В 1943 году Сталин отправил Соломона Михоэлса под присмотром Ицика Фефера в США стрясти денег с местных евреев на борьбу с общим врагом. На обратную дорогу Михоэлс искал чемодан, и местные евреи–кожевенники ему его подарили — с тисненой надписью. В этом чемодане он привез Сталину и Молотову две шубы от меховщиков Бруклина. Сталин не взял. После убийства был обыск, изъяли бумаги, а чемодан на антресолях никого не заинтересовал. Илья Рудяк, одесский театральный режиссер, был знаком со вдовой, и она подарила ему исторический чемодан на дорожку, в эмиграцию, в ходе которой Рудяк с семьей осел в Чикаго (где и сделано фото с чемоданом) и стал одной из городских достопримечательностей. Тогда там ведь не было всей этой нынешней культурной жизни на русском языке — ни "Круга", ни "Бомонда", ни радиостанций, ни частых концертов; театр Барышникова на гастролях с аншлагом в лучших залах города — это новейшее явление. А поначалу был русский книжный магазин Ильи Рудяка, вокруг которого и происходили значимые события диаспоры. Рудяк — интересный, оригинальный писатель; Войнович о нем хорошо отзывался — это из тех, кого все знают. Те, кого не все знают (включая автора поста), отзывались еще лучше. Думаю, исторически справедливо, что чемодан Михоэлса ему достался.
Рудяк пишет, что Анастасия Павловна очень скоро узнала как убили ее мужа: труп анатомировал Борис Ильич Збарский, и он ей рассказал, что непосредственно убийц было двое — один подошел спереди, и Михоэлс понял, что происходит, потому что остались следы борьбы — ворс от шинели на руках. Но второй выстрелил сзади, и смерть была мгновенной. Грузовиком потом давили уже трупы.
Илья Рудяк
Четырнадцатого января сорок восьмого года мне исполнилось девять лет. В этот день я впервые услышал имя Михоэлса. Мама плакала и шептала: "они убили, убили его!" Тогда я еще не понимал, что для нас, переживших недавно оккупацию, случайно выживших, значит это трагическое событие...
Из снов о Михоэлсе
5 декабря
Михоэлс жиувет у нас в маленькой спаленке. Он простужен. Мама ему налила в медный таз горячую воду и разбавила горчичным порошком.
Он сидит на деревянной скамейке, леймен дер рыбэ, — возле печки.
Пробует ступнями ног воду. Кряхтит. Я приношу кастрюлю холодной воды. Тонкой струей лью в таз. Он благодарно кивает головой.
Смотрит на покрасневшие пальцы. Рассуждает вслух:
— У человека два глаза. Кто–то обходится и одним. Десять пальцев на руках — весьма удобно. Десять на ногах, возможно — многовато. И всего один шмекале — несправедливо.
Я рассмеялся. Хорошо, что мама не слышала этого.
Но подожди, мама ведь умерла.
Просыпаюсь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий