Александр МЕЛАМЕД | От безвестного ремесленника до диктатора мировой моды. Часть вторая

Калейдоскоп 13.12.2025 Александр Меламед

Часть Первая

Красота как противоречие эпох

Парадокс еврейского присутствия в моде состоит в том, что это – индустрия о красоте, созданная людьми, которые слишком хорошо знали иную сторону жизни – весьма неприглядную, а нередко печальную. Но именно поэтому мода, придуманная ими, стала не просто декоративной, а глубоко прочувствованной, эмоциональной, наполненной теплом и надеждой.

Что делали еврейские творцы мировой моды? Они не идеализировали красоту – они объясняли её. Они знали, что красота – это не про совершенство, а про смысл. Они не боялись острых углов эпохи.

Calvin Klein сделал сексуальность честной.

Marc Jacobs воспел депрессию и ироничность как часть стиля.

Yigal Azrouël превратил минимализм в созерцание.

Они изменили роль женщины в моде. Donna Karan создала одежду для работающей женщины – не для модели, не для светской львицы. Diane von Fürstenberg дала женщинам платье, которое они могли надеть сами, без помощи, – и выйти к миру.

Они сделали Америку модной страной. До Ralph Lauren в моде доминировала Европа. После Ralph Lauren Америка получила своё неповторимое лицо – уверенное и романтическое. То, что делало страну притягательной и подтверждало: это действительно страна равных возможностей, где твой успех зависит только от тебя самого.

Мода формировала политический облик ведущей страны Нового Света.

Барьеры как источники силы

Еврейские дизайнеры редко имели доступ к капиталу в традиционном понимании этого слова: наследству, элитным школам, закрытым салонам. Но у них были другие ресурсы. Покруче.

К примеру, умение работать без идеализма. Они начинали с того, что видели: ткань, выкройка, клиент. Еврейская мода – это прежде всего гроздь наработанных навыков. Ещё одна черта – способность думать как предприниматели. Каждый дизайнер – от Helene Rubinstein до Jordache – становился не только художником, но и бизнесменом.

Евреи верили в труд как основную стратегию. Это означало: удержаться в этом сегменте рынка можно было только личным умением, причём ни семья, ни связи, ни община не гарантировали успех.

Была ещё и сила культурной памяти. Личные трагедии, миграция, изгнание – всё это делало людей чувствительными к историческому моменту. Это обостряло взгляд: евреи успевали раньше других увидеть, как меняется женщина, рынок, мир.

Какой след они оставили?

Каждый раз, когда мы рассматриваем эти логотипы – Levi’s, Ralph Lauren, DKNY, Estée Lauder – мы видим не просто торговые марки. Мы видим историю того, как люди, вышедшие из маленьких, тесных, пахнущих тканью комнат, сумели предложить миру идею, которая намного шире, чем мода.

Еврейская история в моде – доказательство того, что людей определяет не их исходная позиция, а то, что они мечтают делать с нитью и тканью, которые, превращаясь в изделия, заполняли шкафы и со временем становились вехами памяти – на десятилетия.

Это история о том, как выживание может стать искусством.

И как искусство может стать сначала способом выжить, а затем примером упорства и символом победы.

Перечень огромен. Джинсы – изобретение Levi Strauss – стали второй кожей человечества. Макияж как публичная индустрия – заслуга Rubinstein и Lauder. Эстетика preppy от создателя Ralph Lauren (он же Lifshitz). Минимализм как роскошь – Calvin Klein. Культовое платье-«wrap», которое можно надеть за 10 секунд – Diane von Fürstenberg. Гламур XXI века – Zac Posen. Образ «городской женщины» и создатель концепции «семь базовых вещей» – Donna Karan. Высокая мода как эмоциональная исповедь – Alber Elbaz.

Но, возможно, самое главное – другое. Они доказали, что мода может отражать достоинство. Что одежда может рассказать историю рода, страны, поколения. Что красота – это не обязательно роскошь, зато всегда – простая и надёжная форма выживания.

И не только одежда.

Он обул Америку, а затем весь мир

Так историки и знатоки моды говорят о Натане Шварце.

Когда семья Шварц переселилась из Одессы в Нью-Йорк, Натану было всего 12 лет.

Не всего, а уже, поправляли его родители. И были правы: Натан, представлявший четвёртое поколение сапожников, к моменту переезда основательно владел семейным ремеслом – шил обувь на равных с мужчинами (и, кстати, с женщинами).

Воплощая семейный девиз «В нашем деле главное – терпение», делал это сначала в Бостоне, а затем в Нью-Йорке. Сорок лет подряд.

К 52 годам он накопил капитал в несколько сотен долларов, которых хватило, чтобы купить 50% захудалого обувного цеха с неприлично громким названием Abington Shoe Company.

Здесь-то и состоялся технологический прорыв.

Натан Шварц придумал, запатентовал и осуществил идею прямого литья – бесшовного соединения ботинка с резиновой подошвой. Говоря производственным языком, внедрил технологию injection-molding, чтобы без лишних дырочек соединить подошву и верх ботинка. Использовалась кожа, обогащённая силиконом: так она противостояла влаге и не теряла свойства. Конструкция стала поразительно прочной, выдерживающей суровые условия работы.

Дизайн и цвет для изобретателя были делом вторым. Рабочая обувь должна дышать и быть непромокаемой, объяснял он.

Так вошли в историю «жёлтые тимберленды» и, кстати, не вышли из неё по сию пору.

Идея «ботинки – обувь на много лет» подкреплена фирменным знаком – изображением американского дуба, символа основательности и преемственности: Натан Шварц, сначала вместе со своими сыновьями (а теперь и внуками-правнуками), превратил компанию в процветающий семейный бизнес с миллиардным капиталом.

Шварцевский Timberland узнаётся издалека по оригинальной окраске wheat / wheat nubuck. Она придаёт обуви визуальную привлекательность: сочетание утилитарности и эстетики помогает вездеходам быть популярными. В том числе и в стрит-культуре: в 1990-е их массово начали носить в хип-хоп сообществе. Так Timberland перекочевал из категории «рабочая обувь» в другую – «повседневная мода».

Original Yellow Boot от Шварца остаются иконой дизайна и символом прочности и надёжности. Уникальный продукт, сочетающий утилитарный стиль с уличной модой, по-прежнему по нраву и пожилым, и подросткам.

Интернет-фольклор полон упоминаний о знаменитых ботинках, которые классифицируются как топовые. «Их теперь носят все – гопники, рэперы, строители». «Купил тимбы – теперь можешь считать себя настоящим бруклинцем».

Распространённый диалог:

– Купил жёлтые тимберленды.

– Ну всё, теперь ты вполне готов читать рэп на балконе и снимать клипы в подъезде.

Жёлтый Timberland – не просто обувь, это культурный символ, который транслируется через поколения и субкультуры. Он, как и имя его создателя, остаётся влиятельным в современной моде благодаря устойчивости и статусу мировой «культовой обуви».

Ремесленная точность, передающаяся через поколения

Даже самые концептуальные дизайнеры – Марк Джейкобс, Айзек Мизрахи, Альбер Эльбаз – выросли в культурах, где одежда воспринималась не как прихоть, а как кропотливое деяние: тут тебе и аккуратный стежок, и правильный крой, и вид ткани, купленной с умом, то есть в расчёте на потребности и возможности конкретного заказчика.

Ремесло стало мостом между поколениями, соединяющим семьи, рождало ощущение устойчивости в мире непрерывных глобальных и локальных перемен.

Еврейским дизайнерам удавались инновации именно потому, что фундамент у них был прочным. Levi Strauss не изобрёл джинсы случайно – он понимал уместность и практичность ткани применительно к фермеру, шахтёру, строителю в формате их повседневной работы. Ida Rosenthal видоизменила бюстгальтер: она на себе ощущала ежедневную потребность женщин в удобстве. Diane von Fürstenberg создала своё «wrap dress» не как дизайнерский каприз, а как ответ на новое бытие женщины 1970-х – жизнь, в которую надо было вписаться стилем и свободой.

Культура выживания и культура инноваций

Мода всегда была вроде необязательным условием творчества. И вот в этом самом «вроде» еврейские умельцы разглядели перспективную нишу именно в искусстве созидания новых образов.

Там, где нет жёсткой иерархии и строгих правил допуска, талант закройщика, исполнителя, предпринимателя мог проявляться скорее и легче. Был бы под рукой надёжный и простой в обращении инструмент.

А он уже давно, с 1851 года, ждал своих хозяев. Речь о неутомимом дятле, как нарекли мастеровые швейную машинку «Зингер».

Еврейские дизайнеры учились сочетать гибкость и дерзость. Они интуитивно воспринимали рынок, потому что самостоятельно, лицом к лицу, с особым обхождением работали с покупателями – в магазинах, на улицах, в мастерских. Там же, под гул толпы, стрекот швейных машинок рождались анекдоты.

– Рабинович, вы можете пришить пуговицу?

– Конечно!

– Тогда пришейте мне надежду… хотя бы на то, что пуговица не оторвётся.

Еврейский портной – один из центральных персонажей классического ашкеназского юмора – с удовольствием слушал анекдоты про своё житьё-бытьё и, не исключено, порой был их автором. Может быть, благодаря неистребимому оптимизму он чувствовал изменения общества раньше, чем его «академические» коллеги.

Именно они, стартовав ремесленниками, первыми сделали женскую моду в США демократичной и практичной. Именно они изобрели массовую рекламу одежды и косметики. Именно они смогли превратить одежду в нарратив – балладу о человеке. Ральф Лорен рассказывал истории Америки, Calvin Klein – истории тела, Donna Karan – истории женщины, Marc Jacobs – истории поколения.

Препятствия, которые превращались в трамплины

История еврейских модельеров – это история преодоления.

Препятствий хватало.

Первое – антисемитизм. Европейская мода начала XX века была элитарной зоной, куда новичков – особенно евреев – часто не пускали. Они оставались вне высших кругов couture. В США антисемитизм был менее институциональным, однако же присутствовал. Этот барьер и побуждал создавать собственные дома мод – более смелые, более демократичные, более инновационные.

Второе – бедность и необходимость работать с детства. Многие дизайнеры, как уже говорилось, рано начинали трудовую деятельность: помогали в магазинах, шили, торговали. Это формировало не только профессиональные навыки, но и понимание конкретных потребностей покупателей.

Третье – бессистемность индустрии. Нью-йоркский Garment District начала XX века был хаотичным, даже жестоким местом. Но именно эта неразбериха породила гибких, быстрых, неунывающих предпринимателей.

Уязвимость как источник красоты

Еврейская идентичность в моде – это сочетание культурной чувствительности, стремления к эстетике, желания быть принятым и умения создавать новую реальность.

Возможно, поэтому модные дома Ralph Lauren, Calvin Klein, Diane von Fürstenberg, Lanvin времён Эльбаза и Marc Jacobs так глубоко затрагивают эмоциональные темы: свобода, достоинство, телесность, принадлежность, мечта.

К линейке американских творцов красоты примкнули европейские мастера. В их числе жители Франции Соня Рикель (Sonia Rykiel) – «королева трикотажа» и Тьерри Мюглер (Thierry Mugler) – эксцентричная архитектурная мода, а также итальянская семья Миссони, о которой чуть подробнее.

Основатели бренда «зиг-заг» Оттавио и Розита Миссони экспериментировали с машинным трикотажем с 1950-х. Благодаря особому подбору нитей и технике вязания они добились «ломаного» ритма цвета. Так и появился знаменитый зиг-заг. Это не изобретение в техническом смысле и не особый крой. Это фирменный узор (pattern), ставший главным визуальным кодом бренда.

Missoni прославились благодаря пёстрым, многополосным, волнообразным или угловатым линиям в технике трикотажа. Это игра цвета, ритма и текстуры, часто в виде повторяющихся V-образных линий. Зиг-заг сразу читается, его представляет характерная графика: яркие цветовые комбинации, сложные переплетения нитей, вибрирующий, «живой» рисунок. Он присутствует на платьях, кардиганах, купальниках, предметах интерьера и даже на парфюмерных упаковках. Все они – класса «люкс».

Мода говорит своими впечатляющими средствами. Она давала язык для того, что трудно сказать словами: кто мы, евреи, кем хотим быть, что оставляем после себя. Даже не верится сегодня, что некогда еврейское творчество было способом преодолеть коллективный комплекс уязвимости.

От ремесленников к легендам – культурный след

Каждый дизайнер из приведённого перечня – часть этой мозаики. Кто-то изобрёл ткань, кто-то форму, кто-то образ, кто-то крой.

Но всех объединяет одно: они добились своего – превратили борьбу за будущее в формулу красоты.

Еврейская история в моде – не просто перечень имён. Это материально подтверждённые человеческие качества: стойкость, ощущение творческой свободы, способность перелицовывать мир через удивительно мощные символы – одежду, стиль, образ.

Из ничтожных мастерских они создали целые вселенные. Из чуждой страны – дом. Из уязвимости – силу. Из ремесла – искусство. Из выживания – творчество.

Это и есть главное еврейское чудо, которое подстать чудесам, известным из Торы.

Сегодня еврейское влияние на мировую моду ощущается повсюду. Оно – в доступности одежды, продвижении prêt-à-porter, маркетинге как искусстве, революции джинсов и белья, новой эстетике женской силы, глобальных брендах.

И, конечно, в маркетинге как в искусстве. Хотя он, этот самый маркетинг, мог происходить примерно так, как в известном одесском анекдоте.

– Сара, золото моё, скажите честно: вы до сих пор носите это платье, что вам Мойша сшил ещё при царе Горохе?

– А шо? Пусть люди видят, какая у него была легкая рука! Может, ещё кто-то скажет: «Ой, Мойша, а вы мне такое же сможете?» И вот вам, пожалуйста, бесплатная реклама!

Шо? Я правильно понял, Сара – он-таки не взял с вас денег? И с какого, извините меня, перепугу?

Александр МЕЛАМЕД

Автор статьиАлександр Меламед Журналист, писатель

После окончания факультета журналистика ТашГУ работал в ряде республиканских газет, журналов, редакций Узбекского радио.