Культурный тоталитаризм эпохи постмодерна сделал невозможное ‐ он изменил саму природу человека
Александр Майстровой
В переписке о событиях в Кельне редактор одной из российских газет задал естественный, но обескураживающий вопрос:«Где были немецкие мужчины?», Он искренне недоумевал.
В самом деле, для нас, выросших в Советской России, было бы немыслимым, чтобы пьяная молодежь публично издевалась и преследовала девушек в новогоднюю ночь в самом центре Москвы или Санкт‐Петербурга. Если бы они посмели сделать подобное, то не дожили бы до утра и стали «шахидами», отправившись общаться с 72 девственницами совсем в другом месте.
Нравственные коды, заложенные в нас на генетическом уровне, заставили бы нас вступиться за женщин. Особенно в ситуации, когда нормальных взрослых мужчин было больше, чем насильников, а сами насильники не были террористами, киборгами или инопланетянами, а всего лишь уличной шпаной.
Как выяснилось, в Германии, Швеции, Австрии эти коды роковым образом нарушены. Множество сильных здоровых мужчин, слыша крики и плач девочек, видя, какие преступления совершаются, не сделали ничего для спасения жертв. В редких случаях, девушек защищали мигранты из Восточной Европы или стран третьего мира.
Но это только первый вопрос в длинной цепи простых вопросов. Можно было бы ожидать, что женщины, узнав о насилии над девочками, на следующий день, придут в ярость. Поскольку неотъемлемый инстинкт каждой нормальной женщины ‐ спасти ребенка, защитить девочку от насилия, оскорбления или преследования. Но генетические коды снова не сработали. Мы услышали, что женщины обвиняли жертвы и защищали насильников.
Мы услышали заявление Генриетты Рекер, мэра Кельна, что
«всегда есть возможность сохранять определенную дистанцию, более чем расстояние вытянутой руки».
Мы услышали заявление Клаудии Рот из Партии зеленых, обвинявшую «организованную толпу» в интернете в «призывах охотиться на не белых людей». Мы узнали о десятках журналисток, скрывавших правду, потому что насильники были «беженцами». Феминистки? Мы не услышали их голосов. Как не слышим их голосов в Швеции, Норвегии и Англии, где тысячи девушек давно уже превратились в «белое мясо» для охоты.
Все, что мы слышим, это невнятное бормотание, вроде эксперта Ирмгард Копецки, утверждающей, что
«сексуальное насилие ‐ это проблема людей всех национальностей».«Данные о людях, участвовавших в сексуальных нападениях в Германии, говорят, что большинство из них не из иммигрантской среды»,‐ утверждает она.
Или Андреа ден Бур из университета Кента, которая видит корни проблемы в том, что
«изменилось соотношение полов в молодом взрослом населении, оно также не нормально и составляет около 114 мальчиков на каждые 100 девочек».
В самом деле?
В Китае, Армении, Азербайджане также намного больше мальчиков, чем девочек. Кто‐нибудь слышал о том, что нечто подобное происходит в Пекине, Ереване или Баку? Почему во время революций в Румынии, Украине, Грузии и Молдове не было ни одного случая группового изнасилования девочек на демонстрациях, как это происходило на площади Тахрир?
Чем больше открывается ящик Пандоры, тем больше вопросов возникает. Что слышно от политиков? Назвал ли кто‐либо из них, левый или правый, вещи своими именами? Нет.
«Сексуальное насилие не связано автоматически с миграцией и иммиграцией»,‐
сказал премьер‐министр Швеции Стефан Лёвен в Давосе. Конечно! Согласно докладу Шведского национального совета по предупреждению преступности (BRA), опубликованному еще 20 лет назад, в 1996 году, больше всего осуждений за изнасилования приходилось на людей, родившихся в Северной Африке и Ираке. Они признавались виновными в изнасиловании в 17,5 раз чаще, чем шведы.
Мы говорим о банальной ситуации, типичной для патриархального мусульманского мира ‐ для иракцев, афганцев или сомалийцев: женщина не‐мусульманка не более, чем сексуальный объект, предмет легкой и естественной добычи, шлюха.
Коптские женщины в Египте постоянно подвергаются преследованиям только потому, что они христианки. Гражданская война в Ливане произошла не в последнюю очередь в связи с массовым изнасилованием христианских женщин палестинцами. Что уж говорить о европейских женщинах, привыкших к свободному дресс‐коду и не защищаемых семьями.
Если бы «беженцы» осмелились сделать то же самое с мусульманскими девочками у себя дома, в Алжире, Ираке, Афганистане и Сомали, их похоронили бы заживо. Там действуют строгие и деспотичные законы клановой мести, и никто не осмелится оскорбить женщину из другого племени или клана, не понеся за это неизбежного жестокого наказания. У европейских женщин нет никакой защиты со стороны их семей или даже от государства, которое становится на сторону преступника. Именно поэтому они обречены.
Почему западные политики парализованы страхом? Почему только лидеры Восточной Европы осмеливаются говорить правду, например: Милош Земан и Богуслав Соботка, Президент и премьер‐министр Чехии, премьер‐министр Словакии Роберт Фицо, премьер‐министр Венгрии Виктор Орбан? И дело не в правой или левой идеологии. Земан, Соботка и Фицо социалисты. Дело в здоровом, нормальном восприятии мира, основанного на подлинных европейских ценностях.
Почему только они стали лидерами, способными мужественно и адекватно отреагировать на реальную ситуацию? Эти малые страны, зажатые между жерновами некогда великих империй, пережившие советский деспотизм, знают цену свободе и достоинству. Они получили надежную прививку от универсалистских идеологий. И любопытно, что Чешская Республика и Словакия согласились принять настоящих беженцев, которым грозит подлинно страшная участь, христиан и езидов Ирака, но не зрелых и агрессивных молодых мужчин, отправившихся в Европу за легкой жизнью и «белым мясом».
Что же произошло в мире, когда мужчины, женщины, политики и элита предают своих дочерей, детей, чтобы угодить пришельцам с их низменными инстинктами и культом мужской силы?
Ответ печален ‐ культуре постмодернизма удалось сделать то, что не смогла сделать даже коммунистическая пропагандистская машина. Она атрофировала инстинкт самосохранения, естественные реакции, заложенные в человеке на генетическом уровне, способность сочувствовать и защищать жертву ‐ женщину, девушку, ребенка. Абстрактная идеология подавила разум и чувства.
Я уехал из СССР ненавистником советского тоталитаризма. Теперь я понимаю, что культурный тоталитаризм политкорректности оказался гораздо более ядовитым.
Советский режим диктовал суровые правила и устанавливал цензуру. Но люди оставались людьми. Они смеялись над властью, сочиняли анекдоты о Брежневе, ставили, несмотря на цензуру, сатирические фильмы и учились читать газеты между строк. В первую очередь, это касалось интеллигенции.
Культурный тоталитаризм смог добиться намного большего. Он утвердил беспощадную самоцензуру, превратил людей в стерильных зомби и уничтожил чувства ответственности и достоинства. Он изменил саму природу человека, и, действительно, это был уникальный эксперимент над своими собственными народами.
… В Сибири живет небольшой плотоядный зверек ‐ горностай. Он охотится на зайцев и кроликов, которые значительно больше его по весу, быстрее и сильнее. Он не подбирается к ним тайком, не устраивает засаду и не ловит свою добычу на бегу. Он устраивает перед ними гипнотический танец смерти, извивается, совершает акробатические прыжки и перевороты.
Горностай гипнотизирует свою добычу, и, постепенно приближаясь к ней, вцепляется ей в горло. Кролик погибает от шока.
Почему жертва позволяет заворожить и убить себя, не сопротивляясь? Биологи не могут решить загадку гипнотического танца горностая.
Западные элиты обрекли свои народы на участь такого же несчастного кролика, совершая всякие сальто и акробатические трюки.
Гипнотический танец смерти набирает обороты …
Комментариев нет:
Отправить комментарий