РАБОТАТЬ НАДО, НО КАК? Из дневника.

 В СССР сценарий брали, или отвергали, иногда давали книги для экранизации. Цензура свирепствовала, но в сам процесс работы никто не вмешивался. Даже редактура на студиях вела себя скромно. В любом случае, никто не учил меня писать сценарии или  снимать фильмы. Дело твое – что умеешь, то умеешь. Делаешь хорошо – двинешься дальше. Плохо – рискуешь остаться без работы.

 Недавно обратились ко мне хорошие, симпатичные, живые молодые ребята из одной кино-фирмы. Тема знакомая, достойная – берусь за работу, но здесь появляется продюсер, куратор этого проекта. Судя по его посланиям в мой адрес – человек он одаренный, владеющий профессией. Все бы хорошо, только рекомендации продюсера оказались похожи на краткий курс сценарного мастерства. Проще говоря, мой продюсер просил меня написать мою же историю так, как он бы ее написал вместо меня. Подразумевается, что я на старости потерял контакт с современным зрителем и не знаю, что ему нужно.  Я не стал спорить. Вполне возможно, что мой новоявленный продюсер знает положение на рынке лучше меня. Мало того, я предложил ему полноценное соавторство. Сказав, что готов отказаться от половины гонорара.  Продюсер, возможно, даже обиделся на меня за это предложение. Кто знает, вдруг я нарушил некую табель о рангах: одни должны работать, другие давать указания и направлять процесс?

 Знаю только одно. Продюсерский кинематограф Голливуда почти убил живую душу кино. Любое искусство, идущее за вкусами массового зрителя, искусством быть перестает. Исчезновение искусства, возможно, на первый взгляд не так опасно, как исчезновение науки, но в процессе опасного расчеловечивания потомков Адама и Евы оно играет ведущую роль.   

По наивности своей думал, что продюсер-посредник в искусстве – явление сравнительно новое, но недавно обнаружил, что подобное было всегда. Читаю в замечательной книге Ивана Евдокимова «Левитан»:  «Слушайте,  -- приказал Ревуцкий, --  речка, на бережку домик, вокруг домика плетень, развешано разноцветное  белье, сушится  на  солнышке, кругом лес... Ах да, по воде плывет лебедь с лебедятами. Это ходкий мотивчик у моих покупателей. Старушка с корзинкой идет по грибы  от домика.  За углом его, в кустах,   молодая   красавица   обнимает   и   целует   молодого   человека, подстриженного  горшочком...  Понимаете, купеческий  признак,  домостройчик, намек-с на сословие... Нанимаю на три  дня. Размер -- аршин  с  четвертью на три   четверги.   Да,  да...  Небо   делайте  фиолетовое,  воду   темную,  у девицы-красавицы   пышные   груди,  каравайчиками,  чтобы  из-под   кофточки выпирали.  Прошу к мольберту. Эй, Степка,  --  крикнул он  прислуживающему в мастерской рыжему  веснушчатому  парню,  --  принеси господину  Левитану  из кладовой подрамник с  натянутым  холстом».

 Исаак Левитан, сгорая от стыда и ненависти к работодателю и самму себе, картину написал. Тот, считая себя живописцем, навел слегка глянец на полотно и подписал своим именем. Кто знает, может быть этот заказанный «шедевр» по сей день украшает чьё-то жилище. Вкусы публики с годами не меняются.

 Нет, я себя Левитаном сценарного дела не считаю, но сделал много фильмов, получал всякие призы награды, слышал и читал добрые слова зрителей. А вот все равно советуют изображать «груди «каравайчиком», чтобы из-под кофточки выпирали».

 Впрочем, я не голоден и холоден, как Левитан лютой зимой 1880 года. Кто может меня заставить плодить лебедей  с «лебедятами»? Писать буду, что хочу и как умею. А бросить, отказаться не сил. И будь, что будет, потому что так не хочется отставать и думать, что ты уже далеко не молод и силы уже не те, и место нужно уступать молодым, энергичным и жадным, «подстриженным горшочком».