Яков Фрейдин | Машинка с Ушами
(Из серии «Приключения Изобретателя»)
Расскажу байку из своей студенческой молодости. Произошло это давным-давно в советские времена, когда я ещё не только не был изобретателем, но пока даже инженером не стал, а учился на радиотехническом факультете Политехнического института. Меня в те годы занимала не столько наука и техника, сколько кино. В свободное от учёбы время я подрабатывал на телецентре нештатным кино-корреспондентом и бегал по городу, выискивая интересные сюжеты. На студии мне выдавали камеру, плёнку, если надо прикрепляли бригаду осветителей, а потом отснятый мной материал проявляли, монтировали, озвучивали и пускали в эфир в вечерних новостях. Мне платили 10 рублей за сюжет, что по тем временам было совсем неплохой добавкой к моей стипендии, которая была 45 рублей в месяц.
Как-то редактор новостей Лёня Коган спросил:
— У вас там в институте ведутся всякие исследования и разработки. Ты не можешь найти что-то интересное для репортажа?
Я обещал разузнать и направился к своему другу Володе Бочкову. В институте он вёл курс по электронным приборам, а вдобавок, руководил студенческим конструкторским бюро. Я ему сказал, что ТВ интересуется всякими техническими новинками, и спросил, не подскажет ли он мне что-то интересное для репортажа? Бочков почесал затылок и сказал:
— Да вроде ничего особо захватывающего тут не происходит. Я имею в виду — у нас нечем удивить широкую публику… Впрочем, погоди, погоди… Разве, вот это… Поговори вон с тем рыжим студентом в углу комнаты.
За лабораторным столом, заваленным всяким хламом, упутанным проводами и уставленным пирамидами измерительных приборов, сидел веснушчатый парень лет двадцати, в очках и с наушниками на кучерявой рыжей шевелюре. Он что-то припаивал к странной пишущей машинке без клавиатуры. Сегодня я бы назвал это принтером, но в те античные времена такого слова мы ещё не знали, а поскольку там были молоточки с литерами, то это была всё же пишущая машинка, хотя и без клавиатуры. До персональных компьютеров, мониторов, сканеров, разных приложений и прочих чудес цифровой техники было ещё далеко — лет двадцать. Все инженерные разработки делались только в форме, как сейчас говорят, хардвер: транзисторы, сопротивления, конденсаторы, соленоиды и прочие технические детали. Как их друг с другом спаяешь, как настроишь, так и будет работать.
Я подошёл к парню и тронул его за плечо. Он положил на подставку паяльник, снял наушники, повернулся и вопросительно на меня уставился. Я объяснил, что хотя я тоже студент, но вдобавок ещё и корреспондент с ТВ, и хочу узнать, над чем он работает, и есть ли у него что-нибудь интересное для показа в вечерних новостях? Рыжий обрадовался:
— Ух ты, с телевидения! Ещё как есть! Я тут делаю одну жутко важную штуку. Вот гляди: это микрофон, он подцеплен к схеме, а схема управляет соленоидами, которые толкают рычажки на пишущей машинке. Микрофон — это вроде как ухо, а соленоиды — пальцы, которые печатают. Работает это так. Я говорю в микрофон, схема распознаёт мои слова, разбивает слова на буквы, затем один за другим включает соленоиды для нужных букв. Они толкают рычажки, и машинка на бумаге печатает текст, который я сказал в микрофон. Здорово, правда? Никакие машинистки теперь будут не нужны — диктуй в микрофон и машинка сама всё напечатает. Только знай — успевай бумагу заряжать!
— И что, эта пишущая машинка с ушами действительно работает? — спросил я.
— Пока ещё нет, но скоро будет. Осталось лишь решить мелкие технические вопросы, но, думаю, где-то через месяц уже начнёт печатать. Над этим сейчас и работаю. Ну как тебе?
В мою наивную голову тогда не пришла мысль, что этот проект относится к области распознавания звуковых образов — сложнейшая инженерная и математическая проблема. Даже сегодня, более, чем полвека спустя, она ещё только-только выходит из младенчества: смартфоны и компьютеры уже начинают понимать человеческую речь, хотя часто с ошибками. Но в те докомпьютерные времена это было из области научной фантастики. Я попался на удочку веснушчатого супер-оптимиста, поверил ему, что задача почти решена, а потому позвонил в редакцию и сказал: «Лёня, в институте есть интересный сюжет, присылай осветителей».
Через час приехали осветители с софитами, привезли мне 16-мм камеру «Пентафлекс» на треноге и кассеты с пленкой. Рыжий гений расчесал шевелюру, я помог ему навести на его столе хоть какой-то порядок, чтобы всё выглядело более фотогенично, и быстро отснял нужный мне материал про пишущую машинку с ушами, то есть с микрофоном. Отвёз всё на студию, написал для диктора текст, после проявки помог монтажнице склеить фильм на две минуты экранного времени и поехал домой. Вечером включил телевизор и посмотрел в новостях мой сюжет о замечательном достижении в студенческом конструкторском бюро.
На следующий день мне позвонил редактор новостей Лёня и поздравил с интересным сюжетом, сказал, что сам Председатель «Комитета по радиовещанию и телевидению» тоже очень доволен и велел прогнать этот сюжет ещё раз, теперь уже по всесоюзной программе новостей «Время». Лёня добавил: «Это значит, что мы тебе выпишем не десять рублей, как обычно, а двадцать. Давай, дерзай дальше. Хорошие материалы находишь». На следующий день я с гордостью смотрел мой репортаж в программе «Время».
Через два дня, когда после занятий я пришёл домой, моя мать сказала, что звонили с телецентра и просили, чтобы я срочно туда приехал. «Человек, который тебя искал, был очень взволнован», добавила она. Я сел на трамвай и поехал на студию. Когда я зашёл в редакцию новостей, все, кто там был, на меня хмуро натопорщились и сказали, чтобы я немедленно шёл на второй этаж в кабинет Председателя. Это был плохой знак — к нему так просто не вызывали, а тем более внештатников. Я побежал наверх, зашёл в приёмную, и секретарша кивнула мне на дверь обтянутую чёрной кожей: «Идите туда, ждут вас».
В просторном кабинете было пять человек. Насупленный Председатель сидел в центре за массивным письменным столом, а на стульях вдоль боковых стен справа расположились редактор новостей Лёня Коган и толстуха-цензорша из Главлита, а слева у противоположной стены — два товарища неопределённого возраста в одинаковых серых костюмах. У товарищей были невыразительные пуленепробиваемые физиономии и под цвет костюмов серые глаза. Зато Лёня был бледен и явно сильно напуган. Он смотрел, не мигая, на Председателя, а на меня даже не глянул. Цензорша, наоборот, сидела вся пунцовая и сверлила меня злобным взглядом через толстые стёкла очков, отчего глаза её казались огромными, как у совы. Когда я вошёл, мне сесть не предложили, а Председатель сказал:
— Ну, наконец-то, явился. Вот тут два товарища из комитета государственной безопасности вас дожидаются. Николай Николаевич из главного управления и Василий Васильевич из областного.
Товарищи кивнули.
— Что ж, — промолвил тот, который «Николай Николаевич», уставив на меня свои цепкие серые глазки, — объясните нам, почему вы, молодой человек, решили раструбить на всю страну и даже за границу секрет чрезвычайной государственной важности? Давайте, поделитесь с нами. Мы вас слушаем.
— Я не понимаю, — промямлил я, — это вы о чём? Я не знаю никаких секретов…
— А надо бы знать, — вступил в разговор «Василий Васильевич», — вы вот, понимаешь, учитесь на радиоинженера, а не знаете, что перевод речи в печатный текст — важнейшая научно-техническая задача. У нас над этой закрытой тематикой работают исследовательские институты, сотни людей задействованы, понимаешь. Пока безрезультатно. А тут у вас какой-то студент уже оказывается всё сделал! У него автоматическая пишущая машинка вот-вот заработает. Это как? Вместо того чтобы, понимаешь, сообщить о разработке в первый отдел института, доложить по инстанции, вы тут на телецентре, как курица, которая снесла яйцо, раскудахтались во всю ивановскую, понимаешь!
— Я думаю, Васильвасильич, — строго сказал «Николай Николаевич», — с этим студентом-корреспондентом всё ясно. Непонятно только почему вы, товарищ Коган — я правильно произношу вашу фамилию? Почему вы, товарищ Коган (он с удовольствием и нажимом повторил фамилию редактора) не проинструктировали как следует людей, которые поставляют вам материалы для новостей? Странно, что вы, товарищ Коган, не разъяснили им, что можно пускать в эфир, а что нет. И вы тоже хороши, — обратился он к толстухе-цензорше, причём под его строгим взглядом она, мне почудилось, стала распухать ещё больше, а огромные глаза её, казалось, вот-вот выдавят стёкла очков и покатятся на пол, — вы-то куда смотрели? Это же ваша прямая обязанность! Ну ладно, разберёмся. Что касается этого студента (он кивнул в мою сторону), ясно, что он нам ничего добавить не может. Продолжим разговор без него, как вы полагаете, товарищи?
— Идите, — прошипел Председатель, и я вышел вон.
Приехал я домой очень расстроенный. Был зол на себя, что подвёл хорошего человека Лёню. Позвонил сразу Бочкову и рассказал ему, как я опозорился с его подачи. Он мне тут же и объяснил, что веснушчатый гений — оказывается совсем не гений, и всё, что его схема может делать, это отличать звук «а» от звука «е», другие гласные пока не различает, а согласные и подавно. Так что ни о каком распознавании речи просто речи быть не может. Рыжий выдаёт желаемое за действительное. Играет фантазер в бирюльки, что с него возьмёшь?
Понял я тогда, что вляпался по своей наивности, да ещё подвёл редакцию. Не разобрался, как следует, не проверил материал и заварил эту кашу. Но тут же меня взяла злость: ладно, я дурак, по неопытности поверил рыжему «гению». Лёня — он журналист, не инженер, что с него взять? Но эти-то товарищи из органов, если они курируют закрытую тематику и понимают всю сложность задачи, они-то почему решили, что какой-то студент с веснушками может её в одиночку решить? У них-то откуда такая наивность? Прежде, чем нападать на телецентр и городить сыр-бор, отчего бы этим умникам не выяснить у нас в институте, насколько это всё реально? Сперва проверь факты, а потом устраивай нагоняй, если есть повод. Стало быть, подумал я, они либо болваны и сами не понимают, как им следует делать свою работу, или же с какой-то целью намеренно раздувают несуществующую проблему. Я позвонил Лёне Когану домой, чтобы объясниться, но он не захотел со мной разговаривать, лишь сказал, что мою физиономию у себя в редакции он больше видеть не желает.
Я думал, что на этом моя карьера телевизионного корреспондента закончилась. Однако через несколько месяцев Лёня мне сам позвонил и пригласил зайти. Как оказалось, «товарищи» всё же выяснили, что никаких секретов там не было и в помине, и потому ничего разболтать мы не могли, даже если бы захотели. И вообще, весь этот мой сюжет про самопишущую машинку с ушами не стоил выеденного яйца, а был, как сейчас говорят, невольным “fake news”. Поэтому никого не наказали и всю суматоху быстренько замяли. Думаю, «товарищи» сообразили, что если они будут из мухи делать слона, то сами окажутся в дураках. Так оно и закончилось без последствий, а я снова стал снимать репортажи для вечерних теленовостей.
Яков Фрейдин
©Jacob Fraden, 2019
Комментариев нет:
Отправить комментарий