Феликс Кандель – человек глубоко интеллигентный, талантливый и порядочный. Отсюда тон его книг: исторических исследований и прозы. Кандель - мудрый историк в своей прозе, и писатель, филигранно владеющий пером, в книгах об истории.
Личностное начало в его работах – самое привлекательное, и Феликс Кандель, как личность, мне близок и понятен. Впрочем, уверен, что почитателей его таланта достаточно и без меня.
Я же повторяю эту мерзкую букву русского алфавита, чтобы подчеркнуть основное свойство таланта Канделя: его книги направлены не к безликой массе читателей, а к каждому из них в отдельности. Он прост и демократичен, чужд гордыни, высокомерия, исповедален, а потому его речь автора «Книги времен и событий» лишена поучений, дидактики и скуки.
Исторические исследования Канделя читаются, как захватывающий детектив.
Обмолвился, что Кандель – человек порядочный. Лет сто назад в русской культуре под порядочностью понимали отсутствие партийных пристрастий, личную честность, способность к объективности и гуманизм.
На этих «четырех китах» и держится историческая проза Канделя. Но это вовсе не значит, что повествует он о событиях бурных с позиций начетчика и бесстрастного ученого. Весь его трехтомник пронизан электрическими токами противоречий, споров, еврейской непримиримостью, страстью к словесным дуэлям.
Кандель относится к документу, как настоящий археолог. Он не смотрит на раритет, как на вещь, которая должна подтвердить его точку зрения. Он бережно держит находку в руках и пользуется ей лишь для того, чтобы построить свой исторический роман как должно: населить его вождями, личностями, человеческими толпами, пропитать текст духом времени.
Кандель безукоризненно владеет искусством монтажа документов. Его «исторический сценарий» выверен до последнего «кадра».
Приведу две цитаты из книги. Кандель рассказывает о декларации Бальфура, в которой впервые, от имени великой державы, было заявлено о праве евреев на Палестину.
Кандель пишет: « В Одессе более ста тысяч человек вышли на улицы города: оркестры играли «Га-Тикву» и «Марсельезу», развевались флаги, колонны демонстрантов проходили мимо британского консульства и кричали «ура» в честь англичан. «Я не верил своим глазам, - вспоминал вице-консул. – Я хорошо знал евреев Одессы. Это были в большинстве своем спокойные, интеллигентные, несколько скептически настроенные люди. Я никогда не подумал бы, что они способны на такое бурное выражение чувств и на такую горячу веру. Для меня декларация Бальфура ничем не отличалась от других дипломатических документов, которые в изобилие выпускал Лондон. Для них – это были трубные звуки самого освободителя – Мессии».
Читатель вряд ли заметит необходимое снижение тона в тексте Канделя. Автор использует скептика дипломата, как необходимую, амортизационную «склейку» с текстом листовки Бунда - ярых противников сионизма: «Народ израильский, старый и умный народ! Посмотри, как кучка людей взяла тебя за нос и водит по улицам. И ты радуешься и танцуешь под чужую музыку, поешь гимны. Ты кричишь: «Палестина наша!». И не видишь, как тонко улыбаются дипломаты и политические дельцы. Им удалось обделать свое дело. На политической сионистской бирже спекулянты собираю «нахес». Им удалось поднять цену бумаг, уже прогоревших…»
И все! Никакого комментария. Кандель ставит точку. Он доверяет читателю. Он знает, что лучшие рецензенты - исторический опыт и время.
Третий том был самым сложным в исследовании историка. Назвал эти заметки «рассказом о вулкане», точнее сказать – об извержении вулкана и чудовищном землетрясении, потрясшем России.
В спокойных, сравнительно, временах разобраться не так сложно. Попробуй устоять на ногах в бурю, сохранить на плаву корабль твоего рассказа.
И это удалось Канделю. Он не ищет виновных, он не носится за призраками участников тех событий с клеймом, он не призывает к бессмысленному покаянию, коллективной ответственности потомков. Как точно формулирует писатель и историк все, что связано с этой проблемой, проблемой осознания народной вины: «Не всякий согласен с тем, что требуется всеобщее покаяние за содеянное в годы советской власти, но если это все–таки необходимо, то наравне с другими народами Советского Союза покаяние должны принести и евреи. Сказано было прежде, и с этим, возможно, стоит согласиться: «Ответственность – господское качество, и лишь рабы от нее увиливают».»
Повторю, и в этом отрывке и во все тексте книги Канделя важен тон его речи. Он боится фальши и настраивает «инструменты» своей летописи безукоризненно. Камертоном служат точнейшие определения. Вот автор приступает к рассказу об Октябрьском перевороте и цитирует замечательного философа и литературоведа М. Гершензона: «Каковы мы есть ( русская интеллигенция), нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, - бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас ярости народной». ( То же говорил еврейский мудрец рабби Ханина за две тысячи лет до описываемых событий: «Молитесь о благополучии верховной власти. Если бы не страх перед ней, люди глотали бы друг друга живьем…!»»
Кандель «поднимает» читателя. Он заставляет его соглашаться или спорить с авторитетами подлинными. Он тактично, осторожно, бережно ведет свой рассказ, но сам материал рассказа настолько грозен, ярок и противоречив, что другого подхода к нему и не могло быть. Кандель боится личных оценок, он не употребляет резких, бранных слов. Но к чему они, если рассказывается, к примеру, о тексте большевистской «агады»: «Были мы рабами у капитала, но пришел Октябрь, и освободил нас, вывел мощной рукой из страны эксплуатации. В этом году - революция здесь, в будущем – революция во всем мире».
В текст этой «агады» поверили миллионы евреев бывшей Российской империи. Кандель не спорит с этим, не торопится с оценками. Он только вспоминает слова раввина Шнеерсона: «Ко мне обратился молодой человек в вопросом, что, мол, будет делать Всевышний, ведь Он потерял почти всех евреев? Я ему ответил, что основной капитал Всевышнего – шестьсот тысяч человек, освобожденных Им из Египта, цел и неприкосновенен, и Он всегда найдет этих людей в различных уголках земли».
Но вот вулкан «народной ярости» перестает засыпать мертвой породой все вокруг. Жизнь снова берет свое. Кандель рассказывает об удивительном феномене еврейского искусства в Советской России: Грановский, Михоэлс, Шагал, Зускин, Альтман, Тышлер…Какие имена! Но большевистская «агада» и здесь оказалась сильнее гения народа, заглушив живые голоса высоких талантов.
Кандель приводит прощальные слова Марка Шагала: «Ни царской, ни советской России я не нужен. Меня не понимают, я здесь чужой… Теперь, во времена РСФСР, я громко кричу: разве вы не замечаете, что мы уже вступили на помост бойни и вот-вот включат ток?.. Последние пять лет жгут мою душу. Я похудел. Наголодался… Возьму с собой жену и дочь. Уеду насовсем. И может быть, вслед за Европой, меня полюбит моя Россия…»
«М о я Россия». И всей книге, написанной Канделем о евреях этой страны, свойственен это рефрен. В ней нет ярости неприятия этой северной страны и ее народа, нет мстительного чувства изгоя, нет даже следов понятного отчуждения давнего эмигранта. Есть глубокая печаль, что роман русского и еврейского народа завершился практически полным разводом, оставив за собой тернии непонимания, злословия и обид.
В завершении этой краткой и поверхностной, признаю это, рецензии хочу отметить, что книга немолодого автора, как мне показалось, написана для людей молодых. Это учебник в лучшем смысле этого слова. Учебник, написанный настолько увлекательно, что смело он может обойтись без методичек и занудных толкований новоявленных педологов.
Достаточно прочесть все три тома «исторического детектива» Феликса Канделя, чтобы пройти сложнейший и поучительный курс истории евреев в России. Сложнейший и деликатнейший. Труд свой Кандель завершил строчками еврейского поэта: «Если собираешься открыть новую звезду, смотри, чтобы твоему народу не стало от этого темнее…» Мне кажется, что о строчках этих автор книги помнил постоянно, а потому и добился ощущения света, простоты и ясности в своем архисложном, многолетнем труде.
Комментариев нет:
Отправить комментарий