Виктор Ерофеев: Посещение телевизора
Участники дискуссии: Ким Белов, Светлана Пчельникова, Сергей Кондрашов,Николай Усков, Сергей Мурашов, Ольга Шлихт, Artem Sarafanov, Елена Пальмер
- Иллюстрация: Bridgeman/Fotodom
+-
Я никогда не думал, что с помощью украинцев я что-то узнаю новое о смысле жизни.
Меня позвали на передачу. Я вяло отказывался. Меня соблазняли. И я решил: дай-ка я изнутри взгляну на новый телевизор, на телевизор наших дней, он ведь совсем не похож на то, что было раньше, из каких деталей он состоит?
Меня смешит мое же собственное запоздалое разочарование. Многие дельные, дальновидные люди еще давным-давно, в середине 90-х, разочаровались в богоносцах и принялись зарабатывать деньги на вывоз. А я резал свое разочарование, как колбасу, на тонкие куски. И ждал, на что-то надеясь. Раньше это было терпимое разочарование, я мог его тормозить по желанию, а теперь оно оказалось сильнее меня. Навалилось такое окончательное разочарование. И ведь что получается? Если окончательное, то это уже и не разочарование, а выход из игры. Как у детей. Я с вами не играю. А они играют, им весело, а ты стоишь один, со своей одинокой точкой зрения.
У меня в квартире нет телевизора. Я раньше думал: я тем самым щажу себе нервы, а оказалось: я жил в выдуманном мире, амортизирующем разочарование.
В русском языке, однако, разочарование — слабое, коварное, женоподобное слово. Слово-подстава. Я разочаровался! Да пошел ты вон!- залп по телевизору то, что он давно хотел услышать.
Либералы превратились в мальчиков для битья. Некоторых из них заманивают на теледебаты и секут розгами. Они кричат, вырываются. Публика хлопает в полном восторге. Надо погасить надежду, признаться, что при твоей жизни ничего не изменится. Но в отдаленной перспективе все возможно. Однако не при твоей жизни. А если не при твоей жизни, нужно ли работать на отдаленную перспективу? Если наконец народу по телевизору сказали то, что он хотел услышать, значит, забудь об уличной жизни. Заживи индивидуально, по-домашнему, как при социализме. Засунь руки поглубже в карманы. Завари крепкий чай. Мышление существования рождается при полном затмении, в час оккупации. Надежда все засирает. Получи в рожу! Справа в рожу и слева в рожу! Выверни себя наизнанку. Может быть, лучше себя поймешь?
Но иногда думаешь: этого не может быть! Того, что вокруг, не бывает. Так что, зная о мальчиках для битья, я все-таки собрался, прислали машину, я сел в нее и отправился на «Мосфильм» гримироваться.
Вот он стоит, как бюст на родине героя. Оказалось, главный у нас в передаче — наш главный коммунист, Геннадий Андреевич.
— Вы в хорошей форме, — говорю я ему до передачи (мы знакомы).
— Занимаюсь классовой борьбой! — шутит он (наверное, уже не в сотый раз).
Мы, остальные, будем сейчас задавать ему вопросы. Но у меня к нему нет вопросов, все вопросы давно уже выветрились. Вдруг оказалось, что широко улыбающийся Геннадий Андреевич не прочь послать в соседнюю страну две дивизии добровольцев. Воевать против нацистов и их пособников. До победного конца. Публика, состоящая из молодых людей, яростно аплодировала.
Я только что был в Киеве, но нацистов там не встретил, вставил я, а поехал в Межигорье, в бывшую резиденцию Януковича. Петергоф отдыхает! Рабочие и крестьяне Украины ходят, разинув рты, а в прудах плавают японские рыбы.
Меня оборвали на полуслове. А моего соседа по передаче, который тоже был не совсем согласен с заказной постановкой вопроса, один журналист с вызывающе украинской фамилией, но работающий на победу добровольцев, обозвал либерал-фашистом. Звонкая пощечина!
И тогда я понял, что нужно заходить с другой стороны. Я спросил коммуниста про нашу собственную страну. Почему это у нас такая маленькая продолжительность жизни мужчин? Почему наши женщины делают больше полутора миллионов абортов в год? Почему из России за двадцать лет уехали миллионы людей? И еще про могучий отток капиталов.
И мы нашли с главным коммунистом на минуту общий язык. Он же признанный оппозиционер. Он все критикует! Он особенно сокрушался по поводу ничтожных зарплат хирургов. И я поддакивал. А публика удрученно не аплодировала.
А потом, когда прошло время других вопросов, я снова вернулся к маленькой продолжительности жизни. Ну вот, сказал я, мы живем не с закрытыми глазами. И я даже для убедительности прикрыл глаза ладонями, а потом убрал от лица руки. Но ведь и наши соседи в соседней стране тоже живут не с закрытыми глазами. И они все видят. И они видят нашу маленькую продолжительность жизни. И на фига, спросил я, мы тащим их к себе, если у нас такая продолжительность жизни, столько абортов и столько человек разбежалось!
— Виктор! — воскликнул, позвав меня из глубины своих легких, главный коммунист.
Это был самый искренний возглас за всю передачу.
Я разгримировался и уехал домой. Сунул поглубже руки в карманы. Заварил крепкий чай. Буду дальше жить по-домашнему, как при социализме.
Однако пока ванна телевизионных пропагандистских фантазий не переполнилась, я все-таки принадлежал самому себе, но когда фантазии полились через край, с потолка закапало, по стенам потекло, и так все стало ясно, никакого телевизора не нужно.
В советские времена я время от времени заглядывал в телевизор, как в зверинец. Там показывали редкие породы животных, вроде Суслова. Это было интересно, порой даже весело. А сейчас все вокруг стало родным зверинцем. Народу наконец сказали то, что он хотел слышать.
Комментариев нет:
Отправить комментарий