ИСААК ЛЕВИТАН И АЛЕКСАНДР СОЛЖЕНИЦЫН

 Со мной обыкновенны здесь, в Израиле, разные, порой фантастические, происшествия. Работа в газете заставляет много читать, и часто две, а то и три книги прочитываются одновременно. Порой, удивительнейшим образом, тексты книг пересекаются, переплетаются, скрещиваются. Моменты подобные дорогого стоят, потому что они, как правило, еще ярче высвечивают суть прочитанного.

 Казалось бы, что может быть общего с  одной из лучших книги об Исааке Левитане, написанной в 1939 году Иваном Васильевичем Евдокимовым

и  сочинением Александра Исаевича Солженицына « Двести лет вместе» ? Только одно: книга Евдокимова написана о судьбе одного еврея, в ней слова «еврей», «еврейский» попадаются всего лишь несколько раз.

 Книга Солженицына написана о многих потомков Иакова. В среднем слово «еврей» четырежды встречается на каждой странице книги. Всего страниц-500. Значит, выписал этот лауреат Нобелевской премии означенное слово, как минимум, 20000 раз и только в первом томе своего труда.

 Но где же перекрещиваются они, эти книги, где пишут авторы будто бы об одном, но с разных позиций, разными красками, под разным ракурсом?

 Время! Оба описывают одно и тоже время.  Солженицына не интересует Исаак Левитан, Марк Антокольский или Антон Рубинштейн. Эти люди вне поля его зрения. Банкиры, промышленники, революционеры, землевладельцы из евреев – вот чьи фамилии с обязательным раскрытием подлинных имен-отчеств собирает в своей книге Солженицын.

 Иван Евдокимов не делает упор на происхождении Левитана. Он пишет, например: « В эти годы в московской Школе живописи, ваяния и зодчества начал учиться будущий великий художник – пейзажист Исаак Ильич Левитан. Как будто только и его не хватало национальной русской школе, и самое время дожидалось творца подлинного русского пейзажа».

 Все правильно. Был Исаак Ильич влюблен именно в русский пейзаж, и никакой другой. Правда, есть два подозрительных момента: Левитан терпеть не мог зиму и никогда ( за исключением одного случая, да и то с помощью Николая Павловича Чехова) не изображал на своих полотнах людей. Здесь можно предположить, что мешали Левитану оценить все прелести русской зимы корни его семитского происхождения. Ну, а людей евреям запрещено было изображать всем духом Торы и Талмуда. Впрочем, вполне возможно, что нищета, холод и  голод детства и юности, а потом и тяжкая болезнь - заставили художника ненавидеть зиму, а людей он не изображал по причине « не полного соответствия».  Ну, не был Исаак Ильич талантливым портретистом – и все тут.

 Ладно, эти рассуждения к слову. К сути этих заметок они не имеют отношения.

Займемся другим: сравним оценку Ивана Васильевича Евдокимова  московского генерал-губернатора, князя Владимира Андреевича Долгорукова, и эмоции по отношению к этому человеку  Александра Исаевича Солженицыны.

 Оба, в своих книгах, посвятили  князю до сотни строк. Евдокимов с точки зрения судьбы великого русского художника Левитана. Солженицын с совершенно иных позиций.

 Слово Евдокимову: « Однажды к подъезду на Мясницкой на паре серых в яблоках подъехал московский генерал-губернатор князь Владимир Андреевич Долгоруков. Гость был редкий, и ученики бросились к окнам. Приезд высшего начальства чаще всего приносил одни неприятности, и профессора отнеслись к любопытству учащихся недоброжелательно.

-          Продолжайте работу! – резко сказал Перов и пошел навстречу Долгорукову».

 Автор повести «Левитан» не мог знать, как повел себя в начале визита князя мальчик – Исаак. Очевидно одно, в этот момент он был в живописном классе, завершал этюд, и, если верить запискам современников, увлеченный работой, не любил отвлекаться. И вряд ли бросился к окну, чтобы лицезреть приезд высокого начальства.

 Но перейдем от лирики к публицистике труда Солженицына.

 « Долгоруков … был весьма покровительствен к приезду и экономической деятельности евреев в Москве. ( Ключом к этому, очевидно, был ведущий банкир Москвы Лазарь Соломонович Поляков, « с которым князь Долгоруков вел дружбу и который, как утверждали злые языки, открыл ему в своем земельном банке текущий счет на любую сумму».

 Солженицын считает вполне нормальным положение, при котором евреи нуждались в покровительстве генерал-губернатора для того, чтобы поселиться в Москве, вопреки общим правилам. Высокий чиновник им осуждается за  потворство евреям, в результате  зависимости от банка Лазаря Полякова.

 Надо думать, и выезд из лошадей серых в яблоках Долгоруков приобрел на деньги еврейского банкира, так как «скромной» зарплаты генерал-губернатора такого «незначительного» города, как Москва, ему бы в лучшем случае хватило на малые сани с собачьей упряжкой.

  Выше Солженицын пишет: « Не шумный, но неуклонный процесс продвижения евреев во внутренние губернии иногда нарушался администрацией – и такие эпизоды получали даже историческую звонкость».

 О «звонкости» потом. Прежде отметим, что одним из евреев, « не шумно, но неуклонно» появившихся в Москве, был мальчик Левитан, рожденный в местечке Литвы, и не имеющий никакого права, по законам Империи, селиться в первой столице русского государства, покидать черту оседлости.

 Но  русские Законы всегда были сильны исключениями. Да и сама жизнь в России теплилась, благодаря этим исключениям. Командовал Москвой Долгоруков. Вот и случилось с малышом – Левитаном то, что должно было случиться.

 Евдокимов: «  Когда осенью 1873 года двенадцатилетний Левитан подал прошение в московскую Школу живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой, он был принят».

 Бесспорно, благодаря притоку евреев  Москва капиталистическая, торговая росла, набиралась сил, но что осталось от того капитализма – один перечень ликвидированных, со временем, брильянтов от Полякова, Бродского, Рубинштейна. Все было стерто большевиками. А вот Левитан Исаак стал великим русским художником, его полотна висят в лучших художественных музеях мира, и стоят на аукционах бешеные деньги.

 Ему бы тогда хоть часть этих денег. Иной раз не ел талантливый мальчик по 3-4 дня и спал на лавке в сквере. Это  замечание не случайно. К теме бедности будущего, великого художника имеет непосредственное значение и визит князя Долгорукова в Школу живописи.

 Но прежде отметим с подачи Солженицына, что и сам всевластный генерал – губернатор, хоть и не голодал и не мерз ночами на садовой скамейке, но в средствах нуждался: « В этом не могло быть никакого сомнения, он отдал все свое состояние зятю, между тем «любил и пожить широко, да благотворить щедрой рукой». На Полякова «сыпались из года в год всякие почести и отличия». От того евреи чувствовали в Москве твердую почву: «любой еврей мог получить право жительства в Столице»».

 Не зятю отдал Долгоруков все свое состояние. Дочь любимую не оставил без наследства. Вся «широта» его жизни заключалось в минимуме, необходимом для представительства генерал – губернаторского, а что касается благотворительности – вот здесь этот добрый и умный сановник - и в самом деле не знал себе равных.

 Солженицын все искусно сводит к подкупу, к  еврейским деньгам, за мутной пеленой надуманной корысти  писатель прячет самого князя, его характер, его судьбу. Подобные «излишества» и подробности могут помешать Солженицыну восславить последующие деяния иной администрации, изгнавшей евреев из Москвы.

 Но от мутных сумерек юдофобии перейдем к свету книги Евдокимова:

 « Генерал – губернатор пробыл долго, обошел все мастерские. Он был в хорошем настроении, шутил, смеялся, рассыпал похвалы направо и налево, видел всюду таланты – сановнику нравилось даже те работы, которых стыдились сами авторы».

  Кстати, сменивший Долгорукова царственный антисемит Сергей Александрович в Школе живописи ни разу не был.

 Новый генерал-губернатор Солженицыну очень нравится, о чем  расскажем дальше, а вот князь Долгоруков внушает настоящее отвращение: « Слиозберг сообщает, что « кн. Долгорукова упрекали, что он слишком поддается влиянию Полякова. И объясняет: Поляков владел Московским земельным банком, оттого ни в Московской, ни в близких губерниях не мог действовать другой ипотечный ( дающий ссуды под залог) банк. А « не было дворянина – земледельца, который бы не закладывал свое имение». Так пало дворянство к концу 19 века…..Эти дворяне становились в «некоторую зависимость от банка»; чтобы получать большие ссуды, все дворяне центральных губерний нуждались в благосклонном отношении Лазаря Полякова».

 Лазаря, Лазаря, Лазаря, а не Ивана. Вот что главное в темном тексте Солженицына. Не то существенно, что помещики никак не могли наладить прибыльность своих хозяйств, а то, что этот самый Лазарь, не раз спасая их от полного разорения ссудами, привел к тому, что «пало дворянство к концу 19 века».

  Такие дела. Но что там все-таки произошло дальше при свете Школы живописи, ваяния и зодчества. Она-то выстояла, не погибла. Как там Левитан (он со временем возглавит ее пейзажную мастерскую), прочие ученики и знаменитые педагоги?

 « В мастерскую Саврасова , минуты за три до появления знатной особы, быстро вошел профессор Прянишников, подозрительно оглядел Алексея Кондратьевича и о чем-то пошептался с ним. Саврасов был навеселе, с туманными глазами, с багровыми пятнами на щеках.

-          Я его знаю, - громко сказал пейзажист и небрежно махнул своей большой и красной рукой. – Мы занимаемся … и все в порядке…

 Левитан встал и вытянулся, когда к его мольберту приблизился Долгоруков».

 Великий, русский художник А.К. Саврасов, выходит, знал князя и не считал нужным проявлять раболепие и отчужденность в его присутствия. Дворянин Саврасов, видимо, не был в курсе, что Долгоруков на пару с Лазарем Поляковым заняты уничтожением русского дворянства. Не знал он и о более страшных вещах, поведанных своим читателям Солженицыным: « При Долгорукове к 90-м годам « в составе московской 1-ой гильдии купечества оказалось много евреев. Это явление объяснялось нежеланием христианского, московского купечества платить высокие первогильдейские пошлины. До евреев промышленность Москвы работала только для Востока России, для Сибири, ее изделия не распространялись в западной полосе России. А еврейские торговопромышленники связали Москву с рынками Запада».

 Форменное безобразие учинили Поляков Лазарь с властным князем. Москва стала конкурентно – способной, даже на рынок Запада вышла, но при этом, как намекает Солженицын, оставила без внимания большую половину России, а это, по его разумению, чуть ли не заговор против империи.

 Но оставим сердитого на евреев Александра Исаевича, вернемся к запаху краски, к мольбертам, к молодым, взволнованным лицам, к красавцу – Левитану:

 « – Весенний мотив, - объяснял Саврасов содержание левитановского этюда. – Последний свет в лощинах. Реки прошли. Птицы летят с юга… Лесок… Место тяги вальдшнепов….

-          Ах, как это хорошо! – воскликнул с удивлением Долгоруков. – Очень, очень поэтично! Вы уже научили мальчика, господин Саврасов, чувствовать природу. Честь вам и слава!…

 Левитан неожиданно стал стипендиатом московского генерал-губернатора. Стипендия была маленькая, не обеспечивала самого скромного существования, но все же явилась некоторым подспорьем».

 Что же выходит? Во – первых, в дремучие годы сталинского террора Иван Евдокимов не побоялся сказать добрые слова о царском сановнике. Во-вторых, мальчик – Левитан был похож на всех еврейских мальчиков мира, и отметить его в  толпе учеников мог не только тот, кто разбирался в живописи, но и тот, кто не страдал грехом ксенофобии.

 Значит, не только алчностью можно объяснить благосклонность Долгорукова к еврею, но и обычной брезгливостью порядочного русского человека к антисемитизму. Это, естественно, не могло быть понято и принято А.И. Солженицыным.

 Во - третьих, стипендию голодающий Левитан получил от кн. Долгорукова, который в свою очередь кормился, если верить Александру Исаевичу, с руки Лазаря Полякова. Значит, и этот банкир в какой-то мере был причастен к тому, что пополнилась российская культура  еще одним именем – великого художника Исаака Левитана.

 Следовательно, не так уж однозначна эта зловещая фигура финансового спрута (олигарха той поры), уничтожившая, если верить Солженицыну, русское дворянство.

 Но, повторим, имя еврея Левитана Солженицын не упоминает в своей «еврейской» книге ни разу. Он не живописью занимается в своем сочинении, а политикой. Писатель сообщает читателям не без некоторого восторга: « … в 1891 году положение резко изменилось. Новый московский генерал-губернатор в. кн. Сергей Александрович – всевластный по своему положению, да независимый и денежно – распорядился выслать из Москвы всех евреев – ремесленников, не ведя доследования, кто истинный, кто мнимый, и Зарядье и Марьина роща стали пустеть: считается, что было выслано до 20 тысяч евреев… За такие притеснения в 1892 году «еврейские финансовые круги во главе с Ротшильдом» отказались поддерживать русские займы за границей».

 Снова все передергивает Солженицын. Великий князь устроил погром на Москве не потому, что был честен, богат, не нуждался в деньгах Полякова, а потому, что был обыкновенным жидобоем и «не хотел от врагов Христовых известной прибыли».

 Но и здесь не все понятно. Почему за грехи Лазаря Полякова должна была отвечать еврейская беднота. Сам-то Лазарь как сидел на второй столице, так там и остался. Возникает резонный вопрос, какими мотивами руководствовался Сергей Александрович? Похоже, обычной ненавистью к евреям вообще, без идеологической, политической, экономической нагрузки, которую так любит подчеркивать в своем  труде Александр Исаевич Солженицын.

 К 1992 году Левитан был уже знаменит и неприкасаем, как сам Лазарь Поляков. Он уже считался мастером, а не ремесленником, подлежащим высылке. Но как тут не вспомнить еще один эпизод, отмеченный Иваном Евдокимовым в своей книге: « В тот год, после покушения Соловьева на императора Александра Второго, евреев выселяли из Москвы, и Левитан оказался …. в Салтыковке, по Нижегородской железной дороге».

 Тогда Долгорукову удалось отстоять большую часть своих евреев. Вскоре и те, кого изгнали, вернулись. Любопытно, что причиной той, внезапной высылки послужил русский Соловьев, а не еврей – Поляков. Впрочем, какая разница, в чем та или иная причина очередной юдофобской судороги.

 Такой неожиданной судорогой мне показалась и книга Александра Исаевича Солженицына «Двести лет вместе». Судорогой, исчерпывающе ответившей не на пресловутый «еврейский вопрос», а на старый спор, как относится к «жестоковыйному» племени сам писатель.

 Взял из  последней книги Солженицына, пожалуй, самое безобидное, в смысле ксенофобии, место. Взял, потому что появилась возможность отделить свет от мрака, благодаря книге Ивана Васильевича Евдокимова. Высветить этим самым пресловутым «лучом света в темном царстве» то, что существенно, имеет цену и останется с нами надолго.

 Например, имя академика Императорской Академии Художеств - Исаака Ильича Левитана, его учителей, замечательных художников: Перова, Прянишникова, Саврасова, Сами эти люди были великими мастерами света, каким, впрочем, и считался когда-то, Александр Исаевич Солженицын, пока не занялся злонамеренным и суетным и лживым жизнеописанием судьбы евреев в России.  

                                     2001 г.