Зря я закаивался не писать про короновоирус, вот попался очень интересный текст Ревзина, и я не удержался.
Хваля человеческую глупость, полезно начать с себя. Я немолодой интеллектуал, специалист по урбанистике без медицинских знаний, сидящий дома в режиме самоизоляции. Нет никаких сомнений в том, что все, что я скажу дальше, образумит и перевернет мир.
Итак, мы боремся с короновирусом. Как? Путем растягивания пика заболеваемости.
Как–нибудь еще? Нет, других способов нет.
Лекарства нет и не предвидится. Средства не заразиться тоже нет. Можно пересидеть дома и не заболеть, но пока больше половины человечества не переболеет и не выработает иммунитета, контактировать ни с кем не следует. А это вопрос нескольких лет. Так что не просто главное, а единственное, что мы можем делать – растягивать пик.
Ок, это осмысленно. В пике больницы захлебываются, люди чаще умирают и единственное разумное объяснение итальянского кейса высокой смертности в том, что итальянцы не растягивали пик, а другие сейчас растягивают. На ком издержки по растягиванию?
На бизнесе.
В режиме самоизоляции, карантина, чрезвычайной ситуации – неважно как это называть – он умирает. Разные формы этих режимов дают разную динамику смертности. От закрытия границ умирают туризм и международная торговля, за ними общественное питание, ритейл и услуги, за ними сельхозпроизводство, транспорт (пассажирский и грузовой) и логистика, за ними банки, которые все это кредитовали, за ними все остальное, кроме укладки бордюров и разработки истребителей. В зависимости от режима (или от количества дырок в его соблюдении) они умирают с разной скоростью – при закрытии общественного питания быстрее, чем только при закрытии границ, при закрытии магазинов, центров услуг и офисов еще быстрее, при закрытии улиц еще быстрее и т.д.
Можно бороться за меры по растягиванию пика смертности бизнеса от мер по растягиванию пика смертности людей от короновируса. Что и делают правительства человеколюбивых стран. Можно, однако, задаться более общим вопросом. А почему бизнес должен платить за растягивание пика заболеваемости?
У вас проблема – недостаточная пропускная мощность сортировки и обслуживания больных. Понятно. Но медицина в ряде стран – у нас, например, – финансируется из бюджета, за это берут налоги, в других она страховая, за это берут деньги. И вот система не справляется. Весьма прискорбно, врачи рискуют собой, зашиваются на работе, проявляют героизм. Все ясно, но с какой стати бизнес должен за это платить?
Ответ в том, что иначе не получается. Хотя вообще–то нельзя сказать, что не получается. Вы ведь растягиваете пик заболеваемости? Ну еще можно его перекрывать. Можно реквизировать под госпитали здания. Школы, институты – они все равно закрыты. Можно разворачивать военные госпитали в закрытых парках. Это, между прочим, часть штатного вооружения каждой дивизии, а у нас этих дивизий…
Врачей не хватает? Подождите, вы же говорите, что лекарства от вируса нет. Главное – сортировка больных для лечения от последствий. Это элементарные операции, их могут делать военные фельдшеры, стоматологи и окулисты. Платить им надо и средства защиты выдавать.
Власти сегодня ровно это и делают. И за что можно похвалить московские власти – за то, что они резко нарастили количество койкомест в больницах. И в Нью–Йорке разворачивают временный госпиталь в Централ–парке. Повышают готовность к приему пациентов на пике. Но это сейчас, когда выяснилось, что недостаточно растягивается. Сначала растягивали путем уничтожения бизнеса.
Почему бизнес должен оплатить растягивание, понятно. Потому что общество позволяет власти заставить его это сделать. Даже когда выяснится, что все издержки на развертывание госпиталей, на перепрофилирование зданий, на доплаты врачам – это сотые доли от того, что потеряно бизнесом в целом и десятые от того, что государство не получило в виде налогов, все равно все будут доказывать, что это был единственный, самый правильный, хоть и трагический путь. Пусть люди разорились, пусть потеряли работу, пусть сгорели сбережения, пусть обанкротились банки — пусть, иного выхода не было.
Интересно не то, как эта машина будет ехать дальше, – это сразу понятно. Интересно почему она поехала в эту сторону.
Мне кажется, дело в том, что никто не осознает, что мы боремся с растягиванием пика. То есть власти этого совершенно не скрывают, наоборот, Собянин вон прямо говорит, растягивать пик – это единственное, что мы можем, мы тут вышли на подножие пика, публицисты едко его высмеивают в том смысле, что у пика нет подножия, – но это все проходит мимо ушей. Как – это детали, их знают кому положено, это как обсуждать, что вам прописали от дерматита, эплан или адвантан. Растягивают пик – знают, с чем борются. Важно с чем! Мы боремся с пандемией!
А кстати, вы ведь знаете, что пандемии нет? То есть ВОЗ, всемирная организация здравоохранения, совершила подлог, за что, конечно, с нее потом строжайше взыщется (не удивлюсь, если по итогам всей этой истории крайней за развал экономики будет объявлена именно она). Пандемия – это режим эпидемии, когда заболело 5% населения. В настоящее время у нас меньше 2 млн. заболевших при населении Земли в 7,8 млрд., то есть 0,025%. Если бы какой–нибудь блогер заявил у себя в твиттере, что у нас эпидемия, завысив число заболевших на два порядка, его бы притянул к ответу СК за то, что он сеет панику. Но даже если поверить, что ВОЗ, в отличие от этого блогера, сделала это не для того, чтобы поднять собственное значение, а чтобы предупредить национальные правительства о необходимости борьбы с короновирусом (так она объясняет свою подтасовку), то вопрос ведь не в ее принципах. Это бюрократическая организация со своей логикой. Вопрос в действиях национальных правительств, среди которых паника посеялась – у них иная мера ответственности.
Почему они так поступили? Это в первая в истории человечества идущая во всем мире борьба с эпидемией. Это действительно интересно. Это новый случай.
От «азиатского гриппа» 1958 года погибло 70 тысяч. А от «гонконгского гриппа» 1968 года — 100 тысяч человек. Я говорю только об эпидемиях недавних и хорошо документированных. Владимир Владимирович, какие половцы и печенеги. Это все люди победили уже на вашей памяти.
Согласитесь, если бы все это происходило какие–нибудь 20 лет назад, нам максимум бы сказали, что надо бы поберечься, грипп в этом году особенно злобный. Чтобы закрывать страны, города, улицы, магазины – да любого бы, кто о таком подумал, сочли бы сумасшедшим. Что изменилось? Не количество зараженных. Не уровень смертности. Не степень неподготовленности нашей медицины. Это все примерно в тех же параметрах, что и было. Константин Вадимович Ремчуков говорит, что радикально изменилась цена человеческой жизни, но не могу сказать, что хорошо его понимаю. Цена человеческой жизни – это конкретное экономическое понятие, это что–то про отношение среднедушевого располагаемого денежного годового дохода к средней вероятности смерти в течение года или что–то про среднедушевую сумму затрат, необходимых для воспроизводства человека, — общественных издержек на здравоохранение, образование, подготовку трудовых ресурсов и иных расходов. Но чем бы оно ни было, оно не то, что бы стремительно выросло во всем мире.
У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Есть предположение, естественное для журналиста. Я бы обратил внимание на способ распространения информации о вирусе.
Во–первых, на ее глобальный характер. Мы впервые оказались в мире, где наблюдаем его победное шествие в десятках стран в режиме чуть ли не реального времени. Глупость заключается в том, что вообще–то цифры всем известны, но тут независимо от цифр возникает ощущение совершенно небывалого масштаба эпидемии. Какие три сотые процента заболевших – смотрите, Канада и Филиппины, Париж и Токио. Повсюду смерть и ужас. Это нечто вроде пожара в Нотр–Дам год назад. В мире горели сотни готических соборов, в Париже не случилось вообще ничего страшного. Но тогда было всеобщее чувство, что у нас на глазах горит европейская цивилизация.
Во–вторых, на ее новостной характер. Плохие новости продаются лучше хороших. Из болезни трудно сделать новость. Когда в 1936 году сэр Гарольд Персиваль Химсворт открыл диабет второго типа, мировые СМИ совершенно не заметили этого события. Но тут ученые нам помогли – они объявили о новом вирусе, чтобы привлечь к нему внимание. Теперь сами не рады, даже просят называть его не COVID–19, а SARS–CoV–2, чтобы поставить в ряд других, уже описанных и изученных SARS. Но слово не воробей – новый!
Дело тут не в погоне за сенсациями, а в том, что институт новости предполагает реакцию. Мы ведь не считаем, что национальные правительства ответственны за конъюнктивит или люмбаго, которые случаются у населения. Но новость – это событие, на него принято реагировать. В течение двух месяцев – январь и февраль — мы наблюдали, как журналисты требовали у премьеров и президентов ответа на вопрос, какие меры предпринимаются в связи с. Некоторые из ответчиков пытались говорить, что граждане должны переболеть и выработать иммунитет. Некоторые теперь сами заболели, что удивительным образом рассматривается как доказательство их неправоты и проявления божественного вмешательства.
Не системы здравоохранения оказались не готовы к короновирусу – к нему не устойчивы общественные и государственные институты. Правительства столкнулись с представлением населения, что вождь должен нас защищать от всего, в том числе от температуры, далее кашля и одышки, потом воспаления легких. Это массовое представление, и я, вероятно, тут имею какой–то изъян здравомыслия, мне кажется, это нечто из эпохи королей–чудотворцев. У меня вот был инфаркт и у меня много претензий к президенту Путину, но я должен заявить – он тут совершенно не причем. И если я сдохну от вируса, то это не его дело.
Но у политиков выборы, рейтинги, они не могут не реагировать на запрос населения. И реагируют – как умеют. Нужно закрыть и изолировать весь мир, где завелся этот проклятый вирус. За все заплатит бизнес, бюджет храним на черный день, который наступит потом.
Это точка консенсуса населения и власти. Именно поэтому машина поехала в сторону карантина. Впрочем, не совсем консенсуса – есть ведь еще оппозиция. Трудно найти более вдохновляющие основания для веры в человечество, чем голоса людей, которые критикуют власти в трудную годину.
Тут главное направление — критика недостаточности мер.
Одни вдохновляются высокими идеалами равенства, законности и прав человека. Как может быть так, что мне запрещают отрывать ресторан, а таджики на стройке работают? На каком правовом основании ограничивают меня в свете разделения полномочий субъектов федеративного устройства и федеральных органов власти? Пусть хоть таджикам работать запретят!
Другие практично думают мысль хозяйственную. Либеральные умы России взыскуют чрезвычайного положения. Мотивируется это соображениями экономическими, правительство разоблачается в том, что, если бы оно это положение ввело, ему бы пришлось компенсировать людям их экономические потери, пусть хотя бы частично. Это один из самых ярких эпизодов готовности поменять свободу на харч в истории российского либерализма.
Не то, чтобы я полагал уместным снять режим карантина. Если ограничения сняты, а смерти продолжаются, население считывает это так, что государство не справилось и теперь можно все. В условиях эпидемии, увы, главное – сохранять режим рациональности и доверия к власти, иначе слишком велика опасность хаоса. Машина не имеет обратного хода.
Но интересно как она будет тормозить. Я думаю, конец всеобщего помешательства будет выглядеть следующим образом. Через некоторое время, оценив чудовищные потери от карантинных мер, правительства обнаружат, что пик больше растягивать не надо. Что количества коек для заболевших уже как раз, а больше сделать невозможно ничего. Конечно, трудно будет снимать карантин при том, что вирус никуда не исчезнет и люди будут умирать. Оппозиция обвинит власти в том, что жизни приносятся в жертву денежным интересам и это будет тяжело отрицать. Но длить карантин полтора года все равно невозможно. К тому времени население сильно насидится под домашним арестом и то, что многим горожанам разрешат свободно гулять напротив их домов, а потом и далее, даст известный энтузиазм. Ожидать всеобщего праздника открытия города не стоит, магазины и рестораны будут открывать торжественно и трудно, медленно и в некоторых странах за мзду на ускорение процесса. Но постепенно откроют. Дальше окажется, что такие меры введены уже во многих странах. С другой стороны, госпитали налажены, койки простаивают, врачей пора загружать работой. Тогда откроется авиасообщение и туризм.
Можно надеяться, что, подсчитав убытки от эпидемии, как–то рассовав по общественным работам безработных, восстановив покупательную способность у разоренных, экономические связи среди выживших, взыскав недоимки у задолжавших, мы решим больше так никогда с эпидемиями не бороться.
Комментариев нет:
Отправить комментарий