ИГОРЬ ГУБЕРМАН О ВДОХНОВЕНИИ ЖУЛИКА

Неофициальный сайт Игоря Губермана | Праведное вдохновение жулика

Когда при мне заходит речь о творческом экстазе и загадочности всяких озарений, я молчу, хотя однажды остро и сполна познал такое состояние. А молчу я, потому что краткие минуты эти был я гениальным мошенником. Зато теперь я знаю, что возможно чудо: человек сам с изумлением слушает себя, ибо такое говорит, что не готовил вовсе, не задумывал, и непонятно самому, откуда что взялось. Пушкин, очевидно, был в таком состоянии, когда восторженно воскликнул (кажется, "Бориса Годунова" завершив): "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!" Со мною, повторяю, это было лишь единожды и связано с мошенничеством - увы. А было так.

Ходил ко мне время от времени в Москве один типичнейший еврейский неудачник и слегка шлимазл (что по-русски, как известно, мишугенер) некий Илья Львович. Я не буду называть его фамилию, а имя тоже выдумано, поскольку вся история подлинна и полностью достоверна. Он сочинял когда-то музыку и подавал надежды, но жена рожала и болела, прокормить семью не удавалось, и ради супа с хлебом он пошел в фотографы, где и застрял. Лишь изредка играл на пригородных свадьбах, и более ничто не связывало его с музыкой. И внешне был он этакий растяпа-размазня (еще есть слово цудрейтер, и само обилие на идише подобных ярлыков для человека не от мира сего свидетельствует о распространенности таких чуть свихнутых евреев; я все эти слова слыхал, естественно, от бабушки - в свой адрес).

Очевидно, людям полноценным (следует читать это в кавычках) прямо-таки до смерти хотелось обмануть его или обидеть. Был он добр, доверчив и распахнуто-душевен. Изредка еще он зарабатывал, перепродавая какие-нибудь мелочи, но подвести его, надуть, недоплатить такому вечно норовили все, с кем он вступал в свои некрупные торговые отношения. Порой он заходил ко мне, деликатно выкуривал папиросу, испуганно и вежливо отказывал-ся от чая и опять надолго исчезал. А собираясь появиться, предварительно звонил и спрашивал, не помешает ли, минут на десять забежав. И дольше не засиживался никогда. Полное одутловатое лицо его было всегда помятым и бледным, а подслеповатые глаза смотрели так, будто он хочет извиниться за само существование свое.

Однажды он вдруг появился без звонка. В прихожей туфли снял, хоть вовсе не было заведено такое в нашем доме, застенчиво и боком, как всегда, прошел в мою комнату, сел на диван и снял очки, чтоб протереть их. Тут и увидел я, что нечто с ним произошло, точней - стряслось, кошмарное было лицо у Ильи Львовича. Куда-то делась мятая округлая полнота, желтая кожа с синими прожилками туго обтягивала кости черепа, и дико выделялись мутные тоскливые глаза.
- Что с вами случилось, Илья Львович? - участливо спросил я. Он был всегда мне очень симпатичен.
- Честно сказать, я забежал, чтоб с вами попрощаться, - медленно ответил он и вымученно улыбнулся. - Вы были так добры ко мне и, кажется, - единственный, кто принимал меня как человека, я просто не мог не проститься с вами. Я сегодня вечером покончу с собой и уже все приготовил.

Случившееся с ним он рассказал мне сбивчиво, но внятно. Появился некий человек, попросивший его найти клиентов, чтобы продать золото, украденное где-то на прииске. Непреходящее желание подзаработать редко утолялось у Ильи Львовича, а тут удача плыла в руки сама, и было глупо отказаться. Проницательностью он не обладал никогда, а что однажды повезет - годами верил истово и страстно. И вот везение явилось. Он мигом разыскал компанию лихих людей, принес им пять горошин (подтвердилось золото) и получил от них двенадцать тысяч на покупку чуть не двух килограммов - всего, что было. Огромные по тем временам деньги составляла эта сумма, но и золото им доставалось баснословно дешево. Когда б оно и вправду было золотом. Но оказалась эта куча - чистой медью. Золотом были только те начальные подманные горошины. Продавец уже исчез, естественно. А брат его, к которому водил он Илью Львовича (и потому все выглядело так надежно), оказался нищим алкоголиком, приученным для этой цели к слову "брат" и ничего не знавшим о человеке, на неделю попросившем у него приюта и поившем его это время. Компания потребовала деньги им вернуть. Такую сумму лет за десять мог бы Илья Львович накопить, но если бы не пил, не ел и не было семьи. Крутые люди ничего и слышать не хотели. Испугался Илья Львович за детей (а про детей ему и было сказано открытым текстом) и почел за лучший выход самому из этой жизни уйти, прервав все счеты таким образом и все веревки разрубив. Даже узнал уже, что хоть и нищенская, но будет его жене и детям полагаться пенсия в случае потери кормильца.

Он очень спокойно это рассказал, не жалуясь ничуть, уже все чувства в нем перегорели.
Не был никогда я филантропом, да и деньги сроду не водились у меня такие, но как-то машинально я пробормотал:
- Нельзя так, Илья Львович, так нельзя, чтоб из-за денег уходить из жизни. Отсрочки надо попросить у этой шайки, где-нибудь достанем деньги.

В сущности, сболтнул я эти вялые слова надежды, но невообразимое случилось изменение с лицом Ильи Львовича. На кости стала возвращаться плоть, исчезли мертвенные синие прожилки - почти что прежним сделалось его лицо. И так смотрел он на меня, что не было уже пути мне отступать.

Дня через три достал я эти деньги. Мне их дал один приятель, деловой и процветающий подпольный человек. Он дал их мне на год с условием, что если я не раздобуду эту сумму, то коллекция моя (а я уже лет десять собирал иконы и холсты) будет уменьшена по его личному отбору. Он знал, что я его не обману, и я прекрасно это знал. И я угрюмо это изредка припоминал, но не было идей, а на пропавшего немедля Илью Львовича (он клятвенно и со слезами заверял, что в лепешку разобьется) не было надежды никакой.

А параллельно тут иная шла история. Ко мне давным-давно повадилась ходить одна премерзкая супружеская пара. Их как-то раз привел один знакомый (с ними в дальнем находился он родстве), потом уехал он, а этих было неудобно выгонять, и раз месяца в два они являлись ненадолго. Я даже не помню, как их звали, потому что мы с женой между собой не называли их иначе как лиса Алиса и кот Базилио. И внешне чуть они напоминали двух этих гнусных героев знаменитой сказки, а душевно были точным их подобием. Жадность и алчность были главными чертами их нехитрого душевного устройства. Уже давно все близкие уехали у них, они остались, не имея сил расстаться с некогда украденными (где-то он начальником работал) крупными деньгами. И ко мне они ходили, чтоб разнюхать, не удастся ли чего-нибудь приобрести у моих бесчисленных приятелей. Купить по случаю отъезда редкую и много стоящую картину, например, и за бесценок, разумеется, ввиду отъездной спешки. Прямо на таможне, по их глухим намекам, завелась у них надежная рука, а после вообще летал туда-сюда знакомый кто-то и совсем немного брал за перевоз. Но так как суетились они с раннего утра до поздней ночи, а при случае с охотой приумножали свой капитал, то и сидели, как мартышка, которая набрала в кувшине горсть орехов, но вынуть руку не могла, а часть орехов выпустить была не в силах. А еще, держа меня за идиота полного (ведь я бесплатно их знакомил с нужными людьми), но человека в некотором смысле ученого, они со мной и консультировались часто. Благодаря коту Базилио однажды я держал в руках скрипку с маленькой биркой "Страдивари" внутри и соответствующим годом изготовления. От дерева этого, от ярлыка и от футляра такой подлинностью веяло, что у меня дух захватило. И еще одно я чувство свое помню: боль угрюмую, что эта нежность воплощенная в такие руки попадает. Вслух я только долгое и восхищенное проговорил "вот это да!", на что Базилио не без надменности заметил:
- Вот потому старик в Малаховке и просит за нее пятьсот рублей.
Я отыскал им сведущего человека (он за консультацию взял с них такую же сумму), только пара эта. алчность превозмочь не в силах, кому-то продала бесценную свою находку, ибо для них немедленный доход имел верховный смысл.
И живопись они ко мне таскали, закупая все подряд, и я злорадствовал не раз, когда они показывали мне закупленную ими дребедень. И все не поднималась у меня рука им отказать от дома, лень моя была сильней брезгливости. Ходили они редко и сидели крайне коротко: всегда спешили.

И тут явились они вдруг. Не спрашивали, как обычно, кто из моих знакомых уезжает и нет ли у него чего, не хвастались удачами своими, а совсем наоборот: спросили, не хочу ли я кого-нибудь из близких друзей облагодетельствовать уникальным бриллиантом. Показать? И из какой-то глубочайшей глубины лиса Алиса вытащила камень.
- Мы уже почти собрались, - пояснила мне Алиса, - и только поэтому камень стоит баснословно дешево...
- Бесплатно, в сущности, - встрял Базилио.
- И мы хотим, - кокетливо сказала Алиса, - чтобы он достался вашему хорошему другу, и он вам будет благодарен, как мы вам благодарны за всю вашу помощь.
- А если хотите, то купите сами, - снова встрял Базилио. - Да вы, наверно, не потянете, хоть мы его задаром отдаем. Почти что.

Кроме того, что понимаю я в камнях, как воробей - в политике, еще передо мной стояло неотступно некое предельно пакостное зрелище. Всплыло, верней, при виде камня. Как-то давным-давно случайно попал я в Алмазный фонд и, шатаясь праздно вдоль витрин, набрел на удивительный экспонат. Выставлен был на специальной подставке вроде тонкого подсвечника исторически известный бриллиант по кличке "Шах". Когда-то Персия им откупилась от России за убийство Грибоедова. Так вот, в самом низу этой подставки, чтобы посетитель сразу вспомнил, стояла маленькая фотография последнего портрета Грибоедова. И вздрогнул я, ее увидев. Посмотрите, как бы говорил экспонат, за что была уплачена такая ценность, не зря погиб известный человек, совсем не зря.

Ну, словом, я алмазы не люблю. И денег отродясь у меня не было таких, и ни к чему он, если б даже были. Но лиса Алиса и кот Базилио так превозносили этот камень и ахали, перечисляя некие неведомые мне его породистые достоинства, так убивались, что должны его отдать по бросовой цене, что я не выдержал и позвонил приятелю, который жил неподалеку. Это был тот крутой парень, согласившийся выручить Илью Львовича; чем черт не шутит, подумал я, а вдруг это и в самом деле может оказаться некой формой благодарности.

Очень быстро он ко мне приехал, очень коротко на этот камень глянул и немедля отказался, к моему молчаливому удивлению сославшись на отсутствие свободных денег. И кофе отказался пить, поднялся сразу. А обычно мы неторопливо пили кофе, обсуждая разные его прекрасные темные дела (мы были много лет уже знакомы). Я вышел проводить его и извиниться, что позвал напрасно.
- Что за люди у тебя сидят? - спросил он сумрачно.
- Дерьмо, - ответил я жизнерадостно. - Но это родственники - помнишь его? (я назвал имя) - вы у меня однажды вместе выпивали.
- Помню, - медленно сказал приятель. - Понимаешь, это же подделка, а не бриллиант. Фальшак это. Искусственный алмаз. Фианит он называется. Но как они тебя так подставляют? Ну хорошо, что ты меня позвал, а если незнакомого кого? Да если бы еще с их слов наплел ту чушь, что я сейчас услышал? Ты просто какой-то сдвинутый, честное слово.
- Что такое фианит? - спросил я.
- Физический институт Академии наук, - сказал приятель. - Это искусственный камень, там такие лепят как хотят, и всем они известны. Иx употребляют в промышленности.
- А они это могли не знать? - спросил я, все еще надеясь на человечество.
- Нет, - решительно сказал приятель. - Нет, они этого не знать не могут. Они явно разбираются в камнях.
И я отлично знал, что разбираются они в камнях.
- Они решили спекульнуть твоей репутацией и какому-нибудь лоху на твоем имени подсунуть, - пояснил приятель, усмехнувшись. - Только как они потом тебе в глаза посмотрят?
- Уезжают они, - глухо сказал я.
- Так не на Луну же, - возразил мне профессионал.
- Извини, - сказал я торопливо, - я тебе потом перезвоню.

Уже не злость и не растерянность я ощущал, а легкость и подъем душевный: знал, где достану деньги для возврата приятелю. Как именно - еще не знал, но чувствовал свирепую уверенность. Я заварил нам чай и возвратился в комнату. Спокойно и доброжелательно смотрели на меня глаза этой супружеской пары.
- Может быть, вы знаете кого-нибудь еще, кто в состоянии купить такой прекрасный камень? - спросил Базилио.

Я отхлебнул большой глоток, обжегся чуть и вдруг заговорил. И с удивлением слушал собственные слова. Именно слушал, ибо осознавал я только то, что уже было произнесено, слова лились из меня сами.

Этот мой приятель близкий, говорил я, больше в бриллианты не играет, он переключился на другую, совершенно уникальную игру.

Их хищное внимание не только подстегнуло вдохновение, сейчас пылавшее во мне, еще явилось чувство рыбака, спокойно тянущего вдруг напрягшуюся леску.

Все деловые люди нынче, слышал я себя, играют только в мумие - и голос мой сошел к интимно-доверительному тону.
- Мумие? - спросила (тоже полушепотом) лиса Алиса. - Это какая-то лечебная смола?
Я знал об этом еще меньше, но откуда-то, оказывается, знал. Смола, кивнул я головой солидно и авторитетно, только неизвестного происхождения. Уже побольше трех тысячелетий знают все о ней из древних трактатов, лишь высоко в горах находят эти черные потеки с резким запахом, и невероятное количество болезней поддается этому веществу. Но то ли это испражнения каких-то древних птиц, то ли результат разложения на воздухе нефти - до сих пор не выяснил никто. А может быть, это особым образом сгнившая растительность древнейших времен, и как-то это связано с бальзамом, которым египтяне мумифицировали фараонов.

"Господи, откуда это мне известно?" - думал я почти на каждой фразе, продолжая вдохновенно говорить о залежах птичьего гуано в Чили, что оно, мол, не успело перегнить, и то уже творит чудеса. О том, что эти черные потеки назывались соком скал и кровью гор, и есть идея у ученых, что это вообще гигантские скопления пыльцы растений, заносимой в скалы ветром и смешавшейся там с птичьим пометом и подпочвенной водой, несущей нефть. Всего не помню. Но не исключаю, что среди наболтанного мной и свежая научная гипотеза могла спокойно затесаться.

Из-за его целебных свойств, говорил я, к нему сейчас вновь обратилась мировая медицина, а единственный источник подлинного мумие - Средняя Азия, где оно есть в горах Памира и Тянь-Шаня.
- И что же? - хором выдохнули кот с лисой свой главный вопрос. И я его, конечно, понял. И объяснил, что продается оно здесь по десять тысяч за килограмм, а в Америке та же цифра, но уже в долларах. А может быть, и в фунтах.
- В фунтах - это вдвое больше, - хрипло вставил кот Базилио.
- Конечно, - сказал я. - В английских фунтах это вдвое больше. Вот мой приятель и ухлопал все, что накопил, на мумие. А упакован был - не сосчитать. И мне пообещал купить килограмм, через неделю привезет.
- Покажете? - ласково спросила Алиса. И я пообещал, мельком подумав, что говорю чистую правду.
- А нам нельзя достать? - Алиса взглядом и улыбкой исторгнула такую ко мне любовь, что я вздрогнул от омерзения.
- Нет, к сожалению, - ответил я и с ужасом подумал: что же я несу? Но вдохновение не проходило. - Нет, - повторил я, - он только по старой дружбе согласился. Мумие ведь собирают в недоступных человеку ущельях, потому там и селились древние птицы. Вам надо сыскать какого-то бывалого мужика, который много ездил в тех краях и знает местное население. Ведь мумие сейчас опасно собирать: милиция их ловит посильнее, чем торговцев наркотиками - чтоб этакие ценности не уплывали за границу. А государство само плохо собирает - кому охота за казенные копейки жизнью рисковать? Так мумие и лежит зря, только охраняется от частного собирательства. Ни себе, ни людям.
- Собаки на сене! - гневно выдохнула Алиса. Базилио возмущенно пожевал мясистым ртом.
- Нет времени искать, мы скоро едем, - горестно сказал он и глянул на меня в немой надежде. - Может быть, уступите свое по старой дружбе? Он ведь вам еще достанет.
-А знаете, кого вы можете сыскать? - задумчиво ответил я. - Вы помните Илью Львовича? Он вам когда-то что-то покупал по случаю. Он в тех краях бывал ведь очень много, для геологов делал какие-то снимки. Я уже года два его не видел. У вас нету, кстати, его телефона?
- Мы его не знали толком, он уже и умер, наверно, даже не прикину, где его искать, и телефона не было у него, - ответил Базилио так быстро, что я снова ощутил туго натянутую леску. Хотя, видит Бог, еще не понимал я, что за замысел созрел во мне и вот выходит из меня обрывками.
Лиса и кот сердечно попрощались, торопливости своей почти не тая.

Я покурил и позвонил пропавшему Илье Львовичу. Ехать к нему было лень, да говорить мне ничего особенного и не предстояло.
- Илья Львович, - сказал я, - есть возможность вернуть наш долг.
Он недоверчиво промолчал.
- Вы много лет уже отдали фотографии, - размеренно продолжил я. - Вираж-фиксажи всякие, проявители-закрепители, сплошная химия, не правда ли? Вы Менделеев, Илья Львович, вы Бородин, тем более что он был тоже музыкантом.
- Ну? - ответил Илья Львович.
- Сядьте и сварите мумие, - сказал я буднично. - Это такая черная смолообразная масса. Придумайте сами, из чего ее лучше сделать. Твердая и блестящая на сломе. Впрочем, я ее в глаза не видел. И чтобы было килограмма полтора. Нет, лучше два куска: один пусть весит килограмм, а второй - полтора. И привезите оба их ко мне.
- Вы здоровы? - осторожно спросил Илья Львович.
- Как никогда, - ответил я. - Но только помните, что мумие - это помет древних птиц. Или какой-то родственник нефти. Тут гипотезы расходятся, так что пускай оно чем-нибудь пахнет. Не важно чем, но сильно. И еще. К вам не сегодня завтра, а всего скорее через час приедут лиса Алиса и кот Базилио.
- Препакостная пара, - вставил Илья Львович.
- Да, это так, - охотно согласился я. - Они вас будут умолять немедленно лететь куда-то на Памир или Тянь-Шань и там сыскать кого-нибудь, кто носит мумие из недоступных человеку горных ущелий.
- Что, и они сошли с ума? - опять спросил меня бедный Илья Львович.
- Они вам дадут деньги на самолет, - продолжал я холодно и монотонно,- так что дня четыре вы поживете где-нибудь не дома. Вы скажете им, что это трудно, но возможно и что вы уже догадываетесь смутно, к кому можно обратиться где-нибудь во Фрунзе.
- Но Тянь-Шань - это совсем не там, - машинально возразил бывалый Илья Львович.
- Город вы сообразите сами, я в географии не силен, - ответил я. - За это время вы должны мне привезти два куска этого самого чистейшего мумие. Или оно склоняется? Тогда мумия.
- Безумие, - сказал мне Илья Львович. - Авантюра. Чуть какая-то. Вы до сих пор еще мальчишка.
Он говорил это так медленно и отрешенно, что было ясно: он уже обдумывал рецепт.

А вечером в тот день он позвонил мне сам.
- Уже изобрели? - обрадовался я.
- Я улетаю в Душанбе, - сказал он мне. - Они таки сошли с ума. Они пообещали мне бог знает что, а Алиса поцеловала меня. Они сами отвезли меня в кассу и купили мне билет. И дали деньги на обратную дорогу. И на мумие дали задаток, остальное вышлют телеграфом. И немного на еду. А на гостиницу не дали, Базилио сказал, что там достаточно тепло.
- И правильно, переночуйте на скамейке, - согласился я. - Теперь сдайте билет обратно в кассу и варите мумие. Вы давно с ними расстались?
- Нет, недавно. - Голос Ильи Львовича был бодр и деловит. - Билет я уже сдал, вы думаете, я такой уже растяпа? В такую даль чтоб я тащился, как вам нравится? И деньги теперь есть на химикаты.
- Жду вас и желаю творческой удачи, - попрощался я.

Он появился через день. "Везу!" - сказал он гордо, когда звонил, удобно ли приехать. Гладкие и круглые, похожие по форме на сыр, куски темно-сизой, почти черной массы внизу имели явный отпечаток больших мисок, в которых были сварены. Я молотком немедленно лишил их всех кухонных очертаний.

- Это асфальтовая смола, которой покрывают дороги, - пояснил мне с гордостью творца повеселевший Илья Львович. - Это перемолотый на мясорубке чернослив, головка чеснока, столярный клей, жидкость для очистки стекол и проявитель. Я понимаю, что сюда бы хорошо еще кусок дерьма, но я боялся, что придется пробовать. Так что же вы задумали, что? Я эту гадость продавать не буду. Даже им.
- Я б никогда вас не толкнул на жульнический путь, - с достоинством ответил я.
Ибо мой замысел уже дозрел во мне до осознания. Спустя еще два дня Илья Львович позвонил коту Базилио и сообщил, что возвратился он пустой, но ему твердо обещали и еще дней через несколько все будет хорошо. И снова позвонил через пять дней - сказал, что все в порядке, завтра в десять пусть они придут к консерватории, прямехонько к сидящему Чайковскому, у памятника он их будет ждать.
- Что я должен с ними делать? - спросил он меня по телефону. - Вы со мной играете, как с маленьким ребенком, я волнуюсь, я имею право знать.
- Там будет замечательно, - ответил я. - и не ломайте себе голову напрасно.

Накануне вечером я попросил одного моего друга быть у меня завтра ровно в девять и иметь в запасе часа два.
- И умоляю тебя, ты не пей сегодня, - попросил я, потому что знал его много лет. - Ты завтра должен быть, как стеклышко, в твоих руках будут возмездие и справедливость.
- Боюсь не удержать, - ответил друг, ничуть не удивившись.

Но привычке уступил и напился. Отчего ко мне пришел слегка смущенный и в роскошных солнечных очках, чтоб от стыда меня не очень видеть. Я его не упрекал. Я волновался, как Наполеон перед заведомо победоносной битвой.
- Вот тебе кусок мумия. - буднично объяснил я. - Ты геолог и живешь в палатках на Памире. Дух романтики и поиска обвевает твою лысую голову. Давний знакомый Ильи Львовича, твой коллега - имя придумай сам, а Илья Львович его вспомнит, - попросил тебя продать в Москве этот кусок бесценного вещества с памирских гор. Сам ты в Москве по случаю, а вот зачем... - тут я замялся на секунду.
- Как это зачем? - обиженно спросил мой друг. - Я хочу купить автомашину "Волга". Я же полевой геолог, у меня денег куры не клюют.
Я был в восторге от такого варианта.
- Смотри только, не проси этих двоих, чтобы они тебе помогли достать машину, - предупредил я. - Опомниться не успеешь, как уплатишь полную ее стоимость и получишь старый подростковый велосипед.
- Есть вопрос, - сказал памирский геолог. - Как я узнаю твоего Илью Львовича, если никогда его не видел?
- Ты его и знать не должен, ты посланец, подойдешь и спросишь, - объяснил я снисходительно. - Не много будет у Чайковского с утра стоять отдельных групп из трех человек каждая.
Но внешность Ильи Львовича я все же описал.
- Слушай, классический преступник, - восхитился мой друг, - ни одной особой приметы!
- Положи кусок в портфель и помни его стоимость, - сказал я строго.

Накануне днем звонила мне лиса Алиса, пела, как они соскучились, и попросила, чтобы я сегодня после десяти утра был с часик дома, чтоб они могли заехать. Буду рад, сердечно ответил я.

Звонок в дверь раздался одновременно с телефонным. Жестом пригласив Алису снять пальто (Базилио был только в легкой куртке, он на дело вышел), я взял трубку.
- Старик! - Мой друг геолог явно был неподалеку. - Они оставили меня в машине рядом с твоим домом и смылись вместе с добычей, а твой Илья Львович дрожит мелкой дрожью и шепотом домогается, откуда я взялся. Он не в курсе, что ли? Они у тебя?
- Спасибо, доктор, - ответил я ему. - Спасибо, что вы так заботливы ко мне. Все у меня в порядке, я себя прекрасно чувствую. Извините, тут ко мне пришли. Буду рад вас видеть, когда вы найдете время.

Гости мои явно торопились.
- Вам уже привезли ваше мумие? - отрывисто спросила лиса Алиса.
- Да, - ответил я растерянно и недоуменно. - А откуда вы знаете, что я себе купил мумие?
- Разведка знает все, - ответил кот Базилио. И снисходительно добавил: - Вы же нам рассказывали сами. Можно посмотреть?
И только тут (наверно, шахматисты знают радость хода, продиктованного подсознательным распетом и сполна осознанного много позже) я вдруг сообразил, зачем держал этот второй кусок. И снова молча подивился тайнам нашего устройства.
Я вытащил из ящика стола свое сокровище. И тут же жестом фокусника кот Базилио мгновенно вынул из порт-феля свой кусок. И тут я с ужасом заметил, что завернут он в газету с карандашным номером нашей квартиры в уголке - пометка почтальона, чтоб не спутать. Я оцепенел, обмяк, и предвкушение удачи испарилось из меня.
- Тоже купили? - тускло спросил я. Но Базилио, не отвечая, хищно и пристально сравнивал качество изделий.
- Похожи! - торжествующе воскликнул он.
- Нет, ваш, по-моему, древней, - пробормотал я.
- А чем древней, тем лучше, правда же? - радостно спросила Алиса. Она вообще обожала процесс любого приобретения.
- Конечно, - сказал я, уже держа в руках накрепко смятую газету. - Положите только сразу в этот целлофановый пакет, чтоб не выветривались летучие вещества. И вот еще веревочка, перевяжите.
- Вы десять тысяч заплатили? - спросил Базилио, прикидывая на руках вес обоих кусков.
- Килограмм, - ответил я. Упругость медленно в меня возвращалась.
- А как вы думаете, торговаться стоит? - озабоченно спросил Базилио.
- Торговаться стоит всегда, - грамотно заметил я. - Но они могут вмиг найти кого-нибудь другого. Ведь американцы пользуются мумием в каких-то военных исследованиях, так что оторвут с руками.
- Вот там и надо торговаться! - назидательно воскликнула Алиса, горящая от нетерпения приобрести.

Но кот Базилио остался верен себе. И полтора часа я изнывал в ожидании. Лиса Алиса, как потом узнал я, тоже торговалась с яростным азартом, суля заезжему геологу с Памира множество изысканных московских удовольствий и знакомство с очень ценными людьми, включая дам, в любви необычайных. Геолог постепенно уступал. Там было полтора ведь килограмма, а что нужно мне двенадцать тысяч, он отлично знал. На этой сумме обе стороны сошлись и с радостью расстались. А геолог в благодарность за доставку и уступчивость получил на память телефон Алисы и Базилио - там было пять неверных цифр.

И уже вечером я возвратил весь долг, а пили мы на собственные деньги. Ни угрызений совести, ни гордости за вдохновение свое ни капли я не ощущал. Лишь изумление перед устройством человеческого разума еще долго сохранялось у меня.

О, если бы история закончилась на этом! Но жизнь богаче всяких схем, как это издавна известно.
Примерно месяц или полтора спустя (я писал повесть, время уплывало незаметно) заявился ко мне снова Илья Львович. Он как-то затаенно был сконфужен, мялся, бормотал, как он пожизненно мне благодарен, и спросил вдруг, не нуждаюсь ли я в деньгах. Спасибо, нет, ответил я и строго посмотрел на вмиг увядшего соратника по преступлению. Сразу догадался я, в чем дело.
- Мы ведь договорились с вами, Илья Львович, - сказал я мерзким голосом профессионального моралиста, - что вы больше не будете варить мумие.
- Очень хотелось мне купить японскую камеpy, - с блудливой виноватостью ответил Илья Львович. - Я ведь только фотографией и зарабатываю, очень хотелось иметь хороший аппарат. И сварил я только полкило.
Он неумело врал и сам почувствовал, что мне это заметно.
- Скажу вам честно, - он внезапно оживился, как человек, стряхнувший с себя скверну лжи, - и я клянусь покойной матерью, сварил я полный килограмм, но продал коту Базилио только полкило, и дело совершенно не в этом, потому я и приехал к вам.
- А в чем же? - сухо спросил я, уже с трудом изображая нравственное негодование.
- Дело в том, - взволнованно сказал Илья Львович, - что жена не верит мне, что я сам придумал мумие, и пользуется им как лекарством. У нее давние неполадки с печенью.
- И помогло? - Я удержал усмешку, что оказалось совершенно правильным.
- Не просто помогло! - вскричал Илья Львович. - Не просто помогло, а полностью исчезли боли!  Из дальнейшего несвязного изложения выяснилось, что его жена уже активно пользовала этим средством родственников и соседей. Результат был очень впечатляющ, а спектр воздействия чудовищно широк: ревматические боли в суставах, застарелый астматический кашель, приступы язвы желудка, аллергические раздражения кожи (об ожогах нечего и говорить), даже кровяное давление (без разницы - повышенное или пониженное) - вмиг и невозвратно исцеляла наша смесь асфальта с черносливом. Уже его жена от родственной благотворительности собиралась перейти к частной практике и требовала новую большую порцию снадобья. Собственно, за этим Илья Львович и приехал - за напутственным благословением на медицинскую стезю. Поскольку нужды военной фармацевтики Америки были, кажется, сполна утолены - Базилио уже не появлялся.

- Если людям помогает, Илья Львович, - рассудительно и медленно говорил я, - то им, конечно же, нельзя отказать. Да вы и не удержитесь против напора своей жены. Но только вот в чем дело, Илья Львович... Цедя эти слова пустые, лихорадочно пытался я сообразить, чем я могу остановить полившийся поток смолы и страсти.

Что наше средство помогает от болезней, я не очень удивился. Я был начитан о внушении и безотказности воздействия чего угодно, во что больной поверил. Особенно с примесью чуда, тайны и авторитета (знаю, что цитирую Достоевского, но я по медицинской части). Прочитав об этом некогда впервые, помню, как сам безжалостно поставил такой опыт. У меня остался ночевать один приятель, человек впечатлительный и нервный. Несмотря на молодость (давненько это было), он страдал бессонницей и вечером спросил, нет ли чего снотворного в аптечке моей матери - она была на даче в это время. Не моргнув глазом, я сказал, что есть, при этом чрезвычайно эффективное: мы достаем его для матери по блату у врача, который пользует начальников. (Уж очень мне хотелось проверить справедливость только что прочитанного в книге.)
И я принес ему таблетку пургена. Или две, уже не помню точно. И не только как прекрасное снотворное подействовало это сильное слабительное средство, но и не сработало по своему прямому назначению. А когда я рассказал однажды этот случай (разумеется, без имени) одной знакомой, та ничуть не удивилась. Рассказав, в свою очередь, как она вместо таблетки снотворного приняла однажды на ночь оторвавшуюся от бюстгальтера пуговицу (обе в темноте лежали рядом) и самозабвенно проспала всю ночь.
А может быть, тут вовсе не внушение было причиной, а моя праведная злость наделила целебной силой этот кусок асфальтовой смолы?

- Но дело только в том, Илья Львович, - тянул я, уже сообразив, куда мне надо повернуть, - что знахарство уголовно наказуемо и вы вместе с женой на склоне лет влипаете в криминальную на сто процентов ситуацию. А дети как же? Ведь на вас через неделю донесут ваши же благодарные пациенты, и вы сами это знаете прекрасно. Объясните все жене и прекратите немедленно.
И этот довод, кажется, подействовал. Слухи о чудесных исцелениях чуть побурлили по Москве и стихли.

А лиса и кот пришли ко мне еще раз. Прямо от порога принялась меня благодарить лиса Алиса, а потом сказала:
- Мы решили в знак признательности ваше мумие перевезти вместе со своим. И за перевоз с вас денег не возьмем. А как только его там продадим, переведем вам вашу долю.
И я понял, что я вижу их в последний раз.
- Спасибо вам, - сказал я радостно и благодарно. - Я сейчас его достану с антресолей.
И я достал и выдал им этот заслуженный кусок. Им сразу было неудобно уходить, и кот Базилио сказал:
- В Америку мы попадем не скоро, мы в Германию собрались, но вы не сомневайтесь, продавать поедем мы в Америку. И ваше тоже. Если по пути не пропадет, конечно. Знаете, какие сейчас люди.
О, какие сейчас люди, я прекрасно знал и не сомневался, что в дороге пропадет. Расстаться мне хотелось поскорей, и я сказал:
- Спасибо вам большое. Пусть у вас удача будет, и пускай к вам люди так же будут благородно относиться, как вы к ним.
- Это правда, - вздохнула лиса Алиса, и на розовую пудру ее щек скользнули две прозрачные слезы.  С тех пор почти что двадцать лет прошло. Не знаю, живы ли эти прекрасные люди. Но слыша слово "мумие", я усмехаюсь горделиво и сентиментально, а жена моя, чистейший человек, в эти мгновения глядит на меня с горестным укором.