По волне моей памяти
(навеяно сегодняшним Минском)
Когда жизнь допекает окончательно, так хочется вернуться в уютное и безмятежное детство! В такие минуты мне вспоминаются узкие улочки Старой Риги, пропахшие дымком из труб на черепичных крышах, перезвон колоколов на вонзающихся в низкие зимние облака костелах, наша мансарда – маленький домик в большой квартире, откуда было очень интересно наблюдать за трубочистами. Да-да, я застал еще и трубочистов! Короче, жил как в сказке братьев Гримм.
Однако я помню в Риге и другое. Треск автоматных очередей. Трассеры, разрывающие темноту вокруг стеклянных стен отеля «Латвия» (теперь он превратился в Radisson Blu). Людей, сраженных пулями в старинном сквере, возле Бастионной горки… Это было 19 января 1991-го. Я примчался в родной город через пару дней после того, как советский спецназ устроил кровавый штурм телебашни в Вильнюсе. Там было тринадцать погибших, десятки раненых… Почему-то подумалось – на очереди Рига.
В то время я работал на Гостелерадио СССР. Наутро после бойни в Литве меня вызвали к директору канала. Там сидел еще какой-то человек.
– Здравствуйте, Сергей Петрович! – начал он. – С удовольствием смотрю ваши программы. Но к делу. Вы уже, конечно, знаете о трагедии в Вильнюсе, которую спровоцировали местные националисты. К сожалению, литовское телевидение крайне предвзято освещает эти события и еще больше накаляет обстановку. Поэтому мы решили направить в Вильнюс команду лучших московских журналистов. Ваша задача – обеспечить правильную линию вещания.– Простите, у меня жена позавчера серьезно заболела. И я не могу уехать из Москвы.
– Ну надо же – у вас тут, в Останкино, прямо эпидемия какая-то! У кого жены, у кого дети внезапно заболели. Но все-таки, к счастью, не у всех. А, может, родственники присмотрят за супругой? Семья – это, конечно, очень важно. Но существуют вещи поважнее… Отец наверняка вам объяснял.
Я попросил три дня на размышления и в ту же ночь помчался в Ригу. С фотокамерой, диктофоном и блокнотом. В городе возводились баррикады. Я подошел к одной из них – дескать, ребята, можно в ваш отряд?
– Ты кто? Тоже рижанин? А почему по-русски говоришь? Показывай документы! Да, родился в Риге… А тогда зачем в Москву уехал? Вот эту красную книжечку давай! Гос-теле-радио СССР. Да ты провокатор! А ну-ка проваливай отсюда! Не доводи дело до беды!
В итоге оказался возле Бастионной горки. И с содроганием смотрел, как спецназ якобы твоей страны расстреливает город твоего детства…
В Москве про командировку на литовское телевидение мне больше не напоминали. Наверно, прознали о поездке в Латвию… А через год выжили с канала. Хотя Советского Союза больше не было. Но наш директор когда-то начинал карьеру в ЦК Компартии Латвийской ССР и дослужился до «большого», всесоюзного ЦК…
Потом я очень долго не был в Риге. Боялся, что визу не дадут – из-за «гэбэшного» происхождения. Проявят, как тогда, на баррикаде, повышенную бдительность… Но за три месяца до своего шестидесятилетия все-таки рискнул. Уж очень хотелось посмотреть – а уцелел ли мой первый дом?
Иду по длинной улице Кришьяна Барона мимо роскошных зданий югендстиля – с огромными окнами, резными дубовыми дверями, обилием лепнины на фасадах… Дом номер 50… 60… Уже 66-й… А дальше вроде бы пустырь… Ан нет – стоит наш домик!!! Просто немножко в глубине, маленький, деревянный, двухэтажный – не чета пафосным соседям.
Назад, в отель, я возвращался другим путем. Ноги сами собою повели – кварталами моего детства… Вот здесь был роскошный рыбный магазин. Вместо прилавков в нем стояли мраморные аквариумы с толстыми стеклами. Кто только там, за стеклами, не плавал: усатые сомы и осетры, жирные неповоротливые карпы, хищные щуки, змееобразные угри – они были в нашей семье любимым лакомством. Тут, на углу, мы с мамой покупали на редкость ароматный хлеб. Брали его с высоких деревянных стеллажей, а кто-то невидимый – с другой стороны – сразу же подкладывал на полки новые теплые буханки и батоны…
Такое вкусное, обеспеченное детство! Наверное, в КГБ были достойные оклады…
Но вот больших застолий в рижском доме я не помню. Да и вообще гости к нам наведывались редко. За исключением одного странного молчаливого офицера, который был явно старше отца – и по возрасту, и наверняка по должности. Он заявлялся чуть ли не каждую неделю с парой бутылок коньяка. Отец смаковал коньяк из рюмки, а гость всегда просил себе стакан. И уходил, уже слегка шатаясь… А иногда за ним машину приходилось вызывать… Родителей, по-моему, эти визиты тяготили, но что поделаешь – военная субординация не позволяла отказать в гостеприимстве. Спустя много лет я поинтересовался у отца – а кем был тот назойливый пришелец?
– Он приговоры приводил в исполнение. Ну, и нервишки на этом подорвал. Другие офицеры его сторонились. А я попал, как говорится, «на новенького», еще не зная, чем он занимается. Потом он то ли спился, то ли свихнулся, то ли застрелился – я, честно говоря, не выяснял.
Стоп! А это что за дом? Во весь квартал, с роскошной отделкой и – без вывесок? Я же в нем был! Или отец его показывал? Шагаю от подъезда к подъезду. Все закрыто. Уже смеркается, но ни в одном из окон света нет. А вот еще какая-то маленькая дверь – в самом торце, совсем неприметная…
Нажимаю на ручку – открывается! И я оказываюсь… в КГБ. Об этом извещает надпись на внутренней стене. Черные эбонитовые телефоны – однажды в детстве мне такой на ногу упал, так я потом дня три прихрамывал. Настольные лампы на круглых массивных подставках «под гранит». Они, помнится, светят очень ярко. Столы, покрытые сине-зеленым сукном. Настолько мрачный цвет еще придумать надо… Протравленные морилкой деревянные панели. В семейном альбоме сохранились фотографии отца – примерно в таких же интерьерах.– Labs vakars (Добрый вечер)! – встречает меня худощавый молодой человек. – Kas jūs interesē? Kā es varu palīdzēt? (Что вас интересует? Чем могу помочь?)
– Я из Москвы. Я журналист и сын подполковника КГБ в отставке. Когда-то мой отец служил в Риге.
Короткое замешательство.
– Наверное, вам захотелось посмотреть, где работал ваш отец? Тогда давайте начнем с истории этого здания. Его построили в 1912 году – как «доходный дом с магазинами» – по проекту выдающегося архитектора Александра Ванагса. Шедевр рижского неоклассицизма… Апартаменты здесь покупали очень состоятельные люди. Когда в 1919 году в Ригу ворвались большевики, они арестовали многих квартирантов как «классовых врагов». И самого Ванагса тоже. Двадцать первого марта того же года его и еще двадцать заключенных вывели на Песчаные горки неподалеку от тюрьмы, приказали выкопать большую яму и на ее краю расстреляли. Можно сказать, что трагическая судьба архитектора предопределила трагическое будущее его творения. Вы желаете покурить? Только на улице!
Оказывается, я давно вертел в руках пачку Marlboro. Эта привычка помогает сосредоточиться, когда нельзя просто взять и закурить. Вышел на свежий воздух. Над заснеженной, такой уютной и любимой Ригой загорались огоньки рождественских гирлянд. Но вот скажи я своему провожатому, что считаю Ригу «малой родиной» – наверняка не поверит… Увы, «сын подполковника КГБ» нередко воспринимается как клеймо – и не только в Латвии. Докурил сигарету до фильтра и снова шагнул через порог.– Так вот, – продолжил гид. – После изгнания большевиков, до 1940 года, здесь располагались разные учреждения. А потом вторглась Красная Армия. И сразу начались репрессии. Только за один день – 14 июня 1941 года – за пределы Латвии депортировали 15 424 человека. 5263 было арестовано. 700 арестованных расстреляли и 3440 умерли в заключении. Извините, если утомляю цифрами… После войны, в 1945-м, здание забрало КГБ. Чекисты ходили на работу через парадные подъезды и сидели в бывших дорогих апартаментах. А местных жителей, которых вызывали сюда повестками, впускали только через угловую дверь, в которую и вы вошли. Поэтому в народе дом прозвали «Угловым». Часть здания внутри переделали. Вот это – обычная камера, а рядом – пыточная. А здесь – расстрельная. Она обшита для звукоизоляции деревом и толстой резиной. Есть – посмотрите! – специальный сток для крови… Расстрелы обычно начинались в пять утра. На улице в это время заводили грузовик – чтобы уж точно ничего не было слышно…
Тут в моей камере сел аккумулятор. Я извинился и пообещал, что завтра снова непременно появлюсь. Хотя знал: ноги моей здесь больше не будет… В отеле всю ночь не мог уснуть, бегал – полураздетый – на улицу курить. Значит, «Угловой дом» мне все-таки впервые показал отец. Я всегда гордился своей цепкой детской памятью. Но лучше бы она на сей раз подвела…
Кстати, рижане тоже обходят это место стороной. Здесь мог бы разместиться пятизвездочный отель или «доходный дом с магазинами», как планировал покойный архитектор Ванагс, но… Покупателей или хотя бы арендаторов на это изумительное с виду здание найти никак не удается. Стены его впитали слишком много крови и предсмертных криков…
Вернулся в Москву. Показал рижские фотографии родителям. Мама растрогалась, чуть было не расплакалась над фото нашего домика на Барона. И полились воспоминания… Пока отец не обронил:– Гляжу, Тамара, ты уже забыла, как меня той квартирой попрекала? Дескать, другие офицеры хоромы получили, и только нам досталась деревяшка со скрипучими полами…
– А этот дворец ты узнаешь? – спросил я, открывая снимки «Углового дома».
– Ага, ты и сюда добрался? Зачем? По чьей наводке? Сам набрел случайно? Ну да – приврать ты с детства был горазд. Так вот, я не работал в этом доме. Я занимался военной контрразведкой и штаб у нас размещался в другом месте. А здесь я только иногда по вызову бывал. Ладно, пора обедать!
Сегодня в Минске мы снова наблюдаем чисто советский властный беспредел. И мне кажется, что искоренение на постсоветском пространстве рецидивов большевистской идеологии потребует еще не одного десятилетия. Эта болезнь, к несчастью, характерна метастазами…
Сергей Шачин
Комментариев нет:
Отправить комментарий