"Путин из хаоса". Документалист Адам Кертис - о своем сериале TraumaZone и России 90-х
- Нина Назарова
- Русская служба Би-би-си
Подпишитесь на нашу рассылку ”Контекст”: она поможет вам разобраться в событиях.
Здесь и ниже - кадры из разных серий TraumaZone
На Би-би-си вышел документальный фильм британского режиссера Адама Кертиса "Russia 1985-1999: TraumaZone" - семичасовой эпос о развале СССР и 1990-х годах в России, целиком собранный из архивных съемок. Название можно перевести как "Зона травмы", подзаголовок уточняет: "Каково это - пережить крах коммунизма и демократии".
Кертис много лет следит за событиями в России: еще в 1991 году он снимал Госплан для своего фильма "Ящик Пандоры", в 2013-м организовал исполнение группой Massive Attack и певицей Элизабет Фрейзер песен Егора Летова и Янки Дягилевой, а в его прошлогоднем фильме среди прочих героев фигурировали писатель Эдуард Лимонов и политтехнолог Вячеслав Сурков.
Корреспондентка Би-би-си Нина Назарова поговорила с Кертисом о том, как его восприятие 1990-х изменилось за время работы над фильмом, о процессе распада империй и о будущем России.
Би-би-си: Когда вы приступили к работе над фильмом? Было ли это до начала полномасштабной войны в Украине или уже после?
Адам Кертис: Я начал работать фул-тайм примерно год назад, в сентябре 2021-го, задолго до начала вторжения России в Украину. Я решил это сделать, когда обнаружил, что у Би-би-си есть огромный архив, тысячи часов съемок о том, какой была жизнь в России с середины 1980-х и вплоть до сегодняшнего дня. Видеокассеты с архивами лежали в шкафу в московском бюро, недоступные для публики, и я подумал, что они должны быть обнародованы. Так как я, очевидно, не мог показать все десятки тысяч часов, то решил смонтировать из них фильм. Я не наивен, я понимал, что это будет мой авторский взгляд, но я хотел показать людям максимально близко - каково это было. И я начал работу.
Би-би-си: Это все были неопубликованные съемки?
Адам Кертис: Очень многие - да. Би-би-си - огромная медиакорпорация, ее сотрудники делали прекрасные фильмы о России, в частности, где-то с конца 1980-х и до середины 1990-х они в том числе раздавали ручные видеокамеры людям в России и просили их снимать повседневную жизнь. Я отчасти использовал эти фильмы. Но большая часть видеоархива - это материалы новостных сюжетов, из которых потом в эфир шел буквально один процент отснятого, а остальное оседало на полках.
Мы быстро, просто и понятно объясняем, что случилось, почему это важно и что будет дальше.
Конец истории Подкаст
Би-би-си: Вы помните, какие впечатления о событиях в России у вас были тогда, непосредственно в 1990-е?
Адам Кертис: Думаю, что воспринимал их в 1991 году, как все [западные люди]. Мы на Западе были в курсе событий - их передавали в новостях, но эти события казались гротескным мультфильмом. Они не ощущалось как нечто реальное, настолько стремительно все менялось. Мультфильм, возможно, не самое точное слово - скорее, удивительный двухмерный мир.
В 1991 году сразу после путча я приехал в Россию и снял фильм про Госплан в жанре абсурдистской комедии, потому что к этому моменту государственная плановая экономика разваливалась на части. И в реальности все выглядело совсем иначе. Я заметил, что люди были напуганы и встревожены, потому что никто не понимал, что происходит, но одновременно они при этом считали, что происходит нечто невероятное и периодически крайне смешное, настолько все было абсурдно. Происходящее невозможно было осмыслить в рамках привычных представлений.
Возможно, прямо сейчас в Британии похожие настроения: все довольно сильно встревожены из-за будущего, но все настолько абсурдно, политика настолько абсурдна, что это одновременно забавно. Люди умеют испытывать страх и шутить одновременно. И мне кажется, что в России тогда происходило именно это. Почва уходила у всех из-под ног, и люди выкачивали деньги из системы - управленцы, которые позже стали олигархами. При этом способы, которыми они это делали, строго говоря, не были нелегальными. Они были абсурдными. Самые первые олигархи, которые еще побывали комсомольцами, придумывали способы брать деньги из воздуха, потому что советская система на момент развала была настолько нелепой, что можно было повернуть кран, и деньги текли сами собой. Это было абсурдно, но и удивительно, и чудно. Это были мои впечатления после той поездки.
Би-би-си: Изменились ли ваши представления о 1990-х после просмотра видеоархива?
Адам Кертис: Да. Да, изменились в одном очень существенном смысле. Я сейчас говорю от лица западного мира - я думаю, я его типичный представитель, - и тогда нам казалось, что коммунизм сменился хаосом и гангстерами.
И чего я не осознавал, пока не посмотрел архивные съемки, - это то, что люди в России пережили не только коллапс одной глобальной идеологии XX века, коммунизма, но и полное разочарование в другой глобальной идеологии нашего времени - демократии. По архивным видео заметно, что демократия была не только обещаниями, многие люди в России [в начале 1990-х] действительно верили, что наступит демократия, демократический вариант капитализма.
И когда я дошел до съемок конца 1990-х, я увидел, что люди не верят уже ни во что. И это потрясло меня. Мы [на Западе] были шокированы происходящим в России, но воспринимали все как странную карикатуру. Мы наблюдали за все более пьяным Ельциным, но не осознавали, что люди в России разуверились в идее, в которую верили мы - в демократии. У них не осталось ни коммунизма, ни демократии. И именно это я хотел показать аудитории [в Британии] - что к 1999 году большинство россиян не верили ни в одну из двух идеологий. Я аккуратно пытался показать людям на Западе, что именно из этой пустоты и растерянности появился Владимир Путин. Он не был неким загадочным злодеем, навязанным россиянам КГБ. Он вырос из этого хаоса, стал его порождением. Я думаю, что мы этого не знали.
Би-би-си: Про 1990-е в России есть два основных нарратива: первый - что это было время свободы и прогресса, и второй - что это было время хаоса, нищеты и беспредела, "лихие 90-е". Из TraumaZone следует, что вторая версия гораздо ближе к реальности?
Адам Кертис: Вторая версия ближе к реальности, хотя это не значит, что не было ощущения свободы и открытости. И это одна из вещей, которую я хотел показать в фильме - да, произошла глобальная катастрофа, все посыпалось, и люди с ужасом ждали завтрашнего дня, но в то же время все было бесконтрольно и удивительно, и порой абсурдно. Я пытался передать это настроение.
Но я думаю, что вторая версия ближе к правде. Смотрите, каждое общество создает свой нарратив, и разные группы создают свои нарративы. Первый из этих двух нарративов, о которых вы говорите, создали либералы, которые надеялись реформировать общество, превратив его в демократию. В последней серии фильма я использовал отрывок из показательного интервью с одной из страстных сторонниц этой идеи, депутатом [российской Думы] Галиной Старовойтовой. И это очень грустное интервью: она рассуждает, что демократия по сути - очень странная вещь. Если ты стараешься и развиваешь ее, она может неожиданно зажить своей собственной жизнью и привести совсем не к тому, на что ты рассчитывал.
У меня почти нет [классических] интервью в фильме, я предпочитал показывать непосредственную жизнь людей, но именно ее интервью я использовал. Старовойтова была человеком, верившим в идею свободы, и, думаю, по-прежнему верила в нее в момент разговора, но она объясняла, что на самом деле демократия, как любая идеология, может пойти своим особым путем в зависимости от обстоятельств. И она поняла, что демократия вышла из-под контроля ее самой и других людей. Через месяц после этого интервью Старовойтову застрелили в подъезде ее дома (Старовойтова была убита 20 ноября 1998 года в Санкт-Петербурге - Би-би-си).
И я хотел показать мечты демократов, от Егора Гайдара до Старовойтовой, но я также хотел показать, как их начинание зажило своей собственной странной жизнью. Не то чтобы все жили в аду, но мир свернул на путь, который никто не мог понять. И я думаю, что до сих пор никто полностью не понимает, что именно произошло тогда в России.
В фильме я старался аккуратно предположить, что все это было первым этапом распада империи. Можно сравнить происходящее в России с концом нашей, британской империи. Британской потребовалось 80 лет, чтобы развалиться, и кто-то может сказать, что процесс все еще не закончен, и нынешний хаос в Британии - это последние конвульсии умирающей империи. Я пытался показать, что это была первая стадия, а Путин, возможно, - это второй этап. И бог знает, что будет на третьей стадии.
Би-би-си: Получается, что Россия все еще в процессе развала империи?
Адам Кертис: Я закончил фильм на 1999-м, потому что дальше мы пока не можем в полной мере понять происходящее. Многие люди на Западе, равно как и российские журналисты, по-разному объясняют себе феномен Путина. Все версии выглядят убедительно, насколько я могу оценить, потому что я не знаю, как обстоят дела на самом деле. И я подозреваю из бесед с местными журналистами, они тоже не знают. И я решил остановиться, так как вторая стадия еще не закончилась. Может быть, она заканчивается прямо сейчас, не знаю.
Британская империя совершала очень странные поступки во время своего развала. В 1956 году Британия вторглась в Египет в попытках отвоевать обратно Суэцкий канал. Она ничего не могла дать людям, это была агония империи, и это, кстати, во многом похоже на Путина в Украине. Советский Союз предлагал некую идею - да, все обернулось ужасно, но во время его расцвета он точно предлагал идею устройства общества. Путин сейчас не может предложить ничего, кроме принуждения. И то же самое было с нашей империей во время вторжения в Египет. Мы ничего не могли предложить людям. Мы даже не могли делать вид, что правда на нашей стороне. Это было исключительно принуждение. Кажется, что это происходит со всеми империями, когда они начинают разваливаться. Они действуют по инерции, но без способности предложить что-либо. Путину нечего предложить. Но мне не следует слишком много рассуждать о Путине, потому что я не думаю, что кто-то полностью понимает его.
Би-би-си: В вашем фильме очень много съемок с Жириновским. При этом там нет Зюганова, который в те годы был реальным лидером оппозиции. Почему вы так увлечены именно Жириновским?
Адам Кертис: Вы сейчас спрашиваете меня как журналист - почему я не сконцентрировался на очевидных политических фигурах. Но у меня была другая задача: я хотел передать в своем фильме ощущение, каково это было - жить в ту эпоху. И эта эпоха, как я уже сказал, была не только пугающей и тревожной, но и абсурдной, и порождала самых разных абсурдных персонажей. Я вставил всех серьезных людей - олигархов, Гайдара, но я также считаю, что Жириновский символизировал эту странную непонятную абсурдность того времени. И из разговоров с людьми в России я сделал вывод, что многие действительно считали его шутом, но он символизировал это странное сочетание комедии и страха, важное для того времени.
Мне не нравятся многие документальные фильмы Би-би-си тем, что авторы интервьюируют и строят повествование вокруг людей, которых они считают ключевыми игроками. И эти ключевые игроки - обычно те, кто в традиционно журналистском подходе считается представителем власти. Но я не думаю, что власть - это такой прямолинейный процесс. Власть проявляется в том, что люди чувствуют, думают, чего боятся и над чем смеются в этот момент. Это сложная система. И я пытался показать, как власть трансформируется в головах обычных людей.
В моем фильме почти нет героев, обязательных для традиционного документального кино: основных игроков. У меня в фильме появляется Горбачев, есть Ельцин - и я показываю Ельцина, когда он злится на парламент, меня привлек этот момент, потому что он кажется ненаигранным (речь идет о конфликте между президентом Ельциным и Верховным советом в сентябре-октябре 1993 года - Би-би-си). Но у меня была другая задача. Не знаю, как в России, но в Британии телевидение стало крайне формализованным. Когда я смотрю документальное кино, я могу через десять секунд после начала предсказать, что будет дальше. Но единственный способ увлечь зрителей - удивить их. И я хотел удивить зрителей, показав им опыт обычных людей. И это большинство героев моего фильма. Честно говоря, я воспринимал Жириновского как обычного человека, который, как говорят у нас в Британии, "ловкач", он ловил момент. И я использовал его в этом ключе.
Если честно, британские документалисты всегда поверхностно показывали Россию. Это всегда ограничивалось подходом "давайте возьмем интервью у Горбачева, Ельцина, Путина" - и мало что было сделано помимо этого. Я хотел отстраниться. Обычно в своих фильмах я наговариваю закадровый текст, но здесь мне хотелось отойти в тень и показать непосредственный опыт людей. Например, я показываю девочку Наташу, которая просит милостыню на московских улицах. Она очень обаятельный персонаж, к ней проникаешься симпатией, видишь ее переживания, видишь, как она растет и как в один потрясающий момент вдруг задается вопросом, не должна ли съемочная группа платить ей за съемки? Она вдруг осознает, что у нее есть нечто ценное - ее история, и это дорогого стоит. И я думаю, что в каком-то смысле она видела суть времени лучше, чем Жириновский с его бравадой и его глупостью, за которыми он скрывал от себя и от остальных, что на самом деле происходило. И для меня в этом фильме они равнозначные герои.
Девочка Наташа
Би-би-си: Вы упомянули Наташу, она действительно сквозная героиня TraumaZone. У вас не возникало желания узнать, что с ней стало за эти годы? Не было ли в архивах продолжения ее истории?
Адам Кертис: Да, я очень хочу узнать, как сложилась ее судьба, я пытаюсь это выяснить. Она была героиней короткого документального сериала 'Russian Wonderland', очень хорошего. Это был едва ли не единственный документальный проект Би-би-си про обычных людей в России, почти все остальные съемки были про людей наверху. Насколько я знаю, они нашли молодых российских режиссеров, которые снимали таких людей, как Наташа, на ручные видеокамеры и потом отправляли видео в Лондон, где его монтировали.
Би-би-си: Еще я обратила внимание, что в фильме есть хронологические неточности. Например, сцена караоке, вмонтированная в 1991 год, где исполняют песню Линды 1995-го. Или детям в школе раздают брошюры с Путиным, где он назван президентом, - значит, это уже 2000-е.
Адам Кертис: Первый случай - это ошибка. Когда я получил архивы из московского офиса Би-би-си, сцена с караоке была на кассете с разными съемками, подписанной 1991 годом. Возможно, мне следует добавить [уточняющий] титр.
Во втором случае я хотел показать, как Путина продавали россиянам. Это было почти сразу после того, как он стал президентом, и я счел это допустимым. Всем школьникам раздали эти брошюры. Сейчас все портреты Путина очень клишированные, очень узнаваемые, и [архивная] съемка привлекла меня своей странностью - детям показывали необычные фотографии Путина, когда он был маленьким. Да, я знал, что это было три месяца спустя [после формального конца фильма], ну и ничего страшного.
В целом состояние каталога московского бюро Би-би-си было неидеальным, и я пытался по мере сил проверять датировки. Мой подход был таким, что когда я работал над реконструкцией действительно важных событий, например, переворота 1991 года, все должно было быть точно на своем месте. Когда же я передавал атмосферу в России во время введения "шоковой терапии", я позволял себе скачки в несколько месяцев или даже в год, потому что мне важнее было показать настроение.
Би-би-си: Обращались ли вы к экспертам по России, к исследованиям по России в работе над фильмом, было ли вам это важно?
Адам Кертис: Я хотел создать фильм другого типа, в котором бы не было персонажей, которых ты ожидаешь увидеть в документальном кино. Конечно, я собирал информацию об олигархах, много читал о них. Хотя в какой-то момент один российский журналист сказал мне: "Честно, никто ничего не знает точно, можешь говорить про олигархов что угодно, ничего доподлинно не известно". У нас есть некие смутные представления, что делал [Борис] Березовский с автомобильными заводами, но детали... Такие люди, как Березовский, создают вокруг себя миф.
Я собирал информацию про них, про события того времени, говорил с разными людьми, но я достаточно рано понял, что передо мной уникальный материал, которого больше ни у кого нет. Съемочные группы Би-би-си ездили по всей России с середины 1980-х. И когда отсматриваешь архивы, обращаешь внимание, что первые десять минут они снимали то, что от них ожидалось: репортер говорит текст в камеру несколько раз, пока не получится удачный дубль. Потом они делали подсъемы, которые нужны были для иллюстрирования сюжета.
А дальше они оставались в Норильске или другом удивительном месте еще на два или три дня и просто ходили и снимали все подряд. В этот момент они, к счастью, уже отходили от формата "как положено для новостных выпусков Би-би-си" и начинали обращать внимание на все примечательное.
Я понял, что такого выдающегося материала нет ни у одного историка, журналиста или эксперта. Честно говоря, структура фильма следовала за материалом. Например, в одной из серий есть кадры: женщина где-то в России в прекрасную погоду стоит на ступеньках рядом с двумя коровами - и просто беседует со своими коровами. Я показываю это на протяжении двух с половиной минут, потому что мне кажется, что это красиво. Это передает ощущение этого удивительного огромного пространства.
Еще один прием, который я использовал, - периодически указывал, сколько километров от Москвы до места съемки. Потому что я разговариваю здесь с британцами, и они считают себя космополитами, но на деле ими не являются. Они интересуются только своей страной. Я хотел показать, насколько велика, разнообразна и поразительно огромна Россия. Одним словом, да, я собирал информацию, но главным образом я руководствовался самим материалом. Там есть интервью с женщиной, кажется, в Норильске, о том, как у нее полностью пропало отопление в квартире. И вы видите ее и ее детей, и это очень живое впечатление. Это не наигранно, очень просто и очень сильно. И я использовал это.
Новостные сюжеты и документальные фильмы в Британии сейчас настолько формализованные, что я пытался создать нечто иное - ощущение погружения в мир и путешествия по нему, знакомства с людьми во время этого путешествия. И я указываю, кто они, где они и что происходит - минимальный контекст, но я хочу, чтобы вы пережили это и в каком-то смысле растворились в этом. И насколько я могу судить по отзывам, это получилось. Люди говорят, что их захватил этот мир. И я считаю, что это самое лучшее, что можно сделать для аудитории в Британии - дать им возможность погрузиться в чужой опыт. Потому что, честно говоря, люди в Британии не так часто это делают. Они живут в своем - не хочу говорить "узком", но ограниченном мире. И Би-би-си следует периодически выводить их за его пределы.
Би-би-си: Многие люди в России тоже живут в собственном пузыре - в седьмой серии вашего фильма так себя ведет московская редакция Vogue, которая готовится к вечеринке в честь запуска журнала, не замечая нищеты и войны в Чечне, и сейчас тоже есть люди, которые постят селфи и завтраки, как будто не замечая войну в Украине. Вы думаете, такая невосприимчивость характерна для России?
Адам Кертис: Нет. Одна из вещей, которые я постоянно вспоминал, когда монтировал отрывки про Чечню, - не только события в Украине, но и реакцию здесь, в Лондоне, во время вторжения в Ирак в 2003 году. Была одна крупная акция протеста, куда пришли множество людей и выступили против войны, но потом они все разошлись по домам, вернулись к чаю с молоком и повседневным радостям и позволили правительству и Тони Блэру осуществить вторжение, которое привело к битве за Фаллуджу и полным хаосу и ужасу.
Чеченские женщины обращаются к российской армии. Начало первой чеченской войны
Все были в курсе, что происходит, потому что про это рассказывали в новостях, в отличие от сегодняшней и прошлой России. Все знали, но ничего не делали. Я имею в виду - если вы хотите остановить войну, надо продолжать протестовать, день за днем. Как сейчас делают люди в Иране. Я не должен недооценивать происходящее в Украине, но я действительно считаю, что происходящее сейчас в Иране крайне, крайне важно и значимо. Если режим там падет, это радикально изменит все, даже больше, чем падение Путина. И исключительно смелые люди, особенно женщины, день за днем продолжают там протестовать и выходить под пули.
Здесь же в 2003 году множество приятных людей среднего класса вышли на акцию, протестовали, были очень возмущены, держали плакаты "не от моего имени", и дальше они разошлись по домам и больше ничего не сделали и позволили сотням тысяч обычных иракцев погибнуть. И я предполагаю, что это может быть похоже на то, что происходит сейчас в Москве. Это ваш Ирак. Не нужно злоупотреблять сравнениями, но да - такое иногда происходит в потребительских демократиях, которой является Москва. Консьюмеризм может благополучно уживаться с чувством вины за-за войны, которую ведет твоя страна.
Люди понимают, что они вовлечены в войну, которая им не нравится, которую они не хотят, но они ведут свою обычную жизнь. Это феномен нашего времени. Он отчасти объясняется индивидуализмом нашей эпохи, невозможностью объединиться и коллективно требовать перемен. Я знаю, что в России делать это намного сложнее, но в целом эти два процесса могут сосуществовать в одной голове.
Би-би-си: Важно ли вам, чтобы TraumaZone посмотрели люди в России?
Адам Кертис: Моей исходной задачей было показать людям в Британии и, надеюсь, в Европе и Америке - каково это было. Я искренне считаю, что мы на Западе не осознаем, через что прошли люди в России. Это было главной целью моей работы.
И отзывы здесь были хорошие, в духе: "Да, стало гораздо понятнее, почему возник Путин", - но я бы очень хотел, чтобы фильм увидели в России. Я не наивен, и я понимаю, что монтаж - это авторский процесс и я представляю свою версию истории, но я старался отстраниться, насколько это только возможно, и дать опыту людей говорить за себя. Так что было бы замечательно, если бы его посмотрели в России.
Би-би-си: И у меня, и у многих россиян, с которыми я обсуждала фильм, в итоге осталось впечатление абсолютной безнадежности - и эпохи, и России в целом. И я хотела спросить: когда вы отсматривали архивы, видели ли вы что-то, что может дать надежду?
Адам Кертис: Я бы сказал, что с этой точки зрения неправильно смотреть на Россию изолированно. Я думаю, что мы сейчас наблюдаем коллапс всех вещей, которые казались незыблемыми. Не только советской империи, но и идеи Путина как сильного автократа.
Да, это было безнадежным временем для многих современников, и я хотел это показать. В моей команде был продюсер из Русской службы Би-би-си, и он очень стремился, чтобы это попало в фильм, потому что это было реальностью для людей той эпохи и это объясняет, почему некто вроде Путина пришел к власти. И это важно.
Второй вопрос - про надежду. Не только в России, но и в Китае, где коммунизм потерял смысл, и в Иране, где люди также разуверились в идеологии, на фоне крушения идеологий к власти пришли жесткие авторитарные лидеры, которые остановили движение вперед. Это порождает безысходность.
Что мне дает надежду? Война в Украине чудовищна, но она показала, что представление о Путине как автократе, который будет у власти до конца времен, неверно. Он гораздо более уязвим, чем кажется. И то же самое сейчас можно сказать про Иран. Идея, что режим, при котором никто ни во что больше не верит, может длиться бесконечно, может оказаться неверной.
Надежда для меня в том, что последствия этой безысходности не останутся навсегда.
Многие мои либеральные друзья еще до войны смотрели на мир, на Путина, на Хомейни, и Си Цзиньпина и считали, что так и будет. И это настоящая безнадежность нашего времени. Но я думаю, что сейчас в этих режимах проступают трещины и показывают, что на деле они [эти режимы] куда более уязвимые и временные, чем мы думали. Но я оптимист, я верю в лучшее. Пессимисты считают, что когда Путин падет, все может стать еще хуже. Но когда Путин падет, все может обернуться и к лучшему. Мы сейчас никак не можем это предсказать.
Семисерийный документальный фильм Адама Кертиса TraumaZone скоро будет доступен на сайте и в YouTube-канале Русской службе Би-би-си. Следите за нашими обновлениями.
Комментариев нет:
Отправить комментарий