Он ко мне часто приходит: раз в год, не реже. Я его не зову,
я о нем не думаю и не хочу думать, а он приходит и приходит. Вот уже два
десятка лет тихо переступает через порог квартиры, не зная, что квартира эта
уже давно мне не принадлежит. Он рад мне добрыми глазами и еще более доброй,
застенчивой улыбкой. Большой такой человек с маленькой женой на сносях. Я думаю
с раздражением, что доброта слишком часто соседствует с бедностью…. Я
безуспешно гоню молодого человека, у меня нет никакого желания вновь и вновь
огорчать его отказом, но приходится.
Он хочет поселиться в
моей, питерской квартире. В нелепой, тесной квартирке, но в центре Петербурга.
Квартира эта была когда-то всего лишь комнатой в коммуналке, затем, спасибо
советской власти, превратилась в отдельные квадратные метры с длинным
коридором, двумя маленькими комнатами и кухней со столиком на двух едоков.
Мама умерла в марте 1981 года, в темном, застойном году. Отец мой покинул семейное гнездо. Я давно уже живу в Москве. Питерская квартира становится источником
дохода. Начало девяностых прошлого века и разорение страны идет полным ходом. С
кинематографом зарез. Дошел до
унизительного промысла: стал «бомбить» на дорогах столицы. Пустая квартира, как
нам тогда казалось, должна стать палочкой-выручалочкой…
Стоп! Хватит! Он ушел.
Когда вновь появится, тогда и продолжу.
Человек так устроен: какую мерзость не совершит – всегда
найдет оправдание самому подлому своему поступку. Да что там человек! Целые
страны стремятся черные страницы своей
истории отбелить начисто. Ложь о себе самом, о своем времени, о своем народе –
дело обычное. Правда утомительна, тяжела и ведет к расстройству и физического,
и психического здоровья… Совесть проклятая – неподкупный гонец этой правды.
Гонец непрошенный и незваный… Слышу, как он стучит в дверь, а следом тот
молодой человек на пороге с женой на сносях. Совесть ухмыляется, злорадно
потирая руки, а молодой человек переступает через порог с доброй и застенчивой улыбкой.
Он радушен. Она
сердита. Ей, беременной, стыдно ходить по людям в поисках крыши над головой.
Это так нормально. Мне нравится жена молодого человека, и он мне кажется простым,
понятным и родным гостем. Сразу понимаю, что именно этой паре я просто обязан,
должен сдать свою квартиру, все еще полную запахов моего детства.
Но это все лирика. Я
должен спросить, сколько он может платить за аренду. Мне стыдно назвать цену,
которую я намерен получить с этого молодого человека и его жены. По душе и
сердцу я не имею права брать с бездомного бедняка деньги. Моя «пещера» пуста и
такие, как он, имеют полное право разжечь в ней огонь. Но это, увы, снова лирика,
годная для невозможного светлого будущего, а не для лихих времен, куда
переместилась в те годы Россия, и я, увы, вместе с ней.
Время – вот еще один
старательный лекарь больной совести. Скольких палачей, грабителей, насильников
оно вылечило. Сколько чудовищных деяний оправдало. Такие были времена – вечная
песня для хороших и плохих учеников дьявола. Я не хотел, я был вынужден, мне
приказали. Ты всегда осуждал это. Ты бичевал трусливых и слабых, не способных
переступить через высокий порог, а сам споткнулся и упал на гладком месте…
Может быть, потому и споткнулся, что последствия твоего малодушия не показались
тебе чрезмерными. Ну, не снимет эта пара квартиру в центре города, повезет
снять на окраине: не в Петербурге, а в тоскливом, чужом Ленинграде…
Но деньги, деньги! О
чем бы не подумал, заговорил человек – все заканчивается гнусным лейтмотивом –
числом прописью.
Он мнется. Он косится
на свою хмурую половину. Я понимаю – ему тоже стыдно. Он стыдится своей
бедности, как я своей жадности. Мы с ним в тупике.
Стоп! Но я никогда не
был жаден. Может быть, расчетлив, по
необходимости, когда житейские обстоятельства заставляли и так далее. Но, кто
знает, может быть, эта расчетливость еще хуже жадности. Жадность проста и однозначна.
От жадины и ожидать нечего. Помню рассказ моего брата-геолога. Появился в таёжной палатке его партии
новенький, и сразу, с полога, заявил, что он жаден от природы и убедительно
просит ничего у него не просить. Он не пьет, не курит и лишнего при себе не
держит. Жадность честна и очевидна. Расчетливость коварна, как всякая
бухгалтерская выкладка. Человек, наверно, никогда не научится жить по инстинкту
души и сердца. В каждом из нас сидит эта сволочь – бухгалтер с допотопным
арифмометром, а то и с деревянными счетами. Он сидит в тяжелых очках, за шатучим столом,
шлепает нижней губой, жмет на кнопки или перебрасывает костяшки и считает,
считает, считает… Не человек, а сплошные черные нарукавники из сатина, хранящие
рукава поношенного пиджака от потертости.
Оправдываю себя тем, что исполняю чужую волю. Это не я, это
моя половина заведомо ненавидит гостя с женой на сносях. Она сразу
называет неподъемную для него цену. Это ее алчность гонит беднягу вон… А я? Что
я? Моя совесть чиста. Я всего лишь исполнитель чужой, недоброй воли… Все так,
но вновь неизвестно, что хуже: эта чужая, недобрая воля или рабья готовность ей
следовать.
Ну, здравствуй! Ты
опять? Ладно, в ход идет последний резерв: да что же это он все время
улыбается. Похоже, не сердце мое завоевать хочет, а опустошить кошелёк. Он,
наверняка, такой же, как все: хитер и корыстен… В конце концов, у меня свои дети, почему я
должен их обкрадывать ради чужого, еще не родившегося ребенка…
Была когда-то идея:
найти в Питере этого молодого человека. Узнать, что все у него в порядке, детей
уже трое и есть свой, просторный дом за городом, где-нибудь в Комарово или
Репино. Я бы, все-таки, покаялся, сказал бы, что совершил ошибку, о которой
жалею и попросил в ответ о пустяке: больше не приходить ко мне, никогда не
приходить. Я был почти готов к этому разговору, а потом подумал: вдруг он
утратил свою добрую и застенчивую улыбку. А что, если жизнь его сложилась
совсем не так, как мне хочется? И он отправит меня куда подольше и скажет, что
будет приходить ко мне еще чаще.
Да что же это я
расчувствовался. Упрямо и тупо, чуть ли не с рождения, принимаешь желаемое за
действительное. Как последний дурак носишься с ретушью, замазывая то, что
замазывать не только глупо, но и опасно.
Строгая жена молодого
человека сухо и даже небрежно произносит сумму, которую они могут платить за
квартиру, пропитанную запахами моего детства. Деньги ничтожные, по тем временам,
совсем жалкие деньги.
Я молчу. Я знаю, что
готов на преступление, что я не сдам этой паре квартиру, но я чего-то жду.
Наверно, чуда, какого-то внезапного поворота событий. И все наладится, все
закончится лучшим образом.
Первым начинает
говорить молодой человек. Он жалуется на невозможность платить больше,
напоминает, что скоро станет отцом … Еще
про начальника конторы, где он работает, говорит зачем-то…
- Хватит! – прерывает
молодого человека жена. – Перестань! Кому это интересно… Я же тебе говорила…
Зря это все… Идем!
Я не знаю, как
загладить свою вину, как облегчить совесть. Я предлагаю гостям кофе, чай, воду,
но всё - отныне командует жена молодого человека: строгая, маленькая женщина на
сносях. Ей отвратителен хозяин этой нелепой квартиры и жаль времени и сил,
потраченных на дорогу.
Они уходят, чтобы с
того дня приходить ко мне постоянно: каждый год, а то и еще чаще.
Что дальше? Дальше,
как мне хочется думать, я был наказан за грех послушания и глупой жадности. Первыми в
квартире моей поместились две девицы – сестры - тихие проститутки. На родине,
кажется в Ярославле, у них остались мужья и дети, а сестрички решили
подработать в северной столице, чтобы пополнить семейный бюджет. Такие
наступили времена.
Через год сестры
успешно этот бюджет пополнили и настолько, что смогли снять не мою жалкую
квартирку, а трехкомнатные апартаменты с камином и высокими окнами на Невский проспект.
Шел 1994 год. Я уже
знал твердо, что скоро покину Россию. Держали на месте суетные дела и долги. Пришлось снова сдать за дорого чужим людям
мои запахи детства. На этот раз сдавать приходилось в спешке. Я должен был
срочно возвращаться в Москву по какому-то пустому делу. Тип с лиловой рожей, в
потертом красном пиджаке, отдал мне деньги, а я ему вручил ключи от
родительского гнезда.
Через шесть месяцев
соседи расскажут, что квартиру свою я сдал бандитам и устроили они в ней
настоящий бордель, малину и приют наркоманов. В этом я и сам убедился, как
только переступил порог своей недвижимости, в которой больше не осталось
запахов детства.
Я продал квартиру, как
теперь кажется, за гроши, но тогда эти деньги помогли нам уехать и как-то
обжиться на новом месте. Но мне все кажется, что сдай я свои метры той симпатичной
паре: бедным, честным людям - и сегодня
я бы смог вернуться, хотя бы в на время, в Питер, и открыть старую дверь своим
ключом.
И главное, навсегда бы
отделался от визитов той пары: молодого человека с доброй, застенчивой улыбкой
и его жены на сносях.
Комментариев нет:
Отправить комментарий