Максим Галкин: У меня всегда была наглость, не знаю, осталась ли сейчас
Артист рассказал Ксении Соколовой о детях, истории своего «замка», о том, откуда берутся спокойствие и мудрость, а также о том, как он ухаживал за Аллой Пугачевой и как возникает и проходит звездная болезнь
+-
Максим, вашим с Аллой сыну и дочке недавно исполнилось восемь месяцев. Как ты себя ощущаешь в роли отца?
Я в диком восторге. Я обожаю играть с детьми, везде их таскаю. Уже научился их веселить, хохочут оба. Пою им песенки, из-за угла выскакиваю, рожи строю. Они реагируют! Мне вообще кажется, наши дети какие-то уж очень сообразительные для своего возраста. Может, это из-за акселерации. Хотя при таких родителях сложно быть другими…
- Фото: Юлия Майорова
Еще бы.
Знаешь, что изменилось кардинально? У меня появилось больше радости в жизни, хотя и так не жаловался на ее отсутствие. И появилась еще одна точка притяжения к дому. То есть раньше это была Алла, сам дом, близкие, а сейчас ко всему этому прибавилось еще и постоянное желание находиться рядом с детьми. Когда я в поездках, на гастролях, у меня возникает настоящее ощущение разлуки, тоска — хочется домой.
Ты вообще домашний человек?
Абсолютно.
У тебя довольно необычный дом, «замок Галкина». Ты сам его придумал и активно руководил строительством. Этот замок — сбывшаяся детская мечта?
Но красивая же, согласись?
Ты именно такой замок себе представлял? У тебя была картинка в голове?
Четкую картинку я, наверное, не видел, но замки строил с детства, была такая страсть.
Из песка?
Я лет с пяти строил из кубиков замки. Помню, всегда страдал от отсутствия дополнительных кубиков, гигантомания присутствовала уже в детстве.
Ресурсов не хватало?
Никогда не хватало! Я обожал конструктор «Лего», он был только у моего двоюродного брата в Днепропетровске. И я всегда, когда приезжал, очень страдал, если он потерял какую-то деталь, мне не хватало дополнительных деталей, я никогда не строил по схемам. Я всегда строил от балды, что-то придумывал. Я хотел стать архитектором.
Кто-то из родителей был архитектором?
Нет. Отец у меня военный, мама была программистом, кандидатом технических наук, закончила институт горного дела.
Ты родился в Москве?
Родился я в Москве, хотя мы ездили много. Мама из Одессы, отец с Урала, из небольшой деревни, село Буланово Октябрьского района Челябинской области, если быть точным.
- Фото: Юлия Майорова
Родители поддерживали твое желание стать архитектором?
Мои родители вообще никогда ни на чем не настаивали. У нас все свободно было. Мой старший брат вслед за отцом стал военным, потом бизнесменом. Дед мой, мамин отец, тоже был военным. Мне военную карьеру никто не прочил. Считалось, что наша семья уже достаточно отдала российской армии. Отец прошел очень большой путь от обычного солдата, курсанта дошел до маршальской должности, возглавлял главное автобронетанковое управление сначала Министерства обороны СССР, потом России. То есть он заведовал всеми академиями, ремонтными заводами, всей авто- и бронетехникой в нашей стране, сначала еще в СССР, потом уже в России. Тем не менее в семье не было диктата, я был предоставлен самому себе. Родители только настаивали на моем высшем образовании, больше ни на чем. Я хотел сначала стать архитектором, потом зоологом, потом журналистом, потом артистом... В результате выбрал образование на стыке того, что мне нравилось, — лингвистику. Окончил факультет лингвистики, теоретической и прикладной, в РГГУ.
Когда ты понял, что у тебя есть дар пародировать, веселить людей?
Дар — это громко сказано, наверное… Обезьянничал я с детства, изображал, как мама по телефону разговаривает, изображал ее подруг, учителей в школе.
Как ты понял, что это может стать профессией?
В 17 лет я впервые попал в Студенческий театр МГУ, от нечего делать, честно говоря. Но неожиданно я начал зарабатывать этим деньги. Сначала я крайне осторожно относился к идее, что это может быть делом жизни, возможно, из-за боязни спугнуть удачу. В принципе, я и сейчас к своему делу спокойно отношусь, я не принадлежу к тем артистам, которые считают, что сцена для них все и если не она, то все, конец.
Я тебе задаю вопросы, где родился-учился, хотя на самом деле твою биографию знаю. Но я надеялась, что, возможно, в ней есть какие-то неизвестные детали, которые помогут найти ответ на вопрос, который меня всегда страшно интересовал. Скажи, как у тебя, молодого дарования Максима Галкина, хватило смелости взять и начать ухаживать за Аллой Пугачевой?
А я вообще всегда отличался наглостью…
Я специально задала тебе вопросы про семью. Мы выяснили, что ты сын уравновешенных, интеллигентных родителей. Откуда бы взяться наглости?
Вот шут его знает, откуда наглость! Но наглость, безусловно, была, не знаю, осталась ли сейчас. Чем больше выслуга лет, чем дольше история известности или популярности, тем наглости меньше. Повышается ответственность. Возможно, виной тому юношеский максимализм, но наглость тогда у меня была. Я никогда не боялся сцены. Есть артисты, которые выходят на сцену через преодоление. А я всегда был на сцене смелее, наглее, свободнее, чем в жизни. То есть мне сложнее хаму в троллейбусе было ответить, чем отпарировать выкрик из зала.
- Фото: Юлия Майорова
То есть на сцене ты расцветал?
Расцветал! И чем больше известных людей сидело в зале на момент моего выступления, тем это больше меня подзадоривало и тем больше внутренней наглости просыпалось. То есть у меня всегда была уверенность в себе в хорошем смысле. Не самоуверенность, а именно уверенность в своих силах. Я никогда не ставил себя выше других и сейчас не ставлю. Я вообще люблю людей и стараюсь видеть в них хорошее. Но у меня всегда было ощущение, что у меня есть некое умение, в исключительности которого я уверен, то есть не в собственной исключительности, а именно того, что у меня внутри.
Это и есть дар.
Может быть. Хотя мне трудно произнести «у меня есть дар». В единственном числе от первого лица это звучит как-то чересчур сильно. Я помню, как впервые, когда мне было 17 лет, я выступал на закрытии сезона в Доме литераторов от Студенческого театра МГУ. Попал я туда случайно: Кортнев не смог, Богушевская заболела, в общем, послали меня, новичка. И вот я выхожу на сцену с номером про Урмаса Отта и политиков, которых он интервьюировал. Там сидит Сергей Владимирович Михалков. В зале сидят Борис Брунов, Михаил Глузский, министр культуры Сидоров и прочий бомонд. Меня выпускают через два с половиной часа после начала концерта, все уже устали, никто особенно не верит, что этот мальчик сможет что-то изобразить. Но у меня была абсолютная уверенность, та самая наглость. И это был действительно успех и по нынешним меркам, но для меня тогда это был грандиозный успех. Как меня принимали! Ко мне все подошли, министр культуры сказал, что я спас вечер! Вернувшись домой, я тогда все это даже записал, я не верил, что это может иметь продолжение. А ведь надо будет внукам рассказывать, что такие люди мне так сказали!
С Михалковым понятно. Но как все-таки ты к Пугачевой пристал?
Да, я пристал… Не Алла ко мне пристала, я к ней пристал. Это я хорошо помню. Я ее пригласил на танец.
Ты уже был в нее влюблен? Может, годами вешал фотографии на холодильник?
Я, конечно, был поклонником, безусловным поклонником Аллы. Для меня она, как и для многих, для большинства людей в этой стране, была какой-то такой… значимой фигурой. И мне, безусловно, хотелось с ней познакомиться, как любому человеку, кто неравнодушен к ее творчеству. И сначала я познакомился с той Пугачевой, которую все знают. Я ее пригласил на танец на дне рождения нашего знакомого Шаболтая Петра Михайловича. До этого меня с ней познакомил Киркоров на «Славянском базаре», о чем до сих пор Филя периодически жалеет. Уже сейчас в шутку, но все равно… А через два месяца мы встретились на этом дне рождения в «Метрополе». И я ее пригласил на танец. А потом взял у нее телефон и позвонил.
И что, просто взял и стал ухаживать?
Ну конечно, я стал звонить. Алла тоже оказалась неравнодушной, и как-то так оно пошло-поехало.
Ты вообще ожидал такого развития событий?
Нет. Не ожидал! Это было как снег на голову. Так как это было не запланировано и не специально, оно происходило, как происходит, наверное, у всех людей.
А тебя разница в возрасте не смущала?
Совершенно не смущала. У меня, видимо, всегда на это были широкие взгляды. Я познакомился с Аллой сначала, потому что мне хотелось познакомиться с Пугачевой. Потом я узнал Аллу, я в нее влюбился. Конечно, наверное, есть какие-то другие версии у людей, но что нам до их версий?
- Фото: Юлия Майорова
Разумеется, версии есть. В вашу историю трудно поверить, особенно людям в нашей стране, где такие истории — редкость. В России люди очень консервативны, союзы, подобные вашему, вызывают раздражение и недоверие. Людям гораздо легче поверить в твои сугубо корыстные мотивы, чем представить себе, что молодой мальчик может искренне влюбиться в женщину намного старше себя, пусть и суперзвезду…
Послушай, если я познакомился с Аллой на дне рождения директора Кремлевского дворца в «Метрополе», значит, я уже был не совсем безызвестный «молодой мальчик»? Я куда-то выбился? Да? В «Метрополь» меня, по крайней мере, приглашали. На момент, когда я с Аллой познакомился, у меня уже был сольный концерт на «Славянском базаре», пятитысячная арена была полностью заполнена! Я уже полгода вел «Кто хочет стать миллионером». Разумеется, Алла может прибавить популярности любому человеку, но это никогда не было моей целью. То есть это даже смешно говорить, потому что в принципе, если рассуждать холодно, рационально, ты сейчас сама ответила на свой вопрос. Наша страна не сильно приемлет такие союзы. И, наверное, если бы я рассуждал с точки зрения карьеры, было бы правильнее сделать что-то более традиционное, что народу бы понравилось. Хотя народ как раз очень хорошо к нашему союзу относится, я имею в виду тех, кто создает мнения, журналистов и так далее. Так вот, я мог бы выбрать что-то более…
…правдоподобное?
Традиционное, правдоподобное, чтобы не тратить долгое время на доказывание искренности своих намерений. Хотя я в принципе не стремился кому-то что-то доказать. А публичность — это совсем не так радостно и легко, как многим кажется. Я сейчас вообще публичности стараюсь избегать. Когда праздновали юбилей Аллы, я отказался от всех интервью. Я в последний раз давал интервью, когда дети родились. Тогда просто невозможно отказать было. Знаешь, телеканалы мне предлагали большие деньги, чтобы в день, когда стало известно про детей, я просто вышел за забор и что-нибудь им сказал. Это не бред?! Очень сложно понять — я сейчас даже не про себя говорю, про Аллу — сложно понять, что такое жить в этой популярности. Люди не понимают. Это невозможно на себя перенести. А еще сохранить такие мозги, как у нее, после десятилетий такой жизни — это вообще чудо!
Мне кажется, что если бы ты действительно женился на Пугачевой из-за соображений повышения собственной популярности, то ты должен был бы заплатить за это достаточно высокую цену. Быть мужем звезды такого уровня — это, как ни крути, означает во многом посвятить себя ей, подчинить свои интересы. Это означает всегда быть «вторым номером». Для мужчины это особенно тяжело. Насколько комфортно ты себя чувствуешь в качестве «мистера Пугачева»?
Если то, что ты сказала, правда, если моя жизнь с Аллой — это какое-то посвящение, служение, то я безумно счастлив, потому что невероятно люблю отдавать. Отдавать время, энергию, любовь. Я больше люблю дарить подарки, чем получать. У меня есть такое свойство. Чем больше рад человек, получая подарок, тем мне приятнее. Не в смысле благодарности, а в смысле эмоций. Я бываю так счастлив, когда вижу, что Алла счастлива, я постоянно, с радостью готов создавать комфортное пространство вокруг нее. Мне кажется, раньше ей этого не хватало. И у меня такой возможности не было. В этом мы полностью нашли друг друга. Может, поэтому наш союз так долго длится, тьфу-тьфу-тьфу. А что касается актерской ревности, у меня никогда ее не было. Понятно, что основное внимание, особенно первые наши совместные годы, всегда доставалось ей — вел я «Миллионера» или не вел. Но меня это никогда не задевало — возможно, дело в абсолютной внутренней уверенности, которая у меня есть.
Откуда она у тебя? Это огромная редкость — мужчина, обладающий таким спокойствием и внутренней уверенностью, что он может позволить своей женщине всегда быть на шаг впереди. «Муж королевы» не комплексует, не мучается от ревности и не мучает «королеву». Как по-твоему, какие факторы формируют таких мужчин: генетика, родители, самовоспитание, профессиональный успех?
Попробую сформулировать. В моем случае это абсолютно естественное, искреннее отношение, то есть я действительно кайфую от этого. У меня ощущение, что Алла всегда достойна большего, чем я могу ей дать. И у меня ощущение, что она многое недополучила, скажем так, до меня. Не в обиду никому будет сказано, но я это чувствую очень остро…
- Фото: Юлия Майорова
Алла мне очень трогательно рассказывала, как ты ей подарил первые фамильные драгоценности в ее жизни.
Да, это правда. У нас тогда еще не было детей, но мне было приятно, что она передаст эти вещи Кристине, а Кристина — Клаве. Это важно. Казалось бы, это всего лишь материальные ценности, но это очень важно! Когда внуки, правнуки знают, что у них была такая прапрабабушка, когда они могут взять в руки, надеть на шею то, что ей принадлежало, возникает преемственность, это часть идеи рода, семьи. В нашей стране это в последние лет сто всячески вытравливалось. И хочется создавать снова главные традиции. Хорошо, что мы заговорили про это, теперь я могу ответить достаточно просто, откуда у меня такая уверенность в себе.
И откуда же?
Просто я вырос в любви. Кроме любви, мои родители мне ничего не давали. Я с детства видел только любовь, я никогда не видел раздрая в семье. Семья была самым главным в жизни. Я видел отношения родителей, видел, как мама посвящает себя отцу и как отец посвящает себя маме, а как мой дед — моей бабушке. Дед, мамин отец, был очень мудрым человеком. Моя мама — чистокровная еврейка. Дед прошел войну, закончил полковником, его представляли к званию Героя Советского Союза и к званию генерала. И то и другое он не получил.
Почему?
Потому что к 1945 году на евреев лимит закончился. А он вывел танковую бригаду из окружения. Командира убили, а он был по техническому обслуживанию.
Как его звали?
Прагин Григорий Робертович. Он взял на себя командование и вывел из окружения танковую бригаду с потерей всего одного танка, который застрял в болоте. Он дружил с маршалами Советского Союза, с Рыбалко дружил очень близко. При этом был абсолютно скромным человеком. Таким же был и отец. Он тоже был в армии на высокой должности, генерал-полковник. И у него никогда не было разницы в общении, он со всеми разговаривал одинаково. Я видел, как он общается с министром обороны или с Черномырдиным, или как он общается со своим водителем, домработницей — никогда не было разницы! Он никогда себя не ставил выше других людей. Однажды наша учительница попросила его для моего класса прочесть политинформацию. Как он волновался! Он одинаково волновался, выступая где-нибудь на военной выставке в Арабских Эмиратах перед шейхами и перед детьми в школе. Не было никогда разницы. И мама такая же была. У нас вообще было принято в семье думать о других, о тех, кто тебя окружает. Мама, например, всегда работала, хотя отец достаточно зарабатывал. Она работала, преподавала в курсантском училище в Одессе, была старшим научным сотрудником. Потом писала программы для бухгалтерии в Институте теории и прогноза землетрясений в Москве. Когда она на работу шла, она всегда думала, как одеться, чтобы это были не слишком дорогие вещи, чтобы не оскорбить своих коллег по работе. Например, отец ей купил шубу. Она понимала, что такую шубу ее коллеги позволить себе не могут, и она ее не надевала. Она могла замерзнуть слегка, потому что на троллейбусе ездила. Но она не надевала эту шубу. Я это хорошо запомнил.
У тебя было хорошее детство?
Могу честно сказать, что да. Я вообще думаю, что отсутствие именно детского отрицательного опыта очень многое значит, ребенок вырастет спокойный, доброжелательный к миру. Я когда-то прочитал «Каббалу», вернее, популярный проспект о ней. Я никогда в это не погружался, не занимался серьезно. В книге, которую я прочел, в достаточно упрощенной форме излагались основные постулаты учения. И я вдруг понял, что они абсолютно совпадают с тем, чему меня учили родители. Есть законы в этой жизни, вселенной, и они имеют отражение в рамках одной семьи. Я не знаю, как жить по-другому, вот и все. Меня по-другому не научили. Мне посчастливилось в жизни найти не только любимую женщину, но и единомышленника. Судя по тому, что Алла мне рассказывает, она воспитывалась примерно в таких же условиях. И в этом мы с ней едины. Поэтому у нас все хорошо и не может быть по-другому.
А у тебя до знакомства с Аллой были серьезные романы?
Да, конечно. Но семейных планов не было. У меня были более-менее серьезные увлечения. Но я никогда не задумывался о создании семьи, не просчитывал варианты.
Ты думаешь, твои родители одобрили бы брак с Аллой?
Мама была знакома с Аллой, и они прекрасно общались. До нашей свадьбы родители, к сожалению, не дожили. Но моя мама прекрасно понимала, что у нас все серьезно. Она ушла из жизни в 2004 году, к тому времени мы с Аллой были знакомы почти три года. И, безусловно, я видел невысказанные внутренние опасения моей мамы по поводу разницы в возрасте и всего остального, но она держала их при себе. Я думаю, она понимала, что Алла — тот человек, который мне нужен. При этом я был всегда предоставлен самому себе, то есть не знал никакого родительского диктата, в том числе и в этом вопросе. И я убежден, что это самый правильный способ воспитывать детей.
А бывали ситуации, когда вы с Аллой ссорились?
Да, но это было очень давно. Вообще, в принципе, вот с нашего знакомства за 13 лет мы, может быть, ссорились раза два-три. Это были не такие уж крупные ссоры. Заканчивалось это очень быстро. Мы просто шли друг другу навстречу и все. Последние лет десять ссор просто нет.
- Фото: Юлия Майорова
Знаешь, что меня в тебе удивляет? Будучи молодым человеком, ты демонстрируешь очень взрослое и мудрое отношение к жизни. Так, как ты, говорят — притом редко — очень взрослые люди, которые много пережили, все поняли и успокоились.
Я еще раз скажу: наверное, многое мне досталось от родителей. Много событий достаточно быстро и плотно прошли в моей жизни. Мне все довольно легко давалось. Я с удовольствием учился, на меня никогда не давили, чтобы я, например, делал уроки. Я оставался предоставленным самому себе, мне всегда было интересно что-то читать, учить, познавать. Меня все время спрашивают про звездную болезнь. А я ее пережил в пятом классе.
А потом началось звездное здоровье?
Я потом разговаривал со своей классной руководительницей. Она этого даже не помнит. А мне тогда казалось, что она мне дала понять, что я зазнался. То есть это внутри меня родилось и там же закончилось. Наверное, внутри себя я всегда был старичок такой веселый.
А тебя не достает, что про вас все время рассказывают всякие гадости? Ты к этому тоже по-стариковски равнодушен?
Наверное, была эволюция этих ощущений… До сих пор, если человек, с которым я общаюсь или, по крайней мере, человек, который считает себя моим приятелем, если такой человек что-то себе позволяет, я сразу говорю, что об этом думаю. Но если я этого человека лично не знаю, мне все равно. А что касается «белого шума», который обычно сопровождает известных людей, то сначала — еще до отношений с Аллой — я расстраивался, потом перестал реагировать. Сначала я читал и расстраивался, потом я читал и не расстраивался, потом я перестал вообще читать. Сейчас мне иногда говорят: про тебя где-то написали. Мне даже лень смотреть. Мне действительно неинтересно. Не знаю почему, но в последнее время я вообще не очень люблю возвращаться к любым фактам из прошлого. Я не люблю пересматривать свои дни рождения, не люблю смотреть фильмы про себя и т. д. Не потому, что мне неприятно. Мне просто лень. Вот неинтересно. Про себя мне неинтересно.
Обычно всем интересно про себя.
Нет, я чувствую, что живу в настоящем, я сам участник событий, а меня хотят положить на полку. Вот у меня лежат прекрасные фильмы, которые сделали мои друзья, например, про мой день рождения. Я их до сих пор не посмотрел. А все эти комментарии… Во-первых, абсолютно бесполезно на это реагировать в силу того, что пишут много и часто пишут плохое — на все здоровья не хватит. Во-вторых, мне всегда было достаточно собственного ощущения, доволен я тем, что сделал, или недоволен. И как близкие реагируют. Все остальное — ерунда. Главное — оставаться честным перед самим собой, понимаешь? Потому что на всех не угодишь.
Это правда. Ты смотрел сериал, который сделал Стефанович?
Я посмотрел первую серию. Алла очень хохотала. Меня выбешивало там многое. Это очень дешево сделано, даже если убрать остальное за скобки. Алла достойна дорогого фильма, без экономии бюджета. У меня было впечатление, что распилили все, что возможно, и в конце концов на трех фанерных декорациях сняли фильм. Стефанович говорит: «Это мой фильм». Ну, хорошо, пусть твой! Но ему, правда, нужно было сделать дорогой фильм, с хорошими актерами. И не стоило так уж бояться, что Алла его засудит, и поэтому поставить другой голос. Дина Гарипова, конечно, старалась, но вышло не очень… Вот это меня в первую очередь раздосадовало. С другой стороны, Первый канал показал столько совершенно замечательных, надо отдать им должное, документальных фильмов про Аллу, что это мое недовольство как-то нивелировалось. Я подумал: «Ну и ладно, пройдет этот фильм, кто про него вспомнит?» Не сужу ведь о Зыкиной по фильму про Зыкину? Вообще, в принципе сыграть Пугачеву, Зыкину, Анну Герман невозможно. В первую очередь, потому что надо быть Пугачевой, Зыкиной и Анной Герман…
Ты имеешь в виду, что играющим надо быть адекватно одаренными?
Да. Кроме того, надо быть гениальными актрисами. Ни один актер, играющий в подобных фильмах, никогда не сможет ощутить масштабы популярности и славы, которую испытывали героини. Потому что вообще большинство артистов, которые думают, что у них слава, не подозревают, что это на самом деле такое.
А как сама Алла отнеслась к произведению Стефановича?
- Фото: Юлия Майорова
На неделе, когда показывали сериал, Стефанович был в программе «Сегодня вечером» у Малахова, мы с Аллой сидели перед телевизором. На экране картина была следующая: выходит Дина Гарипова, поет Аллину песню, позади идут кадры Аллиной кинохроники, перемешанные с кадрами этого фильма, тут же сидит актриса. И я, помню, разразился какой-то тирадой возмущенной, на что Алла говорит: «Посмотри, если абстрагироваться и представить, что меня уже нет, у них получается очень даже миленько».
Их проблема именно в том, что она есть. Можно сравнить масштабы. А тебе самому не трудно, оттого что человек такого масштаба постоянно находится рядом с тобой? Это на тебя не давит?
Наоборот! Я счастлив, когда вспоминаю, что моя жена еще и великая певица. Алла — очень комфортный в домашнем общении человек. Как она сама про себя говорит: «За что меня не любить-то?»
То есть «у нее нет недостатков».
Нет, я серьезно! Меня в ней не раздражает ни-че-го. Тем более что, знаешь, по прошествии лет бывает, что люди устают друг от друга. У меня все наоборот. Просто она — мой человек. С ней я понял самую банальную, тривиальную истину, что люди разделены на половины. Вот я нашел свою половину. Ну, не совпали по времени, по возрасту. Но половина — все равно половина. Мне нравится все: как она смотрит, сидит, поет, молчит, как она думает, как готовит. И еще кое-что, о чем не принято говорить.
Кстати, насчет того, о чем не принято говорить. Мне очень неловко это спрашивать, но, поскольку ты в моих руках, читатели не простят, если я не задам вопрос про интимную сторону вашей жизни.
Это было и это есть. Кроме, что называется, цифр в паспорте, в нашем с Аллой союзе нет ничего, что бы отличалось от жизни двух молодых людей, людей одного возраста, которые живут вместе. Разве что кроме рождения детей суррогатным способом. Потому что в принципе это физически невозможно было. А все остальное как у всех счастливых семей.
Если вас не знать, в то, что ты говоришь, очень трудно поверить.
В это очень легко поверить, если принять за аксиому одну вещь. Алла — не обычный человек. Она — уникальный человек, человек без возраста. Она какая-то девочка маленькая. Например, она часто бывает у разных врачей. Можно, конечно, допустить, что все врачи хотят сделать комплимент Пугачевой, но они все говорят ей: у вас организм молодой, по показателям того-сего вы гораздо моложе вашего возраста. И она действительно не теряет сексуальную притягательность с годами. Она много чего не теряет… Но для меня даже это не важно, когда души так притираются друг к другу.
А ты мог бы Аллу сравнить с кем-то из звезд, западных, вообще любых?
Очень сложно сделать сравнение. Если брать западные аналоги, по таланту и уровню популярности Пугачева — смесь Барбары Стрейзанд и Бет Мидлер, двух американских звезд. По умению выстраивать свою публичную жизнь она абсолютная Джулия Ламберт. По актерскому дарованию могу сравнить ее с Сарой Бернар… Но знаешь, что самое интересное? Вот я живу с человеком, и каждый раз, когда я слышу по радио Аллу или смотрю по телевизору, я вдруг вспоминаю, какая она гениальная певица, актриса! То есть я это не держу в голове все время. Я слышу ее и вспоминаю: о, мне еще повезло, с какой я гениальной певицей живу. Она для меня в первую очередь гениальный человек, она умеет потрясающе общаться с людьми. Она абсолютный интуит, у нее невероятно развита интуиция.
Она забавно говорит про себя: «Я — психолог!»
Это так и есть. Кстати, я тоже психолог. Может, и от этого нам вместе хорошо. А сейчас, когда появились дети, стало вообще замечательно.
А как вы детей планировали?
А мы не планировали. Просто в какой-то момент после того, как мы поженились, Алла сказала, что есть такая возможность. Я сам даже об этом не заговаривал. Хотя потенциально я всегда очень любил детей. Но какого-то специального ощущения, что их нет и поэтому что-то проходит мимо меня, у меня не было. Я жил себе счастливо и прекрасно. Когда Алла сказала, что есть такая возможность, я очень обрадовался. Дальше историю все знают.
А тебя не смущало, что нужно будет воспользоваться услугами суррогатной матери?
Нет, вообще. У меня нет никаких по поводу этого предрассудков. Мы были не первыми, кто пошел по такому пути, так что практически никаких сложностей не было. Были, конечно, разговоры, что вот, конечно, у них есть деньги и они могут это себе позволить… Но это имеет достаточно широкий диапазон финансовый. То есть, безусловно, всегда есть риски — и медицинские, и юридические риски, особенно в нашей стране. Но многие люди из тех, кто зарабатывает даже не среднюю зарплату, а чуть пониже, при определенных проблемах могут себе это позволить. Сейчас уже выработано огромное количество вещей, которые облегчают задачу, поэтому у нас не было никаких проблем.
Алла много времени с детьми проводит?
Да! Она больше с ними возится, чем я, потому что я такой папаша в командировке, у меня гастроли, работа. Она больше уделяет времени детям, конечно.
- Фото: Юлия Майорова
А чего бы тебе хотелось еще для счастья? У тебя есть Алла, дети, дом… Кстати, ты мне еще не рассказал про дом. С твоим замком связана какая-то история.
Как я тебе уже сказал в начале, у меня всегда была определенная страсть к замкам. Мой отец служил в Германии, и я замки видел с детства. А моя мама в девичестве была Прагина. Она из семьи евреев, которые когда-то жили в Праге. Прага — один из самых хорошо сохранившихся средневековых городов в Европе. Возможно, у меня генетическая страсть к замкам, архитектуре готической. И с замком, который я построил, произошла мистическая история. Я никогда не думал о том, что у меня будет такой дом. У меня не было замка в мечтах. В один прекрасный день я просто захотел купить участок, хоть какой-то, чтобы «було». Деньги есть, надо куда-то их вложить. Первый же участок в деревне Грязь, который мне предложили, я купил. Он мне очень понравился. Когда мне его показывали, я увидел на нем замок…
В смысле увидел — ты его вообразил?
Да, я увидел… Там был перепад на участке, вековые деревья, нестандартное высотное положение, доминирующее над местностью. Я понял, какой дом хочу построить… Замок. Я нашел таких архитекторов, которые поймали мою волну. Не сразу, но поймали. Вот так и построил я замок. И уже когда стояла коробка, я вспомнил, что когда мне продавали участок, то сказали, что на этой земле усадьба кого-то из Толстых была. Я встретил Феклу Толстую как-то на тусовке. Говорю: «Фекла, знаешь, у меня в деревне Грязь участок есть». Я даже не сказал, что замок строю. А она говорит: «Я в бумагах деда нашла акварельный рисунок. На обороте написано: “Имение Натальи Ивановны Толстой в деревне Грязь в 6 верстах от Звенигорода”». Она говорит: «Я почему запомнила — там замок». Я говорю: «Как замок?» Она отвечает: «У них был дом в виде замка». Я естественно тут же поехал к ней, взял у нее рисунок и обнаружил с удивлением, что замок еще и похож на тот, что я строю.
Красивая история. Этот рисунок теперь у тебя?
Нет, к сожалению, только копия. Я Фекле Толстой, как порядочный человек, его отдал. А он у нее сгорел вместе с домом.
Жаль. Давай вернемся к твоим желаниям. Чего бы еще хотелось от жизни, помимо жены без возраста, детей, замка?
Хочется только одного: чтобы все это как можно дольше сохранялось. В первую очередь здоровье близких. Говорю это как человек, с разницей в два года похоронивший родителей. Они еще были полны сил, а я был еще слишком молод, чтобы их терять. И как переживший это, я желаю моим близким самого главного — здоровья. Детям, Алле…
Кстати, как ее голос? Последний раз, когда мы с ней разговаривали, она сказала, что голос восстанавливается, просыпается...
Да, она поет. Ходит по дому и поет. Там у нас хорошая акустика. Алла всегда говорит, что разговаривает со своим голосом, что это какой-то живой человечек.
Да, она мне в интервью его так и называла — «мужичок».
Да, мужичок такой.
А ты чувствуешь ревность к этому мужичку? Ее голосу? Она рассказывала, что, когда у нее романы были, она не пела…
Нет, я никогда не ревновал к ее голосу.
Она говорила, что другие ревновали. Ты вообще, кажется, полная противоположность ее предыдущим мужчинам.
Все мужики разные. Но я, наверное, и правда другой. Я не в меньшей степени артист, чем они. То есть на сцене я вполне себе артист. Но у меня психология не артиста.
Что ты имеешь в виду?
Я говорю про публичность. Там, где артист делает шаг вперед, я делаю шаг назад. Я всегда уступаю дорогу. Это зависит от уверенности в том, что делаешь. А мне так нравится то, что я делаю на сцене, не в смысле, что я себе нравлюсь, а как это действует на людей. Я получаю от этого большое удовольствие. Мне повезло, что за это еще и деньги платят! Я никогда не раздражаюсь, наоборот, радуюсь, когда у меня просят автограф. Никогда не отказываю ни в автографах, ни в просьбе сфотографироваться. Когда выхожу из зала, бывает, еще на служебном входе стою полчаса — фотографируюсь, расписываюсь и так далее. И я не понимаю артистов, которые надевают темные очки и бегут куда-то, чтобы обойти эту толпу. Во-первых, зрители — это люди, которые искренне тебя любят, они дарят тебе тепло, и прекрасно от них это получать. А во-вторых, это наши кормильцы. У артиста нет других кормильцев. Кто-то из артистов чего-то умудряется чекрыжить от государственного бюджета, водя дружбу с властью или как-то заискивая перед ней. Я этим никогда не занимался. Поэтому мое будущее — эти люди. Более того, популярность приходит и уходит. Остаются вещи, которые гораздо важнее.
А что остается?
Для меня главное — душевный покой, гармония внутренняя. Я периодически из нее выхожу, безусловно. Но нужно иметь какой-то маяк, который тебе всегда показывает: «Эй, алле, мы здесь».
Что является твоим маяком?
То, что я говорил: родители мои, то ощущение любви, в котором я был воспитан, в котором сейчас живу. Если со мной что-то случается или я начинаю слишком нервно жить, расстраиваюсь, как большинство людей здесь, я очень быстро вспоминаю, как прекрасно жить не для себя. И все сразу встает на место. Это надо в себе культивировать. Потом ты получаешь больше. Но изначально человек эгоистичен по своей природе, и в этом я ни от кого не отличаюсь. Как и все остальные люди, я внутри себя эгоист.
Знаешь, бывают такие эгоисты неправильные. Им для их эгоистического спокойствия абсолютно необходимо всем окружающим все время делать хорошо. Вот такие это эгоистичные ребята…
Ага, вот я такой.
Комментариев нет:
Отправить комментарий