РОССИЯ И КУЛЬТ ПОБЕДЫ

 У Новодворской в «Поэты и цари»: «… русский человек не любит жить, он любит ныть и жаловаться, для него прошлое всегда лучше настоящего».

 От того это, что не верит он в будущее, а почему он должен верить. Тысячелетний опыт учит русского человека, что в завтрашнем дне будет столько же печали и горя, как и в сегодняшнем. Не было бы больше тягот – и на том спасибо.

 Русская история – бесконечная череда травм. Последняя тяжкая травма (война с Гитлером) . Трагедию эту культивируют нынче, как победу. И культ этот может привести к очередной травме, к гибели народа и страны окончательной, к травме, несовместимой с жизнью.

 Говорят - забери у народа победу и лишишь его радости. Верно, как чревата Апокалипсисом страсть получать и получать радость от одних лишь ратных побед. От смерти, а не от жизни. От ненависти, а не от любви.

  

 Поэты, конечно, а не цари пишут историю, но этим дело не ограничивается. Знающий и понимающий прошлое многое знает и понимает о будущем. Русские демократы и либералы конца 80-х начала 90-х годов прошлого века плохо читали то, что надо было прочесть. Вот Иван Бунин в «Окаянных днях»: «Один орловский мужик сказал мне два года тому назад удивительные слова: «Мы, батюшка, не можем себе волю дать. Взять хотя бы меня такого-то. Ты не смотри, что я такой смирный. Я хорош, добер, пока мне воли не дашь. А то я первым разбойником, первым грабителем, первым вором, первым пьяницей окажусь».

 Нынче те же демократы  и либералы проклинают «вертикаль» власти, «закручивание гаек» и прочие «фокусы Путина». Но при этом они же понятия не имеют, как заставить «мужика», получившего волю, не грабить, не воровать и не пить горькую.

 Граф Струтынский, якобы, с точностью передает суть своей беседы с Александром Пушкиным. Вернее всего, приукрашивает умный граф, что-то от себя добавляет, но зерно в  перессказе обнаружить нетрудно: «…абсолютизм, это самодержавное правление одного человека, стоящего выше закона, потому что он сам устанавливает закон, не может быть неизменной нормой, предопределяющей будущее; самодержавию суждено подвергнуться постепенному изменению и некогда поделиться половиною своей власти с народом. Но это наступит еще не скоро, потому что скоро наступить не может и не должно.

- Почему не должно? - переспросил Пушкина граф.

- Все внезапное вредно, - ответил Пушкин, - Глаз, привыкший к темноте, надо постепенно приучать к свету. Природного раба надо постепенно обучать разумному пользованию свободой. Понимаете? Наш народ еще темен, почти дик; дай ему послабление - он взбесится».

 Вот и взбесились народы бывшей империи и вновь получили тяжелейшую травму.

  Классику вторил Максим Горький в «Несвоевременных мыслях» за 1917 год:  «Я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, - недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего».

 Алексей Пешков поднимался с самого грязного дна отечественной жизни, а потому народ свой не жаловал, потому и здесь ошибся: «разнузданного деспота» получила Россия из грузин.