ИЗРАИЛЬ. НЕВОЗМОЖНОСТЬ РАСИЗМА.

 Понятия «расизм» нет в словаре Даля. Сам расизм и тогда был, а вот слова такого не было. Есть в знаменитом четырехтомнике: «РАСА - племя, порода, поколение, видоизменение животного и человека, которое ведется родом. Расы человеческого рода, породы, поколения».

 В дальнейшем понятие «расы» подверглось существенному уточнению. Наука решила разделить народы по цвету кожи. Вполне возможно, предпринято это было лишь в технических целях, для удобства манипуляции понятиями.

 Мысль гуманитария никогда не сможет понять, почему чернокожий эфиоп, исповедующий иудаизм, и представитель нигерийского племени хауса – принадлежат к одной расе? Также совершенно непонятно, почему евреи и арабы - семиты. Происхождение из одного географического источника народов, часто не ставит племена рядом, а разводит их далеко друг от друга. Пожалуй, подобное «сходство» может развести еще неотвратимей, чем под воздействием «чистоты расы» соединить.

 Следовательно, и современное понятие расизма - весьма условно. Чаще всего скрывается под ним обычная человеческая ксенофобия. Кстати, и этого слова нет в словаре Даля. Можно смело сделать вывод, что  наше «просвещенное и цивилизованное» общество «обогатило» речь человеческую словами ненависти, нетерпимости, смерти. 

  Мир наш пропитан расизмом до последней своей клетки. Такой публицист, как В.В. Шульгин, вообще считал расизм – нормальным, понятным и простительным человеческим качеством. « Я утверждаю, - писал он в своем известном труде «Что нам в них не нравится», - что расовый, или инстинктивный, антисемитизм имеет столько же основания, то есть столь же почтенен или непочтенен, как всякие вообще инстинкты».

 Далее, Шульгин утверждал, что расизм – инстинкт совершенно правильный, потому что  смешанные браки ведут к исчезновению слабейшей расы. Русскую Шульгин считал таковой. Гитлер, по этой логике, должен был признать, что ариец - малосильный карлик по сравнению с могучим евреем.

 Расизм, научно объясненный, есть полнейшая чушь. Пример тому – народ еврейский. За 2 тысячелетия невольного пребывания в гостях, он, пожалуй, стал самым смешанным народом мира, расу которого определить совершенно невозможно. Как тут не вспомнить о рабах Авраама, и о толпе инородцев, последовавших за Моисеем. Некоторые исследователи подозревают, что именно эти люди надумали лепить «Золотого тельца», но каждый, кому хоть немного знакома жестоковыйная порода еврея, с утверждением подобным имеет полное право не согласиться.

  Смешанность  "расы" лежала в основе самого еврейского народа. Творец начал великий эксперимент с интернационалом людей задолго до нынешних защитников прав человека. Да и теперь судьи Галахи сочтут евреем каждого, у кого хотя бы прапрабабка была еврейкой. 

 Следовательно, и обвинение евреев Израиля в расизме, не просто глупость, а глупость злонамеренная.

 Почти все усатые жители Газы похожи друг на друга, как однояйцовые близнецы. Толпа жителей Тель-Авива больше смахивает на население Вавилона, в период столпотворения. В нынешнем Исходе принимают участие люди всех цветов кожи.

 Евреи – не семиты, не белые, не черные, желто или краснокожие. Евреи – это евреи. Народ, выбравший сам себя, свое предназначение, своего Бога, свою судьбу.

 Мало того, народ, всем своим существом доказывающий пагубность расизма в любом виде. Нет сильных или слабых рас. Есть сильный или слабый Закон народа, вера нации в свое  предназначение. Проще говоря, есть сильные и слабые национальные идеи.

 Еврея нельзя обвинить в расизме. Можно обвинить лишь в приверженности к своим традициям, к своей религии, к своей культуре. Враги еврейства всегда видели в этом корни трагедии еврейского народа. Сами же евреи – единственную возможность сохранить верность своему роду, единственную защиту, как доказывает история, от агрессии зла.

 Эта особенность иудейского воспитания всегда раздражала окружающих. Врагам  время от времени казалось, что физически уничтожив еврейство, они, тем самым, докажут свою правоту, право на единоличное владение истиной в конечной инстанции.

 Этим  уничтожением, и старается, заняться в очередной раз мировое сообщество с подачи арабов, используя исламский фашизм, как ударный отряд агрессии против евреев. Типичный расизм делает попытки атаковать единственное общество на земле, противное самим принципам расизма.

 У арабов Израиля были все возможности, чтобы слиться с евреями хотя бы малой частью своей общины. Достаточно было одного: решимости немного потесниться, терпимости, доброты к вернувшимся на свою землю бездомным людям.

 Однако этого не произошло. Ненависть стала основой арабского расизма по отношению к евреям. Глубокая, коренная ненависть, обычная для мира зла, окружающего наш народ.

 Израиль на протяжении всей своей истории  воюет с ненавистью, расизмом, фашизмом арабов.

Кому-то кажется, что тот же покойный Арафат заработал свою славу лишь в ходе последней волны террора. Ерунда все это. В Израиле знали, с кем имеют дело задолго до вручения Нобелевской премии мира этому людоеду.

В мае 1988 года Ицхак Шамир дал интервью еженедельнику "Тайм". Привожу сказанное в адрес Арафата: " В ходе 2-ой мировой войны союзники решили, что они не будут вести переговоров с Гитлером. Для нас Арафат все равно, что Гитлер. Он хочет видеть каждого из нас мертвым".

Сколько же потребовалось усилий «полезных идиотов» на Западе и Шимону Пересу с компанией, чтобы превратить коричневое чудовище в розового ангела?

 Штукари от идеологии, и местные, и заморские, придумали какое-то «национально-освободительное движение палестинского народа, борьбу за свои права».

 Бред! Это евреи Израиля бесправны, просто потому, что самое святое право человека, право на жизнь, арабы, по отношению к евреям, не соблюдают и соблюдать не намерены. В связи с этим, всякое лишение прав самих арабов выглядит легким наказанием.

 Разница между исламским фашизмом и нацизмом Гитлера невелика. Фюрер, например, придумал, что убийцам детей ничего не грозит после смерти, так как нет ни ада, ни рая. Исламский фашизм обещает убийцам еврейских детей райские кущи.

 350 мудрецов ислама собрались в 2001 году и решили, что это так, а не иначе. Главное, чтобы ребенок был еврейским. Подобное, с точки зрения либералов Запада, конечно, не расизм, а расизм – стремление бездомного народа обрести крышу над головой. Причем там, где всегда жили его предки.

 Надо думать, истеричные активистки левого движения по всему миру, призывающие на шабаше по поводу прав человека, покончить с «агрессией расистов Израиля» тоже рассчитывают попасть в рай. 

 Война террора против Еврейского государства, начатая арабской нацией, сама по себе лишила населения Израиля священного права на жизнь. Следовательно, и о правах «палестинского» народа можно будет вспомнить только тогда, когда народ этот прекратит воспитывать убийц в массовом порядке.

Как только исламский фашизм почувствовал "слабину" Запада, как тут же стал убивать всех без разбора. В США и Кении, в России и Испании.

 В словаре Даля нет и быть не могло понятий «фашизм» и «нацизм». Это тоже изобретение недавнего века. Фашизм, нацизм и расизм  связаны воедино. Исламский фашизм, стыдливо названный фундаментализмом, понятие из новейших.

 Исламский фашизм, точно также как это делал нацизм германский, атакует само право евреев Израиля на существование. В доказательствах этот факт не нуждается. С детских лет почти все приверженцы ислама, особенно в арабском мире, воспитываются в расовой ненависти к еврею, как таковому, независимо от его пола, рода занятий и возраста.

 Нацизм немцев разделил весь мир на арийцев и не арийцев. Фашизм ислама сотворил тоже, сделав акцент на верных и неверных. Причем, агрессия против неверных стала в наши дни нормой существования слуг Аллаха.

 Фашизм ислама ставит своей целью полное разрушение культуры, противной идеалам слуг Аллаха. Вспомним борьбу фашистов против «дегенеративного» искусства, и разрушение талибами древних статуй Будды.

 Нацизм ХХ века поставил под сомнение  право «неверных» на жизнь. Тем же самым и заняты исламские фашисты сегодня. С одной только поправкой: согласно восточной традиции, они и свой народ не думают жалеть. Ненависть к жизни вообще – главная особенность исламского фашизма.

 В свое время, потворство Запада Гитлеру привело к сокрушительной Второй мировой войне. Либералы всего мира дружно уважали « демократический выбор немецкого народа, его право на самоопределение, настаивали на невмешательстве во внутренние дела суверенного государства ». К очередной, чудовищной мировой бойне ведет потворство Запада исламскому фашизму.

   Снова страх и корысть, как и в случае зарождающегося германского нацизма, лежат в основе политики развитых держав Запада. Вновь искусственно вызванная куриная слепота не позволяет им увидеть очевидное. Вновь им кажется, что новый фашизм стремиться лишить жизни только граждан Израиля. Вновь эти добрые люди убеждены, что дело ограничится очередными газовыми печами для одних лишь евреев.

 Верно, на острие борьбы, как и 80 лет назад,  –  потомки Иакова. Евреи, практически в одиночку, стоят на пути разгорающегося пожара. Евреи, наконец-то вооружены, их противостояние арабам эффективно, но беда в том, что Израилю приходится не просто отражать атаки современного арабского нацизма, но делать это со связанными за спиной руками.

 А такое сопротивление смахивает на трагическую комедию с предсказуемым, увы, итогом.

 Мир никак не хочет понять, что арабам не нужна  земля Израиля. У арабов своей, пустой землицы предостаточно. Не нужно им и богатство Израиля. Арабы разграбят, растранжирят его за считанные годы. Им нужно только одно – еврейские жизни. Геноцид – вот язык всех фашистов мира. Другого языка у этой человеческой породы не существует. Сначала исламский нацизм стремится покончить с Израилем, затем воины исламы возьмутся и за тех, кто считает свои позиции незыблемыми. Фанатики ислама  начнут сводить счеты с Испанией и Францией, с Россией, с Турцией и США….Да что там "начнут"! Уже начали.

 Однажды интернационалу юдофобов удалось протащить через ООН резолюцию, приравнивающую сионизм к расизму. Следовательно, целое государство – Израиль - было признано большинством наций мира расистским, а его население – расистами. Эта резолюция ООН была, по сути, призывом к уничтожению суверенного государства и его народа. Резолюция, лишающая народ этот права на жизнь.  Рухнула «Империя зла», «большинство» растаяло, как сосулька весной, и  позорный, людоедский  акт был тут же отменен.

 В припадке нового, агрессивного психоза арабы решили затянуть старую песню. Государства тоталитарные, где права собственных граждан, как правило, не соблюдаются, государства расистские по своей религиозной и общественной сути, в начале 2001 года решили снова протащить гнилую идейку о расизме евреев Израиля.

 И где, в ЮАР, в стране, где обычный черный расизм победил апартеид, неуклюжую, но все попытку белых и чернокожих граждан жить вместе. Черный расизм успешно разрушает эту, некогда процветающую, страну отважных буров. Англичанам, в свое время, не удалось одолеть голландских поселенцев на Юге Африки. Сегодня белое население ЮАР  бежало и бежит в панике из нового «безрасового» общества криминала, насилия и нищеты.  

 Точно такую участь готовит Израилю Запад, потакающий расизму арабскому, все еще потворствуя, по сути, самому  злому из человеческих чувств: н е н а в и с т и. Ибо любой фашизм, исламский в том числе, это всего лишь форма легализации этого атавистического чувства. По Далю: « НЕНАВИДЕТЬ кого, что; нетерпеть, нелюбить, невыносить, чувствовать отвращенье, омерзенье, желать зла, быть кому-то врагом, питать вражду, злобу, самую сильную нелюбовь».

  Вот точная  формула зла. С этим злом и борется, по своему обыкновению, народ Израиля. Борется вовсе не потому, что нет этого самого зла в самом еврейском народе. Есть зло, не станем отрицать, и в полном наборе. Просто народ Торы обладает устойчивым иммунитетом от массового психоза, эпидемии всеобщего безумия, именуемой ненавистью к жизни.

 Вот этого и не мог простить евреям Гитлер, как и сейчас не может простить исламский нацизм.

                                                                 2002 г.

ТЕСТ НА ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ о еврейских поселениях

Тысячелетия юдофобы придумывали разные причины для травли народа Торы: то он Христа распяли, то  колодцы отравляли, то чумой заражали, то пили кровь христианских младенцев, то коренной народ  спаивали или шпионили на врага... В общем, много было причин грабить и убивать беззащитных и бесправных. Нынче любимая причина гнобить еврея в Израиле - миф о злокозненности поселений. Значит , не лишне вспомнить один из моих очерков на эту тему.

 ЭЛЬКАНА

 В предгорьях Самарии дорожное строительство ведется с необыкновенным размахом. Мост здесь возводят самый длинный в Израиле – около 700 метров через Цомет Касем, а сколько новых развязок, расширенных трасс… Дорога на Ариэль. Вот на этом перекрестке лет 13 назад стоял со своей командой Йоси Сарид и протестовал против строительство новой дороги к «оккупированным территориям». Дорогу построили, выросли поселения, стал замечательным городом Ариэль, но Сарид и его партия все  протестуют./

 Еще одно новое строительство. Знак времени. Поселок Матан. Бетонный забор вдоль границы с территориями, тянется он километра на полтора, дальше колючая проволока. /

 - Они думают, что можно отделиться, - говорит мой спутник. – Оградиться от арабов. Какая глупость! Мой знакомый живет на территориях, в Кфар-Касем, а его  родная сестра в Петах –Тикве. Чем мы хотим заняться: разделением семей? Нас снова начнут упрекать, и не без оснований, в нарушении прав человека. Здесь все так перемешано, что никакими заборами проблему не решить./

 Поселение Элькана, запад Самарии, 15 минут по скоростной трассе от Петах-Тиквы. 230 метров над уровнем моря. Дом Шабтая Елиасона. /

 Под ягодным кустом ( чудные плоды куста этого так похожи на крыжовник) пластом лежат градины, не таят даже в полдень. У нас, в центре страны, дождь. Здесь – град. Другой мир совсем рядом. Мир, откуда видна добрая половина Израиля. /

 С балкона дома Шабтая вижу высотки Тель-Авива, трубы электростанции в Хедере, дома Нетании, а Петах-Тиква, как на ладони… Вижу узкую, белесую полоску моря. В зимнем море шторм сегодня. /

-          Вот с этой горушки, - говорит Шабтай. – Иорданцы обстреливали из пушек Тель-Авив. Там еще сохранились следы их позиций. /

 Высоты эти на, так называемых, территориях. Смотрю отсюда на Израиль и думаю, что стали мы жертвой вечной страсти подобия. Хотим быть, как все «развитые, просвещенные и цивилизованные», - империей. Хотим оперировать обычными словесами: завоевали, оккупировали, покорили, захватили…. Как это все смешно звучит. Достаточно подняться всего лишь на 230 метров над уровнем моря, чтобы понять весь горький юмор ситуации. /

 И еще смешней строить политику государства, не из реалий очевидных исходя, а на базе дурацкой лексики, наивных законов «истмата» и «диалектического материализма». Мы никак не можем привыкнуть к своему не подобию во всем. Это касается и географии наших владений и души нашей. /

 Элькана – в переводе «Бог купил». Земля  Божья. По крайней мере, та, где стоит этот удивительный поселок . Со стороны и домов не видно: один сплошной сад, зеленый остров. Все это поднялось из каменистой почвы за не полных 23 года. /

 700 семей живет в Элькана, около четырех тысяч человек. Недавно слышал одного «умеренного» политического деятеля. Он ратовал за «выправление границы» нашего государства и грозился упразднить некоторые поселения. Смотрю сверху на равнину Израиля. Где тут граница, которую надо бы «выпрямить»? В море что ли? /

 Еще выше поселения стоят старые караваны и здание бывшего полицейского участка иорданцев. В пионерский год и караванов не было. Ариэль Шарон прислал поселенцам непромокаемые палатки. В них и жили первые люди земли, приобретенной Богом. 15  семей. В основном, репатрианты из СССР. /

  - Хорошие были палатки, - рассказывает Шабтай. – Только дождь по ним стучал очень громко, как палочки по коже барабана….  Вплоть до 1977 года мы не заселяли территорию. Уговаривали арабов признать Израиль в его старых границах. Мы тогда хотели отдать в обмен за мир и признание западный берег. Но нам без устали твердили: нет, нет и нет. Нет Израилю, нет евреям. Обещали всех нас уничтожить. Тогда было принято решение начать строительство поселений. Мы были первыми поселенцами. Нами руководил Марк Лапид. Потом его убили арабы в Хевроне. Его и старшего сына…. Нам тогда выделили 16 миллионов лир. Денег было мало, но энтузиазма много. Жила среди нас женщина из Одессы – Анна Хирам. Это был не человек, а сгусток бешеной энергии, оптимизма и решительности. Глядя на нее , и мужчины наши делали то, что, казалось бы, и поднять было невозможно… Вот эти эвкалипты я посадил. Одно дерево уже обхватить не могу двумя руками. Вон какой ствол. 

 Ныне русских здесь мало. Человек сорок, не больше. Эстафету перехватили поселенцы из Западной Европы и прежнего ЮАР. Из сытости и покоя перебрались они на «заминированную» землю территорий. /

  Впрочем, поселенцы так не считают.  Марселя ГАНСА, он в Амстердаме родился, выбрали эльканцы в начальство. /

-          Никуда и никогда мы отсюда не уйдем, - говорит он. – Эта земля останется навсегда землей Израиля. Когда-то мы сражались на этих холмах с филистимлянами. Мы хоронили здесь своих святых. Мы превратили эту пустыню в сад. Мы не несем угрозу арабам. Мы не хотим им зла. Мы всегда были и будем добрыми соседями. Мало того, залог процветания Иудеи и Самарии в наших поселениях. Вы сами видите это. /

 Вижу. Я вижу, но видят ли это арабы? Хотят ли видеть? Прежде, вокруг Элькана было абсолютно тихо. Вокруг поселения оливковые рощи, принадлежащие арабам. Там они работали и пасли своих ослов и коз. Но совсем недавно случилась попытка погрома. Арабы с камнями и бутылками пришли от деревни Месха. Теперь дорогу, ведущую к арабской деревне, завалили землей и камнями. Рядом бетонные кубы поста, мешки с песком. Поселение стережет армейский джип с пулеметом и машина охраны, нанятой самими поселенцами. Считается, что этих сил вполне достаточно. Да и сами поселенцы, как правило, люди с оружием и хорошей военной подготовкой. /

   У Марселя Ганса – крупного человека с открытым, добрым лицом – пятеро детей. Ребятни в этом религиозном поселении множество. Все дети поселенцев служили или служат в армии. Мне показали один дом ортодокса. Один – единственный. Дети хозяина дома по религиозным соображениям в армии не служили. /

 Здоровый, сильный, чистый, как правило, народ  живет в Элькана. Чистый и мужественный. Шабтай           Элиасон водил меня по улицам поселка и с гордостью рассказывал о земляках. Этот дом принадлежит человеку – «золотые руки», а этот полковнику Цахала, этот построил преподаватель университета, доктор наук. Этот принадлежит сыну бывшего председателя колхоза в Биробиджане. Тоже замечательный человек. …  Впрочем, еще один дом был мне показан, как большая достопримечательность со знаком минус. /

-          Здесь, -сказали, понизив голос. – Живет настоящая расистка. Ты представляешь, она считает евреями только людей веры. Все поселенцы с ней спорят, осуждая, но она стоит на своем. /

  Все верно. Только в атмосфере любви к земле и терпимости можно было за 23 года построить то, что мне показали. /

 Элькана - место удивительное еще и разнообразием своей архитектуры. Все дома разные, как и люди в этом поселении. Вот дом, построенный «немцем»: высокая  черепичная крыша, черные доски вразлет, мансарда. А это, наверняка, жилище «русского» человека. Здесь, в каменном гнезде, обитает семья «альпийца»…   /

 Один, единственный,  дом мне совсем не понравился. Мрачная громадина, как грубый нарост, торчала из склона холма. /

-          А здесь кто живет? /

-          Жулик, - признались со вздохом. - Жадный и глупый человек. Нам стыдно, что в Элькана есть такой./

  А еще моему спутнику стало стыдно после нашего разговора с одним русскоязычным парнем из охраны. Парень этот характеризовал арабов, как зверей, палачей и негодяев. Всех скопом. /

-          Это не наш человек, - пояснили мне после разговора. – Он из Ариэля. Мы знаем арабов лучше. Мы живем бок о бок с ними. Только с оценками торопится не нужно: кто плохой, кто хороший …. Люди, как люди. Другое всегда настораживало. Ехал как-то через арабскую деревню Кфар-Касем, гляжу – дохлый осел лежит на обочине. Еду через неделю – он все еще там валяется – летом, в жару, облепленный мухами. Вот на этом мы с арабами никогда не сойдемся. Разные мы, совсем разные. Вот в чем беда. /

 Сад Шабтая Елиасона «раскинулся» всего лишь на двух сотках земли. Этот немолодой человек сам, своими собственными руками, возделал эту землю, посадил два десятка удивительных плодовых растений. Есть у Шабтая старая обида. Его как-то назвали помещиком и оккупантом. /

-          Я никого не эксплуатировал и ничего не оккупировал, - говорит Шабтай. – Все это мной куплено, и мной одним, с помощью жены, конечно, выращено. … Как красиво все цветет, правда? /

 Шли мы вокруг дома, по саду, и показывал мне Шабтай разные диковинные плоды, мне, невежде, не известные. И не только показывал, но и пробовать давал. Вкус всего, выращенного в этом саду, мне показался удивительным./

-          Без ядов химии, - повторял то и дело Шабтай. – Чистый продукт./

Все быстро растет под нашим солнцем. Корни уходят вглубь  этой каменистой земли. Своим садом накрепко врастают в нее жители Элькана. Садом и детьми. /

 Вот ребята в кипах – сборная команда по шахматам. Детская команда до 14 лет. Гарри Каспаров финансировал ребят в первенстве по интернету, где они стали победителями. Но и в очных поединках с командами из США и Венгрии одержали победу. /

 Нельзя ничего путного построить, повторю это, без любви и терпимости. Стоя на веранде своего дома, Шабтай характеризовал своих соседей:

-          Эти, из Йемена, - замечательные люди. Эти, из России, - образцовая семья. Эти, из Бельгии, дружные, хорошие люди… Большой колледж для девчонок, будущих педагогов, построили в нашем поселении евреи из Канады и США. Они наши частые гости. Я живу в религиозном поселении  вот уже скоро 30 лет, кипу не ношу, синагогу посещаю не часто, но никто и никогда не навязывал мне свои взгляды, свое мировоззрение. Я и сам не  собираюсь  делать это. Никому не навязываю свою точку зрения. Но хочу сказать, что никогда не уйду с этой земли. Убежден – без политики поселений погибнет и наше Еврейское государство. Знаете. почему я это говорю? Да потому что знаю: ни о чем другом, кроме подлинного мира и согласия с арабами не думают мои земляки. Мы несем только добро этой земле, добро Израилю и нашим соседям. Мы – не военная база, не солдатская казарма. Мы вернулись домой, мы любим эту землю, мы – труженики – и только. Любой закон Божий и человеческий должен быть на страже нашего покоя и благополучия. И никто не убедит меня, что это не так./

   Уезжал из Элькана. Обернулся на прощание, снова увидел цветущую красоту поселения, и вспомнил слова Шабтая: « Без ядовитой химии. Чистый продукт»./

                                                             2000 г.

ПЫТКА рассказ

              «У каждого еврея есть своя доля в будущем мире» (Гемора Санхедрин, глава 11).

 Давида Абрамовича Аджиашвили взяли с поличным на вагоне, груженом ворованными стойматериалами: бешеным дефицитом по тем, давним временам.

 Как раз накануне этого печального события Аджиашвили решил «завязать», ограничиться накопленным и больше никогда не переступать закон.

-          В последний раз, - решил он, но именно этот раз и стал роковым.

 Давид Абрамович Аджиашвили не был профессиональным вором, а работал снабженцем при строительном тресте в своем родном городе Кутаиси. Русский язык он знал плохо, но был настолько талантлив, что именно его начальство посылало в дальние вояжи за самыми необходимыми материалами.

 В командировку брал Аджиашвили два чемодана: в большом лежали апельсины, в том, что поменьше, армянский коньяк лучшей пробы.

  «Для любой бумаги нужны «ноги». Бумага сама не ходит». Эту поговорку Борис Абрамовичт произносил на русском языке и почти без акцента.

  Упомянутыми «ногами» были апельсины и коньяк. Обычный ассортимент «ног» снабженец разбавлял астраханской икрой и башкирским медом, а иногда он прихватывал с собой остро пахнущие копчености с местного мясо – комбината.

 Аджиашвили был сиротой и евреем, а потому давно понял, что за все хорошее в этой жизни нужно платить, а плохое придет к тебе и так – бесплатно.

 В психологии русского человека Давид Абрамович разобрался неплохо. «Ноги – ногами», но он умел «приправить» свои дары искренним добрым словом. Человек талантливый и артистичный от природы он умел завоевывать симпатии людей.

 Давида Аджиашвили арестовали на станции небольшого, провинциального городка Н. Городку этому повезло необыкновенно. Именно в Н построили мощный завод строительных материалов – и городок расцвел на глазах.

 Прежде мужики в этом городе пили дешевый, деревенский самогон, но к середине семидесятых годов перестали брать даже «Московскую» и готовы были переплачивать за «Старку» или «Столичную водку».

 Продукция завода была строго нормирована, но при всей строгости учета на фабриках и заводах в эпоху развитого социализма всегда появлялись «излишки».

 Вот этими излишками, порой, и занимался Давид Абрамович. Естественно, с благословения и при участии местных командиров производства.

 Начальство в Кутаиси считало его незаменимым работником и щедро оплачивало труд Аджиашвили. Был у него на родине хороший дом, хорошая  жена и две красавицы дочери: Лали и Цицино. Дочери, чистой души девушки, учились в медицинском институте, и ничего не знали  о «левых» делах отца, благодаря которым у них было все, что только могла пожелать еврейская невеста в славном городе Кутаиси.

 Двое в штатском появились как приведения из пара, выпущенного маневровым паровозом, предъявили снабженцу документы и вежливо попросили следовать за ними.

 Давид Абрамович сразу вспомнил дочерей и чуть не бросился под этот самый, промчавшийся мимо паровозик. Но жажда жизни победила и на этот раз. Аджиашвили на одеревеневших ногах добрался до разбитой «победы» и был доставлен в  местное отделение по борьбе с расхитителями социалистической собственности.

 Он давно обдумал, как вести себя в случае ареста. Давид Абрамович знал, что его могут выкупить из узилища, но только при одном условии: он должен молчать, притворяться идиотом, и делать вид, что ни слова не понимает на великом  языке Пушкина и Толстого Льва.

 Он знал, что шансы увидеть в этом маленьком городке следователя, знающего язык Руставели, ровнялись нулю.

 Давид Абрамович знал также и то, что за «длинный язык» его могут достать, где угодно: и на зоне, за высоким забором и в родном доме, в Кутаиси, за крепкими стенами и запорами.

 Он мог безропотно, никого не выдавая, принять на себя срок, и тогда, он это знал точно, его семья по-прежнему не будет знать бедности и лишений.

 В общем, только изысканные пытки могли заставить Аджиашвили начать со следователем доверительную беседу. Кстати, мысль эта о страшных пытках возникла в мозгу Давида Абрамовича, когда он увидел физиономию следователя.

 Человек, больше похожий на внезапно ожившего динозавра, молча, не глядя на задержанного, приступил к досмотру личных вещей снабженца.

 Первым он достал странного вида мешочек, раскрыл змейку, и удивленно прохрипел: «Это что за коробочки? Валюта там, брильянты?»

-          Там, там… - забормотал Давид Аджиашвили, вмиг забыв о своей немоте и плохом знании русского языка.

-          Сидякин, дай нож, - поднялся во весь рост следователь, - поглядим, что этот «кацо» там прячет. Нет, тащи лучше молоток!

 Мицва тфилин был, пожалуй, единственным, что связывало Давида с еврейством. Тфилин подарил ему отец на бармицву и сказал: «Сын, надевай их каждое утро, если хочешь, чтобы у тебя была браха, чтобы благословен ты был в этой жизни».

 И вот сейчас при мысли, что этот страшный человек начнет ломать подарок отца, Аджиашвили забыл обо всем на свете. Забыл о своей семье, о «подельниках», забыл о кровной необходимости молчать. Он был готов к любой пытке, но не этой.

 Давид никогда не считал себя человеком традиции. Дома, в Кутаиси, он даже посмеивался над евреями, способными соблюдать кашрут или не работать в субботу. И вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, он понял, что должен  спасти эти кожаные коробочки любой ценой.  Даже ценой собственной жизни

 Давид вскочил, мешая русские и грузинские слова, закричал: «Товарищ начальник! Это только тфилин! Я еврей. Я надеваю это каждое утро, так мне велел делать отец. Там ничего нет. Клянусь жизнью дочерей!»

 Следователь молча и тупо, как показалось Давиду, уставился на него, немигающими, будто без век, глазами. Тут появился Сидякин с финкой и молотком. Увидев эти жуткие инструменты, Аджиашвили заметался, и в совершенно невменяемом состоянии выдавил из себя: « Я все скажу! Все! Только не трогай тфилин!»

-          Свободен – сказал милиционеру «динозавр». Тот вышел из камеры. Следователь молча присел к машинке  и, тыча грузными пальцами в клавиши, стал печатать. Затем  повернулся к задержанному всем туловищем. Давиду вдруг показалось, что он какими-то своими словами или действиями причинил следователю боль.

-          Иди, - произнес тот еле слышно. – Даю два часа. Если через 120 минут тебя не будет в этой камере, меня ждут большие неприятности. И тебя тоже… Все понял? Это возьми, - он кивнул на тфилин.

 Оказавшись на улице, совершенно обалдевший Давид Аджиашвили бросился под колеса случайной машины и через двадцать минут был там, где ему надлежало быть.

-          Сколько дал менту? – спросили у Давида.

Аджиашвили не ответил. Он имел на это право. Взятка – дело интимное.

 Были срочно посланы гонцы на завод, на станцию. «Левый» товар очень быстро превратился в «правый»

 Ровно через два часа Давид переступил порог следственной камеры. «Динозавр» ждал его, но ничего не сказал и даже не поднял глаза на Давида.

 Утром Аджиашвили выпустили на волю и даже извинились.

 Прошел месяц. Давид Абрамович специально прилетел из Кутаиси, чтобы отблагодарить следователя. Он привез тому корзину подарков. Он был готов расплатиться деньгами или брильянтами.

 Он узнал адрес следователя, и явился к нему на дом.

-          Слушай, - сказал ему «динозавр». – Я ждал, что ты вернешься. Я не святой. Мне нужны деньги, но с тебя ничего не возьму. Отца моего звали Исаак, и помог не тебе, жулику и ворюге, а сыну Абрама Аджиашвили. А сейчас уйди, и чтобы я тебя больше в нашем городе не видел.

 Через год после этих событий Давид с семьей уехал в Израиль. Здесь, в Израиле, он часто рассказывал эту историю своим друзьям, а при этом всегда добавлял: «Не понимаю, почему он не взял деньги. Все-таки русские евреи большие праведники, чем мы».

 Сегодня внуки Давида учатся в йешиве. Дед их ведет тихую, честную, стариковскую жизнь. Как и прежде он по утрам надевает тфилин и произносит слова молитвы на иврите. Но каждый раз, каждое утро, он вспоминает своего спасителя, старшего следователя ОБХСС товарища Клигмана Михаила  Исааковича  и думает, что для этого еврея обязательно найдется достойное место в Будущем мире.

ТРИ ДОЧЕРИ Судьбы

 У Магды Петровны Бортштак было трое детей женского пола. Они и теперь живут. Только Магды Петровны нет на свете. /

 В этой истории нет ничего веселого, и рассказывать мне ее совсем не хочется. Всем нам и так хватает печали в этой жизни. Но, подумав, я решил, что слишком уж типичный случай стал мне известен, и я должен рассказать о нем. 

 В Израиль Магда Петровна перебралась пять лет назад, с семьей старшей дочери - Софьи, средняя - Марина, еще раньше, подалась в Америку, а младшая - Анна - осталась в России. У ее мужа был неплохой бизнес - пекарня, сын учился в спецшколе, был круглым отличником, и покидать Москву и Анна, и ее муж категорически отказались. 

 Верный спутник жизни Магды Петровны - отец ее дочерей - Соломон Борштак - покинул этот мир давно, от сердечной болезни, не дожив до старости. Делал он важную секретную работу на оборонном заводе. Там же долгие годы трудилась и Магда Петровна. 

 Тридцать лет супруги вместе уходили на свой завод и, как правило, вместе и возвращались домой. 

 Детей своих они любили, давали все необходимое, но виделись не так часто. В детстве, девиц, одну за другой, воспитывали бабушки, а потом дочери выросли, вышли замуж, и стали жить своей жизнью, оказывая родителям положенные знаки уважения, и принимая от них разные подарки, как правило, богатые. 

 И Магда  и Соломон Борштак понимали, что отдали общественному производству много физических сил, времени и нервной энергии, а  дочерям приходилось довольствоваться тем, что оставалось от физических и духовных сил.

-         Они у нас выросли на остатках, - любил говорить Соломон. 

-         Но на хороших, - утешала мужа Магда. 

В такой судьбе детей не было ничего исключительного. Все население СССР трудилось на общественных работах. И считалось, что воспитание подрастающего поколения входит в обязанность государства. Еще Макаренко был убежден в недопустимости родительской опеки ( они, родители, разными бывают), а хорошее государство ничему плохому детей научить не может. 

 Дочери Магды Петровны оставались на "продленке", ходили в разные кружки, а летом отдыхали в пионерском лагере. Учились они хорошо, и поведением отличались безукоризненным. 

 Все дочери успели закончить ВУЗы, а потом Борштак умер, но дети к тому времени встали на ноги, и в активной помощи родителей уже не нуждались.

 Магда Петровна осталась одна в небольшой квартире на проспекте Мира. Еще три года после смерти мужа, она продолжала работать в своем проектном бюро, потом вышла на пенсию, но, без труда, нашла себя в свободной жизни.

  Был выработан подробный план посещения музеев, театров и концертных залов.   По выходным она навещала семьи дочерей, по мере сил занималась внуками - и жизнь всем им казалась вполне нормальной и упорядоченной. 

 Потом началась перестройка. Страна стала переворачиваться с боку на бок, исчезли продукты в магазинах, лихорадило заводы. Объявили свободу слова - и Россия стала жить с оголенными нервами. 

 Магда Петровна в партии никогда не состояла, к Советской власти относилась, как к неизбежному злу, но реформы пугали ее еще больше. 

-         Господи, - часто повторяла она. - Дали бы умереть спокойно. 

Потом открыли границы. Сразу же уехала в Америку средняя дочь - Марина. Старшая, Софья, не хотела покидать Москву. Но у ее мужа начались серьезные неприятности на работе , и сына Софьи - Эдуарда - избили, как "жида", до полусмерти среди бела дня и перед самым домом. 

 Больше всего Магда Петровна была привязана к этому мальчику. Он долго болел. Бабушка терпеливо и стоически выхаживала подростка, и не решилась оставить его в чужой стране, дав свое согласие на переезд. 

 Так получилось, что и она оказалась в Израиле. Внук - Эдуард быстро поправился и перестал нуждаться в опеке бабушки, но ее пособие и деньги на съем квартиры были существенным подспорьем в семейном бюджете. 

 Муж Софьи так и не нашел себя в новой стране, да и сама Софья металась с места на место, не чуралась любой, черной работы, но в результате  вконец расшатала нервную систему и разучилась улыбаться. 

 Потом, как водится, супруги стали обвинять друг друга в неудачах. Накопилось раздражение, злость … Они развелись. 

 Все это совсем не нравилось Магде Петровне. Но она не умела вмешиваться в жизнь своих детей. Да и не считала себя вправе делать это. Ей тоже было плохо, неуютно в Израиле. И она постоянно думала о "разводе" с родиной своих предков. 

 Знакомилась Магда Петровна с новыми людьми трудно, суетные разговоры не любила, гуляла редко, часами  просиживала у телевизора, но и это, со временем стало проблемой: внук любил смотреть передачи на иврите, а дочь и вовсе ненавидела "ящик". 

-  Заткните пасть этой мерзости! - кричала она раздраженно, вернувшись с тяжелой работы. 

 Со временем Магда Петровна поняла, что и она стала мешать дочери, и с ее присутствием мирятся только из-за корыстных интересов. Она попробовала заикнуться о том, что пришло время им жить врозь. 

 Но дочь стала кричать ( в последнее время она, в стенах дома, говорила только криком), что нужно быть полной идиоткой, чтобы не понимать, что без денег Магды Петровны они все просто умрут с голоду. 

 Потом, как-то вдруг, Софья сбавила тон, и стала говорить с мамой на пониженных, даже ласковых, тонах. Участились ее телефонные переговоры с сестрой в Америке. И наконец, средняя дочь сообщила Магде Петровне, что ее ждут, не дождутся в городе  Чикаго, где неплохо устроился ее зять, процветают внуки, и средняя сестра - Марина  очень соскучилась по маме. 

 Магда Петровна поговорила с "американской" дочерью. Ей не показалось, что она так уж мечтает о встрече, но, тем не менее, официальное приглашение было получено, и в ноябре 1998, прожив в Израиле 3 года,  Магда Петровна улетела в США погостить в семье средней дочери. 

 Чудес на свете не бывает. У мужа Софьи была работа, но не такая уж хорошая. Он тоже, естественно, нервничал и много болел. Сама старшая дочь дежурила в большой, общественной прачечной. Дочь Софьи вышла замуж за темнокожего американца, переехала в город на Западном побережье и не докучала родителям своим вниманием. 

 Между сестрами была достигнута договоренность, что пособие и "квартирные" матери Софья станет высылать в Америку, но у дочери "израильской" совсем не заладилось с работой, Эдуард ушел служить в армию, и деньги она отсылать не торопилась. 

 Между сестрами возникла напряженность, потом и они стали разговаривать по телефону криком, затем международные звонки и вовсе прекратились. 

 Америка показалась Магде Петровне чужой страной в квадрате.  Старушка смотрела телевизионные передачи на русском языке и роняла тихие слезы. 

 Так продолжалось год. Потом случилось горе - убили мужа младшей дочери Анны. Перед этим он разорился, пробовал скрыться, но его "достали", как сообщила вдова, кредиторы.

-  Мама, - рыдала в телефонную трубку младшая. - Ты должна приехать. Это ужасно. Я совсем одна. Мама, приезжай! 

Впервые за долгие годы Магде Петровне сказали, что она нужна. Зять покряхтел, растирая до красна лысину, но наскреб деньги на билет, и Магда Петровна вылетела в Москву. 

 Вскоре оказалось, что младшая дочь позвала маму под влиянием минуты. Увы, Магда Петровна не очень хорошо знала характеры своих детей. В противном случае, еще в Чикаго, она бы поняла, что лететь к младшенькой своей не было особой нужды, что следом за искренней печалью последует не менее искренний подъем сил. 

 Красавица Анна никогда не была верна своему мужу - пекарю, а теперь, когда он погиб, и вовсе пошла в разгул, в полной уверенности, что "в сорок пять - баба ягодка опять". Она и в самом деле сохранила всю свою привлекательность, и кое-какие  деньжата выручила, продав один из коттеджей за городом. 

 Деньги, как она доложила матери, были пущены в оборот, с надеждой заняться самостоятельным бизнесом, но, на самом деле, все они были истрачены на поддержание того уровня жизни, к которому Анна привыкла, сидя за спиной делового мужа. 

 Ее единственный сын давно учился в Австралии, по специальной программе для особенно одаренных детей. Он и в самом деле считался талантливым, многообещающим математиком,  был всецело занят наукой, и даже на похороны отца не прилетел, сославшись на крайнюю занятость. 

 Первое время Магда Петровна была счастлива, посещая  родных и знакомых. Она сочинила новый, подробный план культурных мероприятий. И приступила к его осуществлению. 

  Жизнь пожилой женщины омрачала вынужденность  совместного проживания с дочерью. В квартиру ходили разные мужчины. Анна часто устраивала приемы, а мать мешала, и ей приходилось долгие часы просиживать в своей комнате с видом на запущенный зимний парк.

  План Магды Петровны был рассчитан на год, но выполнить его не пришлось. Она стала болеть и болеть тяжело. Врачи сказали дочери, что нужна срочная, уникальная операция, и операцию эту, как раз, делают хорошо  в Израиле, в стране, гражданкой которой и является заболевшая. 

 В России эту операцию освоили недавно,  проводят ее крайне редко, в исключительных случаях и стоит эта операция очень дорого. 

 Мать и дочь решили, что пора Магде Петровне возвращаться к Софье, но старшая дочь неожиданно воспротивились этому, сказав, что медицинскую страховку можно будет восстановить, только согласившись на выплату всех денег, которыми она пользовалась , получая все эти два года пособие за маму. А она сама неизвестно чем живет: бедствуя,  пребывает на грани нищеты. Платная операция ей совершенно не по карману. Так что, пусть они там, в Москве, выкручиваются сами. 

-         Но мама умрет! - кричала в трубку телефона Анна. 

-         А ты хочешь, чтобы умерла я! - кричала в ответ Софья.

 Выкрутиться не удалось. Деньги у младшей дочери иссякли еще до болезни матери. Попытки найти средства для операции оказались безуспешными. Зять-добряк прислал из Чикаго 500 долларов, на этом все и кончилось. 

 Но главное было в другом: у Магды Петровны исчезло желание драться за свою жизнь. Она даже подумала, что и смертельная болезнь  пришла к ней вовремя и нет смысла больше переезжать из страны в страну, искать любовь и сочувствие близких… 

 Магда Петровна умерла весной. Анна сообщила об этом сестрам, но никто из них не прилетел на похороны. 

 Еще одна трагическая история короля Лира, скажет читатель. История без королевства и любящей дочери. История нового времени и других нелепых и мучительных странствий. История одиночества  и несчастной старости. 

 И еще эта история о том, что все мы платим по счетам государства, где прожили большую часть своей жизнь. Ибо пороки его и преступления - стали и нашим несчастьем, и нашим проклятием. 

                                             2002 г.

СНАЧАЛА ГОРДОН, ПОТОМ ШЛОМО ЗАНД

Шломо Занд, профессор Тель-Авивского университета в своем грязном пасквиле " Кто и как изобрел еврейский народ" ничего нового не придумал. Вот нашел в архиве материал, из которого видно, в каком старом дерьме Занд почерпнул свои ученые мысли.

  Ныне случайная мода в России на Израиль подлинный прошла. Нам больше не дарят воздушные поцелуи и не стремятся  заключить в жаркие объятия.  Еврейское государство не оправдало доверие: не ответило материально на нежные признания в любви. Евреи, в очередной раз, и свои и заморские, не смогли вытащить Россию из черной ямы перманентного кризиса.

 Там не помогли доморощенные, беспомощные, отчаянные реформы. Деньги и продукты Запада – тоже не стали панацеей от множества бед. /

  Снова назрела острая необходимость искать виновного. Еврейская спина, как обычно, оказалась самой удобной для порки. С жидоедством охлоса все ясно. Бытовой антисемитизм в бывшей Советской империи -            штука привычная, как застарелый сифилис. Но тут обнаружилось, что воистину безграничны творческие поиски русской интеллигенции на этом благодарном поприще . Впрочем, я тороплюсь с обвинениями именно русского народа. Евреи, или почти евреи, ненавидящие свое еврейство, здесь, как обычно и всегда впереди. /

 Вот известный ведущий Александр Гордон занял лучшее время 1 канала русского телевидения очередным сеансом разоблачения, в своей серии «Собрания заблуждений». /

  Гордон к себе самому относится серьезно. Он  дубовой юдофобией старого образца  пачкаться не желает. Он – человек лукавый и хитроумный, каким и положено быть человеку с характерной фамилией. /

 Это православная церковь до сих не может проспаться от старого бреда, по поводу «убийц Христа» и «крови христианских младенцев». Гордон – господин просвещенный и цивилизованный. Он в погромное дело лезет с новым топором./

 Решил автор передачи поставить евреев на место. Путем научных изысканий он определил, что настоящие евреи – это палестинские арабы. Они, мол, 30 веков не покидали землю Израиля, а мы, евреи, и не евреи вовсе, а потомки хазар. Так этот Гордон лихо разобрался с неугомонным племенем и заодно с самим собой./

 К Гордону мы еще вернемся. Но сделаем ветку в сторону старого топорища. Никак нельзя забывать о формах былого, государственного антисемитизма. Он в России жив, здоров, полон сил и решительно поднимает голову./

  В начале 2000 года вышла в Москве, в известном издательстве «Международные отношения» книга Равива и Мелмана « История разведывательных служб Израиля». Сама книга, написанная двумя евреями из Англии, скроена грамотно, по старому, верному образцу: берутся расхожие байки о  «Моссаде» и «Шин Бет». В бочку с патокой добавляется ложка дегтя – и корм для читателей готов. Нас, в русле темы, интересует не эта книга, а предисловие к ней профессора РАЕН Владимира Карпова. /

 Прочитал я этот русский ввод к английской «бочке с дегтем» - и будто попал в Россию середины 70-х годов. В то время, когда к государственному антисемитизму каждый из нас невольно был приучен, как и к обязательной вони из общественных туалетов. Итак, читаем Карпова: « Сразу после принятия резолюции ООН о разделе Палестины на арабское и еврейское государство бригады «Хаганы», взаимодействуя со своими спецслужбами и террористическими организациями «Иргун» и «Штерн», начали захват территорий, которые должны были отойти к арабам. Ими  была организована резня мирного населения арабской деревни Деир-Ясин… Ранее этими силами был устроен  взрыв в иерусалимской гостинице «Царь Давид». /

 И далее в тексте нет даже упоминания об агрессии арабских стран, о Войне за независимость. Это евреи «начали захват арабских территорий» – и все. /

  На старое топорище легко садится новый топор телевизионного Гордона. По экрану молча бегал араб в белой сорочке и куфие. Ведущий исправно показывал на него пальцем, объясняя, что это подлинный сын Авраама и вечный житель Палестины. И при этом тряс старым письмом хазар из Киева, по разумению Гордона, непреложно доказывающим эту истину. Выходит, мы не просто террором заставили «братский палестинский народ» покинуть свои земли, но и совершили очередную агрессию, как  хазары, против коренных жителей этих мест, настоящих евреев. /

  Невежество с поразительной наглостью тиражируется по всему миру. Хотя давно известно: любая ложь в адрес евреев с благодарностью и верой принимается массовой аудиторией. Гордон работает на рынок, на свой лекторат, на десятки миллионов зрителей. /

 Но вернемся к старому топорищу печатной продукции. Замшелые клише вытащены из нафталина. Даже с каким-то восторгом извлечены. Никто и не думал их выбрасывать. Читаем: /

 « Девиз «Моссада» – «Хитростью и обманом мы должны вести войну» – постоянно оправдывается на практике»./

 «Вообще, честность и правдивость не являются самыми сильными сторонами сотрудников израильских секретных служб». /

 Другое дело, конечно, ЧЕКА, НКВД, КГБ, ГРУ, ФСБ и прочие секретные российские службы из прошлого и настоящего. У этих девиз подходящий, от Фили Джержинского, чей памятник вновь хотят водрузить на место, в центр Москвы. Как там работают секретные службы России? «С горячим сердцем и чистыми руками», кажется так. /

  Старое топорище без намеков на « мировой заговор» для дела непригодно. Это Карпов знает хорошо. Выучка у него отличная, закалку наверняка получил в коридорах бывшего МИДа и ЦК КПСС./

 « … израильские разведчики привыкли действовать смело и даже нагло на территории европейских стран, твердо зная, что в случае провала и ареста на их вызволение будут брошены не только все силы Израиля, но и пропагандистская мощь международной прессы, немалая часть которой контролируется сионистами». /

    Гордон на телевидении действует не в пример оригинальней. Он евро-хазарские козни разоблачает из глубины. Этот фокусник из цилиндра вытаскивает своего «кролика» лихо, особо остановившись на жуткой еврейской хитрости, когда по Галахе мы специально ищем для наших женщин мужей неевреев, но мужикам категорически не рекомендуем жениться на дамах иной расы. Тем самым, по разумению разоблачителя, нам удалось объевреить ( то бишь, обхазарить) весь мир. Круто? Это вам не контроль над мировой прессой сионистами. /

 Ложь и невежество любителя старого топорища – профессора Карпова - очевидны. Непонятно только, где были редакторы этого издания. Книгу-то выпустила не одна из многочисленных  нацистских банд в России, не батька Кондрат в Краснодаре ее напечатал, а вполне легальный официоз, серьезное государственное издательство « Международные отношения». Карпов пишет: « После убийства в 1996 году премьер-министра Израиля Ицхака Рабина его охранником…» Именно  о х р а н н и к о м, так и написано. А это и вовсе удивительный пассаж: « Слежка за инакомыслящими ведется, в основном, за теми партиями, которые не разделяют воинственный курс Тель-Авива и выступают за мир с арабами». Ну, эту ахинею вытащил Карпов из старых своих опусов, даже не потрудившись узнать, какая у нас нынче, да и давно, погода на дворе. /

 «Новый топор» Гордона работает не так грязно. Он, в основном, оперирует «тонкими материями»: наукообразием, «вумными» словами. Он решительно разоблачает нашу гордость «чистотой расы», обвиняет «хазаро-евреев» в активном и хитром прозелитизме, утверждая, что доктрина иудаизма вся направлена на  обращение иноверцев. Евреи, если верить Гордону, все века только тем и занимались, что засылали миссионеров иудаизма во все страны мира. И не теряли бесконечно и в массовом порядке представителей своего народа под пытками и в страхе смерти, а приобретали без счета новых сторонников иудейской религии./

  Я все ждал у телевизора, когда автор передачи начнет рассказывать, как евреи мучили индейцев под знаком звезды Давида, сжигали на кострах христиан и насильно заставляли их совершать обрезание, запрещая потреблять свинину, но не дождался. Гордон не стал распространяться на эту тему. Он  не наивный ученик Геббельса, вроде Карпова. Он юдофоб хитроумный, из выкрестов, как раньше говорили, в былые времена./

 И все-таки рискну за русское телевидение и прессу продолжить тему. Скажем так, хазары не стали жертвой геноцида славянских племен, а просто переселились в степи  Монголии, откуда со временем и ринулись на Россию, чтобы отомстить за крушение Прикаспийского царства. Не  было татаро-монгольского рабства на Руси, а было «жидо-хазарское» иго. О! Как замечательно в этом случае все выстраивается и устраивается. Это узкоглазые и желтолицые пархатые некогда надругались на великим народом богоносцем. Ату их! /

 Ладно, кроме шуток, нам, новоприбывшим, никогда, я думаю, окончательно не разорвать пуповину, связывающую нас с б. СССР и Россией. Никогда не избавиться от чувства горечи и страха за наших родных и друзей, оставшихся там. А потому необходимо перестать обманывать себя, тешить случайной иллюзией русско – израильского братства. /

 Каждый юдофобский выпад на широкую аудиторию в России должен быть замечен, отмечен и получить немедленный отпор, ибо в самой России СМИ, «захваченные олигархами еврейского происхождения», сами благодушествуют под воздействием новой моды на антисемитизм. Мало того, порой и действуют в русле этой крайне опасной моды, о чем и свидетельствуют «разоблачения» Гордона и «научный» анализ профессора Карпова./

 Еврея только кажется, что в своем государстве онисмогли укрыться от живучей банды фашиствующих ублюдков. Они, как всегда и обычно, готовят очередной погром, зовут к топору Русь, приспособив новый колун на старое топорище./

  Ну, а Израиль для них – всего лишь новое гетто или местечко, чуть дальше Жмеринки, только по досадной случайности именуемое независимым государством.

2002 г.

p.S.Года через два этот Гордон устроил еще более гнусную и юдофобскую передачу насчет крушения башен-близнецов. Судя по всему, по заказу мужик трудится

ВОЗВРАТ ДУШИ рассказ

  История для нормальной повести страниц  на триста, с возможностью пауз, неторопливого диалога, размышлений по поводу, осторожной, медленной и внимательной разработки характеров и зарисовки всевозможных картин.

 Но не дано. Тороплюсь куда-то. Нет покоя в душе. Так и бегу вприпрыжку от сюжета к сюжету, пробуя сжать текст до значимости атома. Атома, способного взорваться и стать целым миром. Мне кажется, что и читателю моему некогда. Он занят необходимым, насущным, зачем ему тратить время на подробное знакомство с чужой, вымышленной жизнью, чужими страстями?

 Вежливость обязывает быть кратким. Никак не могу привыкнуть к справедливой мысли, что пачкаю белую бумагу черными знаками себе в удовольствие, прежде всего, а уж потом с похвальной целью развлечь грамотного человека, взявшего в руки  газету или книгу.

 Веню откачали. Он принял дюжину таблеток снотворного. Он так хотел умереть, но Вене не повезло – к нему заглянул продавец ковров – нахальный тип с кривой бородкой и в кипе. Самоубийца забыл повернуть ключ в замке , и продавец ковров, поскребся в  дверь для приличия, а потом и открыл ее настежь, заподозрив неладное.

 Веня обычно запирал дверь, а тут не сделал этого. Видимо, в глубине души, надеялся, что его спасут, вернут к жизни, несмотря на то, что жизнь  стала ему совсем не нужна.

 Так решил этот молодой, красивый, сильный и здоровый человек. Не нужна – и все. Он и раньше считал, что жизнь – это всего лишь очередь к смерти. Но вот спасли Веню. Оказалось, что его очередь еще не пришла..

 Продавец ковров навестил спасенного в больнице. Он, этот кривобородый тип, очень гордился своей ролью в трагической истории самоубийства. Он принес Вене целый мешок шоколадных медалей и толстый молитвенник на русской языке.

-          Это еще зачем? – удивился Веня.

-          Так просто, - сказал продавец ковров. –  Ты читай каждый день по молитве. Можешь даже не задумываться, что читаешь. Только прочти.

 Веня, человек добрый, не стал спорить. Пожал плечами и положил Сидур на тумбочку.

 Продавец ковров вскоре ушел, а спасенный открыл красный том с «двойным» ( на иврите и русском языке) текстом и прочел на первой странице: « Благодарю Тебя, Царь живой и сущий ,за то,  что по милости Своей Ты возвратил мне душу мою. Велика верность Твоя».

 Веня удивился прочитанному, но дальше углубляться в текст не стал. Если честно, Веня не особенно любил сам процесс чтения.  Он так  не узнал тогда, что речь в этой молитве шла не о жизни и смерти, а о простом возвращении из ночного сна в реальность утра.

 Самоубийц долго в больницах не держат, если нет на то показаний по здоровью. Но им положена бесплатная консультация с психологом. Веню перед выпиской посетила такая девица, недавно получившая диплом и вынужденная, в ожидании своей собственной практики, за гроши халтурить в больницах.

-          Ты где работаешь? – спросила она у Вени, записав его имя, фамилию и первые биографические данные.

-          Котом, - ответил Веня. /

-          С тобой тут не шутят, - довольно грубо сказала девица – психолог.

-          Я не шучу, - тихо ответил Веня. – Рекламирую корм кошачий в больших каньонах.

 Вене нравилось превращаться в кота: усатого, лохматого, хвостатого. Гримироваться под маской не было нужды, но он подводил глаза черной тушью. Он мог сам и не пробовать корм, но пробовал и даже привык к его горьковатому вкусу. Веня, человек не шумный и застенчивый, в кошачьем обличье вел себя смело, раскованно и предлагал консервы своей фирмы с известным артистизмом и даже талантом.

 Он даже стихи придумал на тему, хотя прежде никогда в жизни стихов не писал.

-          Хорошо живется киске, если корм от «Галы» в миске! – объявлял он, небрежно, одной рукой в рукавице, раскручивая хвост, а другой, отправляя в рот мясо из банки. Веня очень нравился детворе. Вокруг него всегда толпился народ, и Веня порой забывал, что никакой он не артист, а шут гороховый, нанятый хозяином для рекламы обычного, кошачьего корма.

 Он рассказал той девице-психологу, что в Израиле вот уже семь лет. Прибыл он в страну один по программе «Наале», получил багрут в киббуце, потом служил в армии, приобрел там профессиональные водительские права, а потом устроился на работу «котом» с машиной. Машину, разукрашенную разной, затейливой рекламой Вене выдала фирма. Он ездил на ней  по разным крупным торговым заведением и по дороге продолжал своим видом и образом самой машины рекламную работу.

  Веня тогда, в больнице, сделал попытку рассказать, почему он оказался в Израиле один, но девице показалось это лишним. Ее больше интересовали вредные привычки спасенного самоубийцы, но таковых не оказалось. Веня не пил, не курил и никогда не пробовал наркотики. Психолог спросила о болезнях родителей. Спасенный ничего не знал об об этом. Он только вспомнил, что его отец, Ефим Лазаревич Грусин, долго лечил, после аварии, сломанную ногу, а мама, Екатерина Ивановна Грусина пережила операцию аппендицита.  

 Он сказал тогда, что в России у него есть родные: брат старший, сестра младшая и много других людей разной степени родства.

 Он не сказал девице, что большая семья его жила разного рода хищениями с местного посудного комбината, а ему это совсем не нравилось. Веня не хотел таскать ворованную посуду на базар и торговать ей.

 И однажды мама ему сказала, тяжко вздохнув:

-          Честный ты, Веничка, тебе в России не прожить./

А тут, как раз, вышло объявление в газете, что таких, как Веня, приглашают учиться за границей, в государстве Израиль на полное содержание .

-          Вот, - сказала мама Вене. - И от твоего папаши хоть какая-то польза вышла. Раньше был он неподходящей нации, а теперь то, что надо.  Езжай, сынок, там народ образованный живет, по закону. Там тебе легче будет.

 А папа Венин сказал так:

-          Знаешь, Вениамин, мне никогда не нравилось быть евреем. Может тебе понравится. Кто знает.

 Веня уехал, сдав чисто формальные экзамены . В киббуце  Веня без особого труда закончил школу, овладел языком, прошел курс армейских наук, и вот устроился на хорошо оплачиваемую работу по рекламе. Он решил поднакопить деньжат и снова пойти учиться на какие-нибудь подходящие курсы или в колледж.

 Девица-психолог спросила у самоубийцы, что его заставило выпить столько таблеток?

-          Долги, - подумав, ответил Веня. – Сорок тысяч долгов. Я о них только и мог думать. Спать перестал. И днем и ночью одна мысль о деньгах, а потом решил заснуть навсегда, чтобы не о чем таком не думать больше.

Девица сказала, что все это глупость, что жизнь у человека одна и впадать в панику из-за такой мелочи, как деньги, не стоит. Она сказала все то, что ей полагалось сказать перед тем, как попрощаться со спасенным самоубийцей.

  Потом она ушла, исполнив свой бесплатный долг, а Веня, неожиданно для самого себя, глухо застонал прямо в девичью спину уходящей девицы.

-          Что случилось? –резко повернулась она. – Ты что-то хочешь сказать?

-          Ничего, - сказал Веня, улыбнувшись. – Спасибо.

Он застонал, потому что вспомнил Эстер. Как она тогда смотрела на его кошачью физиономию: с недоумением, потом испугом, брезгливостью. А он, совсем растерявшись, пошел на нее, кривляясь и размахивая хвостом и стал орать рекламную ерунду без всякой необходимости. Веня знал, что у Эстер нет дома кошки. Но он все равно орал, подпрыгивая и дергая плечами:

-          Хорошо живется киске, если корм от «Гала» в миске!! /

Потом он приехал туда, где давно уже не был: на  арендованную им когда-то виллу в чистом и тихом районе Холона,  умыл лицо, лег на диван и принял те таблетки, не торопясь, одну за другой, запивая снотворное, купленным по пути, яблочным соком.

 Эстер он впервые увидел на пляже. С утра, в тот день, настроение у Вени было отличным. Ему тогда казалось, что сегодня обязательно должно произойти нечто удивительно, замечательное. В молодости бывают такие дни. Вот и у Вени такой день случился, когда он встретил на пляже Эстер. И понял, увидев ее, что эта девушка – его девушка, и больше ничья в этом мире, к великому сожалению, слишком переселенном разными, наглыми парнями.

 Эстер была в компании таких парней. Но они и в подметки не годились Вене. Один сутулый и волосатый без меры, другой с заметным животом, несмотря на юный возраст, третий с физиономией перекошенной, будто от зубной боли. /

 Эстер убежала от своих кавалеров в море, и Веня бросился за ней. Они вошли в воду вместе, рядом. Вене тогда показалось, что он в костюме кота, потому что куда-то подевалась его застенчивость, и он сказал Эстер, повернувшись к ней лицом, а спиной к теплым и тугим волнам:/

-          Какая ты красивая! /

-          А ты нахал, - сказала Эстер. /

-          Нет, - сказал Веня. – Просто ты и в самом деле очень красивая. /

Так они познакомились. В тот день Эстер уехала вместе с теми, наглыми парнями, но оставила Вене свой телефон. Она записала цифры большим пальцем ноги на прибрежном песке. Номер телефона быстро смыла волна, но Веня успел его запомнить.

 Так он начал жить новой жизнью влюбленного человека. Жизнью удивительной, когда со всеми нами начинают твориться фантастические вещи. /

 Эстер нужен был другой человек, и он стал тем, другим, человеком.

-          Ты «русский», - сказал Эстер. И с этим он ничего не мог поделать, но Веня мог придумать себе других родителей, создать иной быт и встречаться с любимой так, как она к этому привыкла./

 Эстер, девушка неглупая и не злая, родилась в семье знаменитого адвоката и привыкла  ни в чем себе отказывать.   Ей нравилась любовь, предложенная Веней, но не могло понравится обрамление этой любви. /

 Веня снимал квартиру на пару с одним парнем. Он так и не  решился затащить на четвертый этаж типового дома на юге Тель-Авива свою любимую. /

 Веня арендовал виллу за бешеные деньги. Небольшую виллу,  удобную, уютную, обставленную приличной мебелью, но без электротоваров. Вене пришлось купить холодильник, телевизор с большим экраном и стиральную машину. Он даже компьютер приобрел и украсил им полированный, письменный  стол в кабинете. Он купил все в рассрочку, и траты эти как будто не могли подорвать его платежеспособность. Так ему казалось. /

 Веня зажил совсем иной, вымышленной жизнью, в которой только одно было настоящим: любовь к Эстер, ее покорное ласкам тело и постоянная радость от мысли, что завтра он встретиться с ней вновь.

 Он придумал себе родителей –банкиров и заочную учебу в колледже Лондона. Веня даже друзей себе придумал совсем других, из  чужого, близкого к Эстер, мира. Раньше Веню никто не мог заподозрить в такой изощренной способности к фантазиям разного рода. Прежде все были уверены, что такие правдивые и честные парни, как он, встречаются нечасто, а тут, будто черт в него вселился. Веня не просто лгал, но упивался своей ложью почти так же, как обликом кота в супермаркетах.

 Эстер не отличалась особой наблюдательностью. Ей нравилось то, что придумывал о себе Веня. Он был отличным любовником, красивым  и заботливым парнем, что еще нужно?

  Эстер училась на третьем курсе университета. Замужество не входило в ее близкие планы. Отсюда и отсутствие особого внимания к обстоятельствам жизни Вени.

 Он говорил, что работает клерком в офисе. Ее это вполне устраивало.

 Он говорил, что на учебу в престижном колледже за границей, деньги, и немалые, ему подбрасывает богатый папаша – и это не казалось Эстер чем-то исключительным.

 Он говорил, что скоро они поженятся и уедут в свадебное путешествие на Майами, и с этим Эстер не спорила, хотя и не собиралась выходить замуж за Вениамина.

 Наметилась одна небольшая проблема.  Ефим Лазаревич Грусин надумал посетить сына . Веня встретил отца в аэропорту и долго растолковывал гостю необходимость своих фантазий и умолял подыграть ему в случае необходимости.

 Только потом Веня понял, что он мог не опасаться разоблачения. Отец не знал ни одного языка, кроме русского, а Эстер, напротив, владела многими языками, но русский был ей неведом совершенно.

 Вене не пришлось особенно напрягаться. Он только купил старшему Брусину наряд, подходящий для банковского деятеля. Вскоре отец уехал, очень довольный тем, как устроился сын, но сам он перебираться в Израиль не собирался, так как процесс хищений на комбинате посуды достиг своего пика, а исполнять черную работу на родине предков Ефим Лазаревич не хотел.

 Брусин старший спокойно отнесся к фантазиям сына. Он, естественно, и не подумал сделать замечание Вене, придумавшему себе новую биографию с несуществующими родителями. Самому   Вене нравилось тогда жить во лжи, а возлюбленную вполне устраивало то, чем жил Веня. Расклад этот прост и не так уж редко встречается, как кому-то может показаться.

 Не знаю, жил ли в грехе Веня. Ложь нужна была ему, казалось, не в корыстных целях, а совсем даже наоборот, чтобы рано или поздно превратиться в полного банкрота.  Не по лжи он жил, а внутри лжи, а это, как мне кажется, не грех, а что-то вроде несчастья, тяжкой болезни. Хотя, надо признать, что и любовь – корысть особого вида.

 Все сказки, и в жизни, и в литературе, рано или поздно кончаются. Наступил предел финансовым возможностям Вени. Он понял, что размер долга совершенно смертелен, и ему никогда не рассчитаться с банком.

  Веня погас как-то вдруг, съежился, исчез. По инерции лжи он сказал Эстер, что уезжает в Лондон сдавать очередные экзамены, и снова поселился в убогой квартирке с другом. Он продал по дешевке все, что смог продать. Он стал работать по 15 часов в сутки, но долговая яма, несмотря ни на что, становилась все глубже.

 Иногда он подходил к дому Эстер. Украдкой следил за ней и мучился невозможностью обнять любимую. Девушка не умела быть в одиночестве, и ревность терзала Веню жестоко.

 Теперь он  жил в правде, но она была горькой и мертвой, как жухлая трава  жарким летом. Он не хотел так жить. Он не мог так жить больше.

 Ключ от виллы Веня не отдал хозяину. В тот день, когда он, игривым «котом», встретил в каньоне Эстер, Веня не вернулся в жалкую квартирку друга. Он направился в пустую виллу и там проглотил смертельную дозу снотворного.  

      Остальное вы знаете. Что можно добавить к этой истории? Прошел год. Веня чудом избежал суда и тюрьмы. Работу по рекламе кошачьего корма он потерял, но устроился «псом» в фирму по продаже консервов  для собак. Вполне возможно, вы встречали этого бедного парня. Он играет грустную собаку с повисшими ушами и без хвоста, и уже не осмеливается жевать сухарики из пакета, на котором нарисован довольный щенок.

 Рекламные стихи, тем не менее, Веня сочинил. Он их иногда произносит перед особым скоплением публики, но без особого энтузиазма: « Будет весел, счастлив пес, если ты ему принес корм компании «Сабире». Самый лучший в этом мире»./

  Молитвенник, подаренный продавцом ковров, Веня иногда читает, хотя и не думает обращаться к Богу за советом и помощью. Перелистывает Сидур он просто так, как обычную книгу, в которой можно встретить что-то полезное, необходимое именно в эту минуту. Иногда он перечитывает ту, первую свою молитву о возвращенной душе, но Веня и сегодня не знает получил ли он обратно свою душу или осталась она там, в искаженном сказочном царстве лжи, где были высокие груди Эстер, ее зеленые глаза и усталая улыбка при расставании.