вина людей, у которых в руках в 1990-х была власть, которые не воспользовались этой властью, чтобы деконструировать образ Сталина.
Михаил Соколов: То есть был упущен исторический момент в 1990-е годы, а потом ничего уже исправить нельзя было просвещением, деятельностью "Мемориала" и так далее?
Александр Черкасов: Опять-таки, по-моему, это упрощение. Сводить к демонической фигуре Сталина все причины краха транзита демократического в постсоветской России – это неправильно. Хотя бы потому, что одна из этих причин лежит в послесталинском времени. Смотрите, как у нас много среди новых элиток бывших комсомольцев и бывших чекистов. Где же демократы, где же ветераны освободительных движений? И тут мы приходим к слову "профилактика", к тому, что было придумано после Сталина, придумано начальником управления КГБ по Ленинграду и области Мироновым в 1959 году, когда мы сажаем мало, но на одного посаженного у нас есть сто человек запуганных административным давлением – увольнение, призыв в армию, исключение из комсомола, университета и так далее. У нас за эти годы после 1959-го порядка 10 тысяч до конца советской власти было политзаключенных, умножаем на сто – порядка миллиона тех, кого так профилактировали, пугнули хорошо. И дальше этот человек, который был лидером какой-то группы вокруг себя, зародышем гражданского общества, он уже не столь активен, как правило. И даже когда в конце 1980-х можно было что-то делать, этот опыт плохо забывался. Газонокосилка, которая бегала по головам наших сограждан 30 лет, с конца 1950-х по конец 1980-х, это тоже одна из причин того, что не получилось. Но мы фиксируемся исключительно на сталинском периоде и ищем там примеры, сравнения и так далее. Даже если говорить о масштабах современного террора, политического давления, террора в смысле запугивания общества, то здесь скорее не сталинские, а брежневские масштабы, не 1937-й, а 1973-й год. Если детально посмотреть, сколько было уголовных дел в прошлом году против участников антивоенных выступлений, сколько административных дел, как это соотносится, как это соотносится с другими практиками, мы увидим, что это жестче, чем Брежнев и Андропов, но до Сталина категорически не дотягивает. Но, извините, в 1973 году не было Майдана ни в Москве, ни в Киеве, ни в Тбилиси, ни в Вильнюсе. Мы скорее в этом смысле вернулись не к сталинскому времени в смысле репрессивных практик, а к позднесоветскому, к тому времени, когда Владимир Путин был студентом, стажером, опером КГБ в Ленинграде.
Михаил Соколов: Может быть, еще дело в том, что не только Сталин или Путин, а есть коллективное имперское сознание у российского народа, которое является одним из препятствий к демократизации России? Правда, на это отвечают, что и многие страны прошли через имперский период, с ними ничего плохого, в конце концов, не произошло.
Михаил Светов: Нет, я категорически не разделяю эту риторику о том, что народ России какой-то не такой. Народ тот самый. Я полностью согласен, что нельзя сводить все к личности Сталина, дело не в личности Сталина, дело в институтах, которые он после себя оставил, институты, которые не были реформированы. Любой человек, который выходил на митинги в России на протяжении этих лет, первое, что ему бросалось в глаза, когда его первый раз задерживали, он попадал в помещение МВД, что мы видели на стенах – мы видели на стенах сталинских большевиков, основателей Министерства внутренних дел, Ежова, Берию, прочих палачей, которыми страна до сих пор гордится, которыми до сих пор гордятся ведомства, которые сегодня избивают людей дубинками, пытают их во ФСИНе, как мы видели в исследованиях "Гулагу.нет". Поэтому проблема, конечно, в институтах. Когда я говорю Сталин, я имею в виду именно эти институты. Невозможно себе представить, чтобы в полицейском участке в Германии на стене висел портрет Геринга, в России это именно так, до сих пор стоят памятники Дзержинскому, до сих пор ведомства, которые были созданы Сталиным, отсчитывают свою историю создания до этого времени и являются прямыми наследниками того, что было создано тогда. Вы сказали – в 1973 году не было майданов, были при этом и Пражская весна, было восстание в Венгрии, на самом деле события, которые по ассоциации можно сравнить с тем, что происходит сегодня. Другое дело, что нет той мощной машины военной, которая позволяла подавлять восстания в других странах, но настроение внутри страны совершенно не изменилось, точнее, внутри власти не изменилось отношение к народу. И это я имею в виду, когда говорю, что нынешние проблемы, конечно, уходят корнями в тот период, период непереосмысленный, период, который не был осужден в необходимой мере, когда была такая возможность.
Михаил Соколов: То есть не было осуждения действием, не было люстрации, не было какого-то процесса, который осудил?
Михаил Светов: Не было реформ в первую очередь. Мы до сих пор живем в рамках тех институтов, которые были созданы в 1930-х годах, – это непоправимая ошибка и, конечно, преступление против нашей страны.
Михаил Соколов: Не стала ли главным сталинизатором последних лет серия локальных войн, которые вела Россия с 1990-х годов? По крайней мере, есть такая теория, можно посмотреть на весь список, как эти войны были внутри постсоветского пространства, так и потом пошли вовне его.
Александр Черкасов: Вы просто с языка сорвали. Мы сейчас выпустили большой доклад, в котором сопоставляем практики России в войнах в Чечне, первой войны 1994–96-го, второй войны, начавшейся в 1999-м, в Сирии и в Украине. Здесь как раз традиция чуть-чуть более давняя, Россия воюет более 40 лет со времен афганской войны. Эта традиция передавалась, бить "Градом" по населенным пунктам, как били в Афганистане, и под Цхинвали лупили "Градом", и по Донецку лупили "Градом", просто потому что одна афганская школа во всех постсоветских армиях. Кто-то трансформировался, кто-то нет. Россия отказывалась трансформироваться даже там, где ей настоятельно указывали, что нужно что-то менять. Например, по страсбургским решениям нужно было поменять программу подготовки в военных академиях, уставы, наставления в войсках, чтобы предотвратить повторение ударов по зонам безопасности, ударов по колоннам беженцев. Это сделано не было, не были осуждены виновные в таких ударах генералы, дальше это все воспроизводилось. Все мы следили за ударами по украинскому теплу, свету, энергии прошлой осенью, этой зимой. Но ведь, смотрите, в Сирии были тоже масштабные кампании, проводившиеся российской авиацией, удары по гражданским объектам с целью воздействия на население. Я, мягко сказать, удивился, когда это четко прослеживалось. Ооновские структуры тогда передали американскому и российскому командованию координаты госпиталей, по которым категорически нельзя наносить удары, координаты защищаемых объектов, их методично выбивали, что потом, разумеется, повлекло массовый исход беженцев. Так что это практика 40 лет или 30 лет постсоветской России, отнюдь не сталинская. Более того, разного рода жаргонизмы современной военщины, то же слово "зачистка", оно более позднее, система фильтрации, все остальное – это где-то с Афганистана тянется, это не есть такая непрерывная традиция, шедшая от сталинского времени. Да, можно сказать, что армия, подготовленная к тотальной войне, она была еще с 1930-х годов. Вспомним 30 ноября 1939 года, бомбардировку Хельсинки, после которой Советский Союз исключили из Лиги наций, первое применение кассетных бомб массовое, в частности, против гражданского населения. Отечественная война была тотальной войной, Красная армия наступала, снося перед собой города. Если мы посмотрим где-нибудь в Беларуси разрушения городов – это не 1941 год, стремительное наступление вермахта, это 1944 год. Отсюда у нас и прямая дорога к тотальной войне, к которой готовились в Европе, к тому, чтобы за неделю, 10 дней, две недели вырваться к Ла-Маншу, и к современной войне в Украине, где тоже города сносят в процессе боев. Здесь есть те традиции, те институты, которые действительно наследовались все это время, есть какие-то, которые практически демонтированы и вновь созданы, есть возникшие в последние десятилетия. Да, конечно, сталинское время здесь как некий образец. Михаил правильно сказал – не была дана политико-правовая оценка, процесс над КПСС в 1992 году, мягко говоря, закончился половинчатыми решениями. Люстрация, которая могла бы быть проведена в начале 1990-х годов, от нее отказались в значительной степени сознательно, потому что воевать с двумя противниками, одновременно с бывшими чекистами и с бывшими коммунистами у новой власти, как считалось, нет сил, решили, что кто-то из них менее опасен. Итог – приход того же Путина. Если бы путинская биография была рассмотрена более пристально, то он бы ни на какие руководящие должности не пошел, потому что это человек, систематически занимавшийся политическими репрессиями внутри страны, участвовавший в них, отнюдь не суровый контрразведчик, где-то там в Германии что-то делавший, может быть, в свободное от основной работы время. Его первое дело, в котором он сидел как еще стажер, студент, – это дело Михаила Хейфеца в Питере. Все знают, кто такой Михаил Хейфец, точнее, его литературный альтер-эго Изя Кацман из "Града обреченного" Стругацких. Дело Рыбакова, Волкова, знаменитая надпись на Петропавловской крепости "Вы распинаете свободу, но душа человеческая не знает оков". Он в 1978 году устраивал провокации против молодых диссидентов левого направления, а в 1989 году участвовал, руководил задержаниями митингующих в Питере у Казанского собора. Человек с такой биографией, если бы люстрация прошла, вряд ли бы оказался на руководящих постах. Да, действительно, мы многое упустили в начале 1990-х.
Опрос на улицах Москвы
Комментариев нет:
Отправить комментарий