Водный кризис на Ближнем Востоке — где ресурсы исчезают, а спрос растет
Как страны региона решают для себя водный вопрос.
АВТОР:
Элла Горецкая
,
журналист, редактор
I
19 декабря 2025
09:59
Ближний Восток - один из наиболее засушливых регионов мира. Сочетание пустынного климата, быстрого роста населения, интенсивного сельского хозяйства и изменения климата приводит к острой нехватке пресной воды.Сегодня доступ к воде становится не только бытовой, но и политической, экономической и социальной проблемой, от которой зависят безопасность, обеспечением продовольствием и стабильность общества.
Почему в регионе дефицит воды?
Регион получает крайне мало осадков, многие территории остаются засушливыми почти весь год. Основные водные источники - реки и подземные воды - ограничены и часто между странами распределяются спорно.
Из-за роста населения и увеличения урбанизации потребление воды растет быстрее, чем ресурсы. Сильная зависимость от орошения в сельском хозяйстве (около 85% всего потребления воды) ведет к истощению запасов.
Египет - зависимость от Нила и риск исчерпания
Египет получает большую часть своей пресной воды из реки Нил - около 55 млрд кубометров в год. Вода Нила - практически единственный источник, способный обеспечить потребности более 100 млн египтян.
Однако потребление воды значительно превышает возобновляемые ресурсы. Нил испытывает давление из-за плотины Великого Эфиопского возрожденного сооружения (Хыдасе, или GERD - самая мощная в Африке гидроэлектростанция), что снижает поток ниже по течению.
Египет активно использует подземные воды, ускоряя иссушение водоносных пластов.
Пресная вода дорогая в очистке и распределении, а сельское хозяйство остается главным потребителем, несмотря на усилия государства по использованию менее водоемких культур.
Саудовская Аравия - пустыня без рек и зависимость от опреснения
В Саудовской Аравии, где нет постоянных рек и 95 % территории - пустыня, источники пресной воды критически ограничены. Страна получает воду от:
Глубоких нефтевадовых водоносных горизонтов - невозобновляемые запасы, большая часть которых истощена.
Опресненных морских вод - главная технология обеспечения питьевой воды.
Небольших водоемов в юго-западной части, где есть сезонные осадки и поверхностные воды.
Опреснение стало основой водного обеспечения: королевство строит крупные заводы по опреснению морской воды, а доля этого источника превышает половину питьевой воды для населения. Однако этот метод требует огромных затрат энергии и создает экологическую нагрузку (высокое потребление топлива и солевые отходы).
Саудовская Аравия планирует построить тысячи плотин для сбора дождевой воды, что отражает стремление искать новые пути решения водного дефицита.
Иран - дефицит и неверные решения
Иран переживает один из самых тяжелых водных кризисов в мире. Многолетняя засуха сократила осадки, уровень воды в реках и плотинах упал критически низко. И даже обильные дожди в последние недели способны дать короткую передышку, но не способствуют решению проблемы.
В течение десятилетий государственная политика стимулировала интенсивное орошение и расширение сельского хозяйства, что привело к сверхизъятию ресурсов и истощению подземных вод.
Дамбы и ирригационные проекты разрушили естественный водный баланс, усложнив восстановление экосистем. Некоторые регионы рискуют лишиться воды совсем, и даже рассматривались планы эвакуации населения из столичного региона из-за отсутствия доступной пресной воды.
Аграрный сектор потребляет до 90% доступной пресной воды, хотя его вклад в экономику относительно невелик, что делает водный дефицит особенно болезненным для населения и экономики.
Сирия - после войны и засухи
В Сирии последствия гражданской войны лишь усилили и без того сложное положение с водой. Регионы переживают тяжелую засуху, снижение уровня осадков и истощение рек, таких как Оронт.
Водные системы, инфраструктура и сельское хозяйство разрушены, что усугубляет продовольственную и водную нестабильность. Сельские районы резко страдают от снижения уровня грунтовых вод и невозможности орошения полей.
Ирак и Иордания - острый дефицит и новая инфраструктура
Ирак
Реки Тигр и Евфрат становятся менее полноводными из-за строительства плотин в Турции и Иране, а также из-за климатических изменений. Это приводит к снижению сельскохозяйственного производства и ухудшению качества воды. Правительство пытается ограничить водозатраты и внедрять современные ирригационные техники, но ситуация остается критичной.
Иордания
Одна из самых бедных по водным ресурсам стран мира - на каждого жителя приходится крайне мало возобновляемой воды. Это ведет к графику подачи воды и случаям нелегального подключения к водопроводным сетям.
Чтобы изменить ситуацию, Иордания планирует один из крупнейших в мире проектов по опреснению воды и транспортировке ее через сотни километров от Красного моря к столице.
Тысячи способов добывать воду - но проблема остается
Разные страны используют разные технологии и подходы:
Опреснение морской воды особенно развито в Персидском заливе и странах с выходом к морю. Это основной способ получить питьевую воду в саудовских, эмиратских и кувейтских городах.
Переработка сточных вод и их повторное использование - важная стратегия в Израиле и Иордании, где водные ресурсы минимальны.
Совместные проекты и международные инвестиции (например, опреснительные заводы в Иордании при помощи ЕС и США) направлены на долгосрочное решение дефицита.
Меры по модернизации ирригации и переход к менее водоемким культурам используются в сельском хозяйстве, чтобы уменьшить нагрузку на источники.
Вода - политика и конфликт
Контроль над реками, плотинами и источниками воды часто становится предметом напряженности между странами и внутри них. Конфликты вокруг распределения потоков Тигра и Евфрата, права на воду Иордана и Нила - все эти вопросы усиливают политическое значение воды как критического ресурса.
Ближний Восток сегодня живет в условиях водного стресса, где традиционные источники не справляются с потребностями людей и экономики.
Страны региона применяют разные решения - технологические (опреснение), инфраструктурные (перекачка и транспортировка), политические (межгосударственные соглашения) и поведенческие (снижение потребления, модернизация ирригации). Но изменения климата, рост населения и устаревшее управление водными ресурсами делают проблему все более острой.
В ближайшие десятилетия успех в управлении этой стратегической жизненной необходимостью станет одним из главных вызовов для всех государств региона.
"Слово года" — старейшая в России независимая лингвистическая акция, своего рода сейсмограф общественного сознания. С 2007 года наш Независимый Экспертный совет (филологи, писатели, философы, культурологи, специалисты по информационным ресурсам) пытается нащупать пульс времени через язык. В отличие от позднейших проектов, встроенных в государственную идеологию, мы ориентируемся не на лозунги, а на живую речь. По версии Института русского языка имени Пушкина, слово 2024 года — "Пушкин", а 2025-го — "Победа". Это слащавая патетика юбилеев. Есть язык, который назначают — и язык, который прорывается.
Выборы 2025 года стали уникальными: мы подводили итоги не только прошедших двенадцати месяцев, но и всей первой четверти XXI века. Результаты звучат как диагноз эпохе — и как приговор. Язык, этот бессознательный свидетель истории, сорвал все маски, которые власть старательно лепила последние десятилетия.
Слово четверти века: Возвращение вытесненного
В номинации "Слово четверти века" с огромным отрывом победило слово ВОЙНА.
Это выбор исторического масштаба. Двадцать пять лет российская власть строила "потёмкинские деревни" новояза, пытаясь изгнать это слово из обращения. Нам предлагали суррогаты: "контртеррористическая операция" в Чечне, "принуждение к миру" в Грузии, "русская весна" в Крыму и, наконец, канцелярское "СВО". Но язык обмануть не удалось.
"Война" поглотила всё: экономику, культуру, быт
Победа слова "Война" означает крах эпохи эвфемизмов. Век начинался с надежд на "стабильность", "евроремонт" и "интеграцию", а закончился в точке, где война стала способом существования государства. В 2000 году слово "война" встречалось в СМИ около 80 тысяч раз в год, к 2015-му — почти 2 миллиона, в 2022-м — ещё больше, несмотря на цензурные ограничения. (За эти и другие статистические данные мы благодарны Александру Смолянскому, эксперту по информационным технологиям). "Война" поглотила всё: экономику, культуру, быт. За четверть века Россия прошла путь от глобализации к архаике, и язык зафиксировал этот маршрут безжалостно точно.
"Ковид" и "санкции" — два других вектора эпохи: глобальная эпидемия как опыт всеобщей уязвимости; геополитическая конфронтация, ставшая нормой. "Фейк" — связка информационной войны и эрозии доверия к любой информации. "Обнуление"— точечный маркер политической манипуляции временем и сроками.
2025 год: Между механикой смерти и надеждой на речь
Если "Война" — имя эпохи, то слова 2025 года показывают её лицо здесь и сейчас. Первое место разделили два слова-антипода, создающие сильнейшее смысловое напряжение: ДРОН и ПЕРЕГОВОРЫ.
"Дрон" (беспилотник) — главный сигнал года. Война мутировала окончательно. Она перестала быть делом людей — героев или злодеев — и стала делом алгоритмов. "Дрон" — символ отчуждённой, технологической смерти. Если раньше враг имел лицо, то дрон — это механический рок, рокот судьбы. Беспилотники над Киевом и Москвой, над Елабугой и Одессой, над Брюсселем и Люблином стёрли разницу между фронтом и тылом. Это слово маркирует новый антропологический ужас: небо больше не принадлежит птицам или романтикам — оно принадлежит бездушному железу, несущему заряд. Это секуляризованное "всевидящее око", от которого не спрятаться. Жужжание дрона стало фоновым шумом эпохи.
Но рядом с мёртвым железом в топ взлетело слово "Переговоры". И это важный симптом. Не пафосная "Победа" (которую назначил словом года официозный Институт Пушкина) и не абстрактный "Мир". Люди выбрали слово скучное, процессное, тяжёлое — но именно в нём видят спасение. Почему "переговоры", а не "победа"? Потому что "победа" стала абстракцией или пропагандистским мифом, а "переговоры" — это возвращение к реальности. Война — это крах языка (говорят пушки). Переговоры — попытка воскресить язык. Рост популярности этого слова (частота упоминаний выросла почти вдвое по сравнению с 2024 годом) — это крик усталости и надежды одновременно.
Эта пара — "Дрон" и "Переговоры" — описывает главную драму момента. Это гонка между технологией уничтожения и попыткой — какой бы жалкой и фальшивой она ни казалась — перекричать гул истории, вернуть в нее речь.
Выражение года: Мирный план и Искусственный интеллект
"Мирный план" — бесспорный лидер среди выражений года. Это не просто дипломатический термин, а метка коллективной надежды и скепсиса — вокруг планов Трампа и сценариев заморозки войны. Словосочетание стало самостоятельным мемом, иногда ироничным, но всё равно — фокусом ожиданий. Смещение от "окончательной победы" (язык победобесия прошлых лет) к "переговорам" и "мирным планам" задаёт новый вектор: 2025 — год ожиданий, а не действий.
Одной ногой страна шагнула в киберпанк, другой глубоко увязла в феодальной архаике завоевательных войн
"Искусственный интеллект" — единственное выражение, оказавшееся одновременно на первом месте в списке и года, и четверти века. Специальный термин превратился в универсальный символ перемен — от труда и экономики до культуры и образования. В 2025 году ИИ окончательно вышел за рамки технического контекста и стал ключевым обозначением будущего, которое одновременно привлекает и пугает. Он вытеснил прежние "слова-принципы" эпохи — "глобализация", "инновации", "интернет" — и занял место объяснительной схемы.
Между СВО и ИИ — весь диапазон эпохи. Пропагандистский эвфемизм и технологическая формула будущего. Ложь и надежда. Человек присутствует в этом "двоевластии" политического безумия и технического разума как уставший наблюдатель и заложник. Одной ногой страна шагнула в киберпанк (ИИ, дроны, цифровой контроль), другой глубоко увязла в феодальной архаике завоевательных войн. Технологии XXI века — и амбиции XIX века.
Шорт-лист года работает как медицинская карта больного общества. В лидерах — "прилёт" и "мошенники". С одной стороны — нормализация ракетных ударов как почти бытового события ("был прилёт"), с другой — хроника цифрового криминала как фон жизни.
"Мошенники" — неизбежная тень войны. Когда государство на глобальном уровне нарушает договоры и границы, размывая понятие закона и правды, мошенничество становится нормой частной жизни. Эпидемия телефонных "разводов" — проекция большой геополитической лжи на уровень повседневности.
А рядом с лексикой угрозы — "вайб" и "лабубу" (популярная игрушка-монстр). Это не просто молодёжный сленг, это механизм психологической защиты. Инфантилизация как способ выживания. В одной реальности — "прилёты" и кровь, в соседней — "вайб" и плюшевые монстры. Это глубокая социальная диссоциация: общество пытается "заесть" стресс бессмыслицей. Пир во время чумы в цифровой упаковке.
Антиязык: Клеймо и эвфемизм
"Иноагент" — главный штамп-клеймо и года, и четверти века. Единственное слово, возглавившее антиязык в обеих номинациях. С 2012 года термин вырос из маргинального в центральный инструмент репрессий. К 2025 году — пик: сотни тысяч упоминаний. Это юридически-магическая формула, автоматически "отменяющая" носителя без описания его деятельности по существу. Карта самооправданий режима, который не может объяснить свои действия на нормальном языке.
Приведем другие "антислова". "Дискредитация армии" и "террорист/экстремист" — расплывчатые формулы из уголовных статей, позволяющие преследовать любое инакомыслие. "СВО" и "русский мир" — идеологическое ядро антиязыка: первое маскирует войну, второе — имперскую экспансию. "Традиционные ценности" маскируют репрессивную социальную политику. "Крымнаш", "коллективный Запад", "стабильность" — три пропагандистские мифологемы: захват, превращённый в "народный праздник"; враг, размытый до абстракции; стагнация, выдаваемая за норму.
Антиязык перестаёт быть смешным оруэлловским новоязом — он становится летальным оружием
Формула "Данное сообщение создано и распространено..." — уникальный случай бюрократического ритуала, ставшего частью языка. Юридическая мантра, которую обязаны воспроизводить все, кого государство пометило клеймом.
Антиязык перестаёт быть смешным оруэлловским новоязом — он становится летальным оружием. Когда оккупация называется "освобождением", а изоляция — "суверенитетом", разрушается сам когнитивный аппарат нации. Но итоги 2025 года показывают: общество начало чувствовать эту фальшь. Запрос на "переговоры" — это ещё и запрос на то, чтобы называть вещи своими именами. Чтобы закончить войну, нужно сначала вернуть словам их истинные значения.
Два языка одной страны
Итоги 2025 года окончательно оформили раскол между языком власти и языком людей. Официальный Институт Пушкина провозгласил словами года "Пушкин", "Семья" и "Победа" — перформативы лояльности, попытка заговорить реальность, навязать ей "должное" вместо "сущего". Это язык мёртвых ритуалов.
Разрыв между этими словарями катастрофичен. Власть празднует юбилеи в духе возвышающего обмана прошлого (Пушкин — к 225-летию), пока люди прячутся от беспилотников в пугающем настоящем. Важно подчеркнуть: выводы независимого Экспертного совета — не просто "мнение", это оценка, основанная на фактах. Корпусный анализ, проведённый аналитиком Александром Смолянским на массиве из тысяч медиаисточников, подтверждает диагноз математически. Статистика неумолима: частотность военной лексики растёт, несмотря на цензурные запреты.
Итоги первой четверти века подведены, и они безжалостны. Россия начала XXI век с надежд на модернизацию, а пришла к милитаризации, идеологии реванша и отката в архаику.
Вербальный портрет эпохи показывает: языковое сознание не капитулировало. Чем дальше, тем отчётливее граница между словами, в которых общество пытается назвать реальность, и антисловами, в которых государство пытается её спрятать. Язык XXI века в России — смесь военной лексики, пропагандистских эвфемизмов и народного творчества. Он лавирует между правдой и ложью: должен скрывать реальность, но и как-то выражать настроения общества. В итоге — двухслойный язык: официальный новояз со штампами и язык общества — с мемами и сарказмом.
Язык 2025 г. всё реже говорит о будущем и всё чаще фиксирует паузу между решениями
Но победа слова "Переговоры" в рейтинге 2025 года оставляет узкую щель для надежды. Язык, будучи мудрее политиков, подсказывает выход. 2025-й — год слов, через которые общество ищет формулу перехода, а не продолжения. Либо мы вернём словам их изначальный смысл и начнём разговаривать, либо механическое жужжание "Дрона" станет последним звуком этой исторической эпохи. Исход этого противостояния определит не только словарь следующего года, но и саму возможность существования истории как осмысленного процесса. Сегодня в России даже слова воюют за место под солнцем.
Язык 2025 г. всё реже говорит о будущем и всё чаще фиксирует паузу между решениями. Он отмечает усталость, заморозку, переговоры, не как обещание, а как форму ожидания. При этом различие между речью, называющей реальность, и речью, подменяющей её, становится всё яснее. Пока язык способен это различие удерживать, он остаётся не инструментом власти, а средством ориентации. Язык не свергнет власть и не остановит войну, но он способен сохранить границу между человеком и функцией, между выбором и приказом.
СЛОВО ГОДА 2025: ДРОН (беспилотник); ПЕРЕГОВОРЫ
Выражение года: МИРНЫЙ ПЛАН
Антиязык года (пропагандистский): ИНОАГЕНТ
СЛОВО ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ ВЕКА (2000–2025): ВОЙНА
Выражение первой четверти века: ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ
Антиязык первой четверти века: ИНОАГЕНТ
Прогноз. Слова 2026 года по версии ChatGPT
Я попросил моего давнего и исключительно осведомленного собеседника ChatGPT (Open AI) поделиться языковыми прогнозами на 2026 г. Он хорошо знаком и с результатами выборов прошедших лет (с 2007 г.), и с новейшими мировыми трендами. И потому, как полноправный член Независимого Экспертного совета, может компетентно судить о траектории языка в ближайшее будущее. Сколь ни зыбкими являются любые прогнозы, никто не отменял нашего острейшего интереса к будущему и попыток его предугадать. Тем более что во многом оно зависит от наших представлений о нем.
Топ-кандидаты (5–7 слов)
Заморозка Ключевое слово года. Не победа и не мир, а состояние «остановили, но не решили». → заморозка конфликта, заморозка фронта, заморозка ситуации.
Перемирие Возвращается из исторического и книжного слоя в повседневный. → Используется осторожно, с недоверием, часто с оговорками.
Переговоры Окончательно теряют надеждовый ореол и становятся рутиной, почти процедурой. → очередной раунд переговоров, переговорная пауза.
Усталость Без прилагательных. Самодостаточное слово состояния общества. → политическая усталость, новостная усталость, просто "усталость".
Перегрузка Слово психологической экономики. Про людей, системы, медиа. → информационная перегрузка, эмоциональная перегрузка.
ИИ Уже не "новинка", а среда. → ИИ решил, ИИ предложил, ИИ проверил.
Агентность Узкое слово, но с шансом выйти за пределы экспертного круга — именно в 2026. → вопрос ответственности: кто субъект действия?
ВЫРАЖЕНИЯ 2026 ГОДА
(короткие формулы, которые будут повторяться)
Заморозка конфликта
Переходный период
После 2022 года (как новая временная отсечка)
ИИ принял решение
Надо выдохнуть (ключевая разговорная формула года)
АНТИЯЗЫК 2026
(смягчённый, «успокоительный», опасный)
Контролируемая стабилизация
Управляемая динамика
Техническое решение
Алгоритмическая корректировка
Антиязык 2026 не кричит, а успокаивает. Он не мобилизует — он усыпляет.
ГЛАВНЫЕ ВЕКТОРЫ 2026 ГОДА (5 пунктов)
От войны к неопределённости Язык смещается от слов действия к словам ожидания.
От мобилизации к усталости Эмоциональный словарь вытесняет идеологический.
От сенсации к рутине Даже катастрофические темы описываются буднично.
От "новой технологии" к "среде ИИ" ИИ перестаёт быть событием — становится фоном.
От крика к полутону Главный стиль года — сниженная громкость речи.
ФОРМУЛА 2026 ГОДА
2026 — это год заморозки, усталости и тихого сдвига ответственности от людей к алгоритмам.
Язык 2026: предварительный диагноз
Если 2022–2024 годы были временем крика и словесного надрыва, а 2025—переходным, то язык 2026 года, по всей вероятности, перейдёт в пониженный регистр. Его ключевые слова — заморозка, перемирие, усталость, перегруз — описывают не решение, а остановку, не выход, а паузу. Речь всё чаще будет фиксировать состояние "между": между войной и миром, действием и ожиданием, ответственностью и её размыванием. Одновременно исчезает ощущение человеческого субъекта высказывания: всё чаще звучит формула "ИИ решил", "алгоритм определил", как если бы решение переносилось из политического и морального пространства в техническое. Язык 2026 года — это язык выдоха, недоверия к громким словам и осторожного, почти шёпотом произнесённого будущего.
Михаил Эпштейн – российский и американский филолог и культуролог
Небоевые и непризнанные: самоубийства в украинской армии, о которых молчат
Подпись к фото,
Семьи военных, осуществивших суицид, часто оставлены наедине со своей болью
О статье
Автор,
Анастасия Грибанова, Жасмин Дайер, Фиби Хопсон
Место работы,
Би-би-си
Это перевод статьи с сайта Украинской службы Би-би-си. Оригинал на украинском языке можно прочитать здесь.
Материал содержит деликатные подробности и упоминания самоубийств. Некоторые имена изменены из соображений безопасности.
«Понимаете, когда говорят „он сам“, меня аж [передергивает]… Он не дома на диване это сделал», — голос Катерины дрожит от возмущения. Хрупкая, похожая на птицу женщина, она до сих пор не может вспоминать о своем сыне Оресте без слез.
Орест погиб на фронте под Часовым Яром в 2023 году, но не от пули снайпера, снаряда или сброса с дрона — он убил себя сам. По крайней мере, так утверждает следствие. Но все это время у Катерины нет ответа на вопрос, почему и при каких обстоятельствах умер ее сын.
«Получается, что случилось и случилось — вот закопали, и всё. Я даже не знаю, куда идти и в какие двери стучаться, понимаете?» — говорит она.
Жизнь Катерины — ежедневная боль от потери единственного сына. Но это еще не все. Согласно украинскому законодательству, суицид считается «небоевой потерей», а значит, семьи таких военных фактически оказываются в тени: без выплат за погибших, без поддержки государства и должных почестей.
Для примера, в США самоубийства военных рассматривают как связанные со службой. Там признают, что к этому могут привести боевые травмы, стресс или ПТСР. Семьи имеют право на помощь и льготы, погибших хоронят с воинскими почестями, а их имена могут наносить на национальные мемориалы.
Подпись к фото,
Екатерина ежедневно пишет письма своему сыну
В Украине же ничего из этого не предусмотрено. И пока вся страна чтит погибших в боях, существует другая категория военных — чья смерть фактически остается невидимой и непризнанной.
«Нас словно поделили всех, — объясняет Катерина. — Потому что одни правильно, а другие неправильно погибли».
И в своем горе женщина не одинока. Точной статистики по количеству самоубийств среди военных в Украине нет. Власть утверждает, что речь идет скорее о единичных случаях. Однако правозащитники и семьи погибших говорят, что таких смертей могут быть сотни.
Нам удалось отыскать трех женщин, чьи личные трагедии скрыты за фразой «небоевая потеря».
Их слезы — тихие, их истории — рассказаны шепотом, однако их горе — реальное и жгучее. И больше всего они хотят, чтобы их услышали и заметили, ведь каждая из них отдала на защиту страны самое дорогое — мужа или сына.
650 дней
Подпись к фото,
В Украине самоубийства среди военных считаются небоевыми потерями
Катерина каждый день пишет письма своему сыну Оресту.
«Сегодня 650-й день», — говорит она. С ней мы встречаемся в Ивано-Франковске. По ее просьбе мы изменили ее имя и имя ее сына. Женщина согласилась встретиться на съемной квартире — чтобы никто из ее соседей и знакомых не смог ее узнать.
Она показывает на экране телефона фотографии Ореста — на нас смотрит высокий светловолосый юноша в военной форме и очках, с глубокими, немного грустными глазами. Ему было 25 лет. Парень рос тихим и кротким ребенком. Любил проводить время дома за книгами. После школы поступил на исторический факультет, мечтал, что когда-нибудь сможет продолжить научную карьеру за границей.
В январе 2023 года Орест возвращался домой с собеседования на работу. По дороге ему встретился патруль ТЦК (территориальный центр комплектации — так с 2022 года стали называться военкоматы). Катерина говорит, что это был день, который перевернул всю ее жизнь.
Тут мы публикуем только главные новости и самые интересные тексты. Канал доступен для нероссийских номеров.
Подписывайтесь
Конец истории Реклама WhatsApp-канала
С рождения у парня было очень плохое зрение: минус 7 и астигматизм. По словам Катерины, сын прошел все медкомиссии и был на учете в военкомате, где его признали непригодным.
«Он не прятался, он был у них на учете. То есть ему не прислали повестку домой. Его поймали на улице, просто поймали. Я не ставила перед собой цель отмазать его от армии. Я говорила: человек не видит. Что еще нужно сделать?» — говорит она.
Женщина пересказывает нам то, что ей рассказал сын: его сразу отправили на медкомиссию, признали годным и заставили подписать какие-то бумаги. Она утверждает, что, по словам самого Ореста, его справку о непригодности представители ТЦК порвали. В самом ТЦК это отрицают.
А дальше был учебный полигон, перебрасывание из одного места службы в другое и, в конечном итоге, — позиции под Часовым Яром, где Орест служил связистом. Катерина говорит, что видела, как изменился ее сын. Тихий и интровертный, он замкнулся еще больше, сообщения от него приходили короткие и односложные.
«Он начал впадать в какое-то такое депрессивное состояние. Было несколько дней таких, когда я просто мучилась. Потому что я понимала, что ему плохо», — вспоминает Катерина.
О службе и условиях жизни на передовой сын рассказывал мало, лишь раз обмолвился, что был свидетелем того, как целую кучу людей, по его словам, просто с автоматами без особой подготовки бросили в бой. У Би-би-си нет возможности проверить эту информацию.
Подпись к фото,
Военных, совершивших самоубийство, не разрешается хоронить на аллеях героев
А потом был звонок из ТЦК.
«Приехали двое, там какая-то служба психологической поддержки. Я не сразу поняла. Звучало слово „умер“. Не погиб, а „умер“. Самоубийство. До меня не доходило», — вспоминает Катерина.
Как она пережила первые дни после смерти сына — женщина не помнит. Говорит, что первое время ходила с его халатом — единственной вещью Ореста, которую она не выстирала. В нем оставался запах ее сына. Уже когда пришла в себя, Катерина начала читать материалы следствия, и некоторые вещи ее насторожили.
В документах следствия сказано, что Орест погиб от «самоповреждения путем выстрела».
«В одном документе написано „одиночный выстрел“, а в другом, что „очередь“… Свидетелей не было. Это было в помещении где-то на втором этаже. Они услышали выстрел, судя по объяснению. Но объяснения почти все под копирку», — рассказывает Катерина. Она боится, что Ореста могли убить или довести до самоубийства.
«Я не могу сказать, что это было именно самоубийство или это было спровоцировано. Человек был в непривычных для себя, совсем несвойственных для него обстоятельствах. Вообще вырван из привычной жизни. Поставлен в условия порой, по сути, нестерпимые, с постоянной угрозой жизни», — объясняет женщина.
Ударом для Катерины стало и то, что от государства она не получила никакой компенсации и поддержки.
«Следователь мне позвонил через месяц, спросил, успокоилась ли я уже. Он меня настроил на то, что у меня нет никаких выплат, никаких перспектив выплат. Вообще ничего», — вспоминает она.
Подпись к фото,
Виктория говорит, что ее война за память мужа еще не закончилась
Сейчас вся ее жизнь — это борьба за правду и память о сыне. Катерина пытается добиться возобновления следствия: «Это про справедливость. Выходит, что у вас был ребенок, вот его забрали, отправили на войну, дали автомат. Вот далее следующий этап — привезли тело полуразложившееся, похоронили. Всё. Государство больше ни при чем».
Катерине больно и от равнодушия и непонимания окружающих, ведь она часто слышит слова осуждения в адрес военных, совершивших суицид, и их семей.
«Этот человек был в аду. Как люди, которые здесь, могут судить о том, что было там? Этот человек не убежал. Он не убил кого-то другого, он себя убил», — говорит женщина.
Слезы мешают ей говорить. Бессилие и усталость тяжелым грузом лежат на плечах этой хрупкой женщины. Она благодарит за то, что мы выслушали ее историю, и признается, что в своей повседневно жизни мало кому может ее доверить.
«Я на людях не плачу. Но я плачу каждый день», — тихо произносит она.
На обочине
Подпись к фото,
Муж Марьяны скончался в военном госпитале
«Ротация нам нужна, пацанам всем. Все устали, вареные уже. Сколько я наделал беды — это пипец. Сидел бы возле тебя…» — я смотрю видео, которое уже после нашего разговора мне скинула Марьяна — жена другого погибшего военного.
На видео — ее муж Анатолий. Его голос звучит ласково, почти успокаивающе, в его глазах — усталость и тоска по всему тому, что осталось дома. Он записывает видео на фоне села где-то под Бахмутом. Через некоторое время он совершит самоубийство в госпитале, куда попадет после ранения.
С Марьяной мы встречаемся у нее дома в Броварах под Киевом. Сюда они с мужем приехали из Донбасса после начала конфликта в 2014 году.
«Он был очень порядочным человеком. Всё делал, как он считал, правильно будет, чтобы никому не навредить. Мы прожили 25 лет вместе», — говорит она, и ее глаза сияют мягкой улыбкой, когда она говорит о муже.
Когда началась большая война, Анатолий сразу пошел в ТЦК записываться добровольцем, ходил целых шесть раз, пока ему не дали повестку.
«Ему говорили: послушайте, вам что, жить надоело? Идите домой», — рассказывает Марьяна. Она вспоминает, как решительно он был настроен: «Я понимала, когда он говорил: а кто, как не я? Что, пусть сын идет погибать? Кто еще пойдет? Я уж хоть пожил».
Подпись к фото,
Марьяна говорит, что часто сталкивается с осуждением даже со стороны других вдов военных
Через месяц после обучения на полигоне Анатолий уже был пулеметчиком под Бахмутом, где на тот момент шли горячие бои. Потери были колоссальные, людей не хватало, бойцы падали с ног от усталости. Вместо нескольких суток отдыха после возвращения с позиций их могли в тот же день снова бросить «на ноль», пересказывает слова Анатолия его жена.
Однажды муж рассказал Марьяне, как только за один выход в их подразделении погибли почти 50 ребят, и их тела так и остались лежать в поле. Женщина видела, что ее муж изменился, стал более замкнутым.
«Я видела эту перемену, что ему очень тяжело морально, потому что он был добрым человеком. Смерть людей, которые с ним были, ребят — он очень это тяжело переживал», — рассказывает она.
Все обострилось, когда Анатолий попал в больницу в Чернигове после ранения и ампутации части руки. Марьяна говорит, что муж начал путаться во времени, ему казалось, что он в плену и что за ним пришли.
Однажды они утром поговорили по телефону, а вечером он перестал брать трубку. Когда на следующий день Марьяна приехала его навестить, ей сообщили, что муж покончил жизнь самоубийством. Его нашли во дворе утром.
«Я считаю, что он потерял связь с реальностью», — со слезами говорит Марьяна. Хотя, по ее словам, Анатолий был жизнелюбом, имел много планов — построить дом, дождаться внуков.
«Я считаю, что это война внесла свои коррективы в психику, она ее сломала. То есть какое-то отчаяние, разочарование, возможно, во всем. Потому что он очень разочаровался и в командовании, и в том, как все было», — добавляет женщина.
А дальше началось худшее — в ТЦК Марьяна узнала, что поскольку муж имеет статус самоубийцы, его запрещено хоронить на военной аллее, не будет и церемонии чествования памяти на городской площади.
«И я, конечно, начала ругаться, говорю: подождите, когда он на нуле стоял и что-то делал для страны, он был полезен, а сейчас он самоубийца? Это его жизнь, и он так решил с ней поступить», — говорит она.
Подпись к фото,
Ежемесячно самоубийство совершают трое-четверо украинских военных, говорят чиновники
Осуждение и непонимание — это то, с чем Марьяна сталкивается каждый день. Даже в кругу других жен погибших военных.
«Я вижу, что это осуждение есть. „Мой погиб как защитник Отечества, а твой сам погиб“», — делится Марьяна. Ее переполняют боль и чувство несправедливости.
«Меня страна просто выбросила на обочину. Я отдала мужа на защиту своего государства, но страна у меня его забрала. Я осталась одна в этой стране. Без всякой помощи».
По ее словам, единственное место, где она может получить поддержку и понимание — это онлайн-группа таких же женщин, которые потеряли мужей из-за самоубийства. Сейчас они готовят петицию о пересмотре законов, чтобы добиться таких же прав, как и у семей других погибших военных.
«Потому что они не просто так это сделали. Я считаю, что это последствия ПТСР. Для меня мой муж герой. И я хочу, чтобы его запомнили героем. Несмотря на то, что говорят», — повторяет Марьяна.
«Моя война не завершилась»
Подпись к фото,
В условиях всеобщей мобилизации в ряды ВСУ приходят военные, менее психологически подготовленные к условиям войны
«Когда-то мне один из священников сказал, что вы будете жить с этим всю свою жизнь», — рассказывает Виктория, вспоминая своего мужа Андрея.
Чтобы встретиться с нами, она приехала из своего родного города во Львов. О том, что будет общаться с журналистами — не сказала даже сыну. Тот был против. Все — из-за страха, что их историю узнают и осудят.
Перед началом интервью Виктория предупреждает, что будет плакать. На том и договариваемся.
Ее Андрей пошел на фронт добровольцем, хотя и имел врожденный порок сердца. Он буквально взял ТЦК измором. В итоге его прикрепили водителем к одному из разведывательных подразделений. Муж успел побывать на нескольких направлениях: участвовал в освобождении Херсона, провел зиму под Соледаром, его бригада выходила из города последней.
В июне 2023 года его подразделение базировалось в Днепропетровской области, когда Виктории вдруг позвонили из ТЦК.
«Мне зачитали то предложение из уведомления — что он совершил самоубийство. Для меня это был шок, я не могла понять, как такое случилось», — рассказывает Виктория.
«А дальше начался дурдом», — вспоминает она.
Подпись к фото,
Омбудсмен по правам военнослужащих Ольга Решетилова говорит, что самые большие вызовы ждут Украину после окончания войны
«Такие причины смерти теперь красиво называют „небоевые потери“. Чтобы не так резало ухо. Я зла на всех. Я вообще зла на всю эту систему, — ее голос срывается на слезы. — Даже если условно возьмем, что он это сделал самостоятельно — он полтора года своей жизни отдал на то, чтобы защищать эту страну».
Тело мужа привезли только на десятый день. Во время опознания в морге Андрей уже был в форме, Викторию отговорили от того, чтобы осмотреть его тело, мол, прошло уже много времени. Лишь после похорон через знакомых женщина нашла адвоката, который просмотрел дело ее мужа и нашел в нем противоречия.
Благодаря адвокату Виктория получила доступ к фотографиям из материалов следствия, и у нее тоже закралось сомнение: «Я сказала, что я не верю в то, что случилось. Ну, по тем снимкам, которые были на месте происшествия сделаны, — я не специалист, но было понятно, что тело переносилось».
Виктория корит себя за то, что в самом начале приняла версию следствия. «Наверное, я верила, что дело будет расследовано должным образом», — говорит она. Но после того, как у нее появились сомнения, не могли ли ее мужа убить, она добилась возобновления расследования через военную прокуратуру.
Адвокат предупредил ее, что этот путь будет долгим и непростым. Но Виктория не намерена отступать. Я спрашиваю ее, о чем для нее эта борьба.
«Я не борюсь за деньги. Я борюсь за имя мужа. Я должна довести это дело до конца. Потому что сам за себя он уже не постоит, — объясняет она и добавляет с тихой решимостью: — Моя война не завершилась».
Впрочем, с грустью говорит женщина, таких, как она, чрезвычайно мало, чтобы изменить систему.
Подпись к фото,
Оксана Боркун основала сообщество украинских вдов после гибели своего жениха на фронте
Бог, государство, люди
Истории Катерины, Марьяны и Виктории — типичные. Их боль и борьба за правду — проявление более широкой, системной проблемы, о которой говорят военные, правозащитники и общественные активисты.
«На войне все верят в Бога. Не все верующие, но все верят, потому что есть высшая надежда — на правду, на защиту», — говорит военный капеллан Борис Кутовой.
С ним мы встречаемся в одном из храмов в Днепре. Он часто общается с ребятами на передовой и хорошо знает, как они близко подходят к смерти. Капелланы, по его словам, часто становятся первыми собеседниками для военных, даже раньше психологов: «Священник пользуется очень большим доверием у воинов. Он поддерживает иначе, может знать очень много о внутреннем состоянии военнослужащего». По его словам, военные в целом более склонны к психическим расстройствам и суицидам, чем гражданские.
«Человек с оружием находится в категории повышенного риска», — объясняет он, и особенно это касается мобилизованных, которые часто менее подготовлены к стрессовым нагрузкам, чем кадровые военные, и могут иметь психические нарушения, которые часто не выявляются на медкомиссиях.
Капеллан говорит, что в его секторе работы было по меньшей мере три случая самоубийств военных с начала полномасштабной войны. Для него это знак глубокого духовного и психологического кризиса, который система пока что не способна вовремя распознать и остановить.
«Для меня очень большая цифра и одно самоубийство. Цифра, давящая на меня тяжестью, потому что человеческая жизнь бесценна. Даже если у нас есть один случай самоубийства, то можно сказать, что мы не доработали, что мы работаем не так, как следует», — говорит он.
Подпись к фото,
В сообществе украинских вдов более 200 семей, потерявших отца или сына на войне из-за самоубийства
У трагедии семей погибших в результате самоубийства есть еще одно измерение — социальное.
«Мы все черные от горя, но у людей, у которых потеря связана с самоубийством, их груз еще больший», — говорит основательница сообщества украинских вдов «Маємо жити» (укр. «Мы обязаны жить» — Би-би-си) Оксана Боркун.
Мы встречаемся на аллее славы в Ирпене, где среди цветов, лампадок, флагов и лент висят портреты погибших военных родом из этого города. Оксана — тоже вдова, три года назад на фронте погиб ее жених. С тех пор она занимается правами семей погибших и отстаивает их интересы.
По ее словам, жены военных, вероятно, совершивших суицид, сталкиваются с огромным осуждением.
«Если совершил самоубийство, значит — не герой, где-то отказываются отпевать, где-то отказываются размещать его фотографии на аллее памяти», — рассказывает она. Еще больнее, говорит Оксана, то, что закон лишает семьи какой-либо государственной поддержки, бросает на произвол судьбы.
«Все же это военные люди, которые на службе. Это не гражданские, которые спят у себя дома в постели, которые могут ходить в кафе, быть с семьями. Это люди в постоянном напряжении», — объясняет Оксана.
Автор фото,
Getty Images
Подпись к фото,
Из-за ограниченного доступа к линии фронта расследовать случаи самоубийств очень сложно
В их онлайн-сообществе вдов есть отдельный чат по небоевым потерям, где сейчас около 200 семей. Большинство из них сомневаются, что их родные совершили самоубийство, говорит Оксана. Она вспоминает случай, когда родным запретили открывать гроб, но когда они на этом настояли, тело оказалось «синим от побоев». Такие семьи вынуждены самостоятельно искать правду, нанимать адвокатов, открывать расследования. Сообщество, которое возглавляет Оксана, борется за права этих женщин, готовит петиции и пытается привлечь внимание общества к этой табуированной теме.
Омбудсмен по правам военнослужащих Ольга Решетилова соглашается с тем, что сейчас поддержка семей украинских военных, вероятно, совершивших суицид, не является достаточной. Она отмечает, что статистически количество самоубийств среди военных пока что не выше, чем в обществе в целом.
«Как минимум я узнаю о таких случаях два-три раза в месяц», — говорит Решетилова. Но с каждым годом войны эти риски растут.
«Активные боевые действия идут четвертый год. Люди истощены. Люди реально видели ад. Иногда они в этом аду находятся много месяцев. И ясно, что тут сильнейшая психика, здоровейшая психика иногда не выдержит», — говорит она.
Подпись к фото,
Отец Борис Кутовой говорит, что военные с оружием — более уязвимы, когда речь идет о суициде
Омбудсмен подчеркивает, что война продолжается и в будущем таких случаев может быть больше, и с этим нужно работать.
В первую очередь, говорит она, это предотвращение.
На бумаге система психологической помощи для военных работает слаженно: в каждой части должен быть заместитель по психологической поддержке. Но на практике штаты заполнены лишь частично, а специалистам не хватает должной подготовки, ведь нужно время, чтобы сформировалась школа военной психологии. Часто эту нишу заполняют именно военные капелланы, однако и их в ВСУ лишь половина от необходимого количества, рассказывает Решетилова.
Второе — право семьи погибшего на правду, продолжает она.
«Они [семьи] не знают, что случилось на самом деле, они никому не верят», — объясняет омбудсмен.
«Среди вот всех тех сотен случаев, о которых на сегодняшний день известно, в любом случае есть те, где самоубийством прикрывается убийство. Когда на линии боевого соприкосновения нет доступа для представителей командования, правоохранительных органов, военной службы правопорядка, то всякое может случаться», — объясняет Решетилова.
Если командиры с самого начала склоняются к версии самоубийства, то следствие часто подгоняют именно под эту гипотезу, говорит она. А от этого прежде всего страдают семьи, которые остаются с клеймом и без ответов.
«Особенно в маленьких общинах, по украинскому традиционному восприятию, религиозному восприятию, самоубийство — это позор», — говорит Решетилова.
Поэтому команда омбудсмена работает над тем, чтобы изменить такую практику: ввести обязательную фото- и видеофиксацию с места вероятного суицида, а сам термин «совершение самоубийства» заменить на более нейтральный, чтобы избежать предвзятости во время следствия.
Впрочем, по ее мнению, когда речь идет о компенсациях и почтении памяти погибших — все же нужен индивидуальный подход. Ведь, убеждена Решетилова, есть разница в том, когда суицид совершает новобранец и когда на такой шаг решается боец, прошедший длительный боевой путь.
«Этот человек отдал свое ментальное здоровье, защищая государство», — подчеркивает Ольга Решетилова. Поэтому такие семьи заслуживают поддержки, а военный — достойного почтения памяти.
Военный капеллан Борис Кутовой и защитница прав украинских вдов Оксана Боркун не соглашаются. По их мнению, суицид является следствием войны, а значит — все такие погибшие военные должны получать достойные почести, а их семьи — компенсации.
Подпись к фото,
Отец Борис Кутовой говорит, что на войне все верят в Бога
Несмотря на разногласия, все наши собеседники сходятся на том, что суициды среди военных — это не частные трагедии, а проявление системных проблем, которые общество должно решать вместе с государством.
Однако самый сложный вызов ждет Украину в будущем — после завершения войны, когда с фронта начнет возвращаться огромное количество военных.
Психолог и военный журналист Себастьян Юнгер говорил, что современные ветераны готовы умереть за свою страну, но не знают, как за нее жить. Поэтому нужно уже сейчас готовить государственные органы и общество к их возвращению, объясняет Ольга Решетилова.
«Все общество должно понимать, что те люди, которые еще три-четыре года назад были вашими соседями, вашими партнерами, коллегами, прошли совсем иной путь… Чем теплее мы их тут примем, тем меньше будет трагедий, суицидов, наркомании, алкоголизма», — говорит она.
В подготовке материала также принимали участие Кевин Макгрегор и Алексей Назарук. Автор иллюстраций — Маггерам Зейналов.
